Запертые

Лана повела плечами и поднялась. Кажется, опасной темы не удалось избежать.

– Наверное, так бывает. Мозг – сложная штука.

– Что-то здесь не так!

Георгий сказал это таким тоном, словно она была в чем-то виновата. Вскочил и подошел почти вплотную. Когда взял за подбородок и посмотрел в глаза, Лана кожей ощутила его злость.

– Врач сказал, что с такими травмами, которые были у тебя, не выживают. Но все кости удивительным образом срослись за какие-то четыре месяца! На тебе ни царапины! И после комы ты просто встала и пошла, как будто спала. Так не бывает!

– Но я жива, – возразила Лана, сцепившись с ним взглядом в яростной схватке. – Значит, бывает?

– Ты ничего не помнишь. Зато по ночам бормочешь какие-то слова на непонятном языке, внезапно начинаешь разбираться в антиквариате, а еще в слякоть идешь к человеку, которого раньше терпеть не могла!

– Я устала повторять, что это последствия аварии! Многое меняется. Особенно после комы. Об этом пишут даже в научных статьях!

– Но нигде не пишут, что кости могут срастись за такой короткий срок. Сами по себе! И не кое-как, а идеально! Хотя врачи говорили, что если ты выживешь – а шансы были близки к нулю – то…

– То что? Останусь примитивным биологическим объектом? Овощем?

– Лана, пойми… От твоей машины осталась кучка металла, тебя чудом достали спасатели… В тебя врезалась фура! На полной скорости!

Лана со злостью убрала его руку и, отступив на пару шагов, наткнулась на стену.

– На что ты намекаешь?

Георгий нервно заходил по кабинету. Сейчас он напоминал ей хищника, загнанного в клетку – свирепого, опасного, безумного. Остановившись возле стола, он зачем-то полез в ящик, вынул нечто, похожее на кинжал, и бросил это нечто на столешницу.

– Не узнаешь?

Лана подошла и без особого интереса взглянула на вещь. Отрицательно помотала головой. Муж усмехнулся.

– Это было с тобой в момент аварии.

Лана пожала плечами:

– И? Наверное, взяла его у кого-то, хотела тебе показать. Просто не помню. Что странного?

– Странно то, что я выяснил: стилет сделан из несуществующего металла. А еще на нем нет отпечатков пальцев. Никаких. И кулон, который передал мне врач… Сделан из камня, которого нет. Ничего странного, говоришь?

Лана молчала. Секунды тянулись, молчание становилось напряженным. Жора приблизился. Нелегко было выдержать его взгляд – тяжелый, изучающий. Он просвечивал насквозь, так, что заныли все кости.

– Ты – не моя жена.

– Ты в своем уме?

– Я – точно в своем… И на своем месте. А ты? Кто ты?

– «Кто я»?! Ты слышишь, что говоришь?! Ну сделай экспертизу, проверь, я это или не я! – вскинулась Лана.

– Уже сделал. В том, что ты – это ты, сомнений, конечно, нет. Но настораживает другое. Или все вокруг сошли с ума, или ты не та, за кого себя выдаешь. Я не могу этого объяснить. Ты та и в то же время другая. Такого просто не бывает! Не бы-ва-ет! – по слогам выкрикнул он. А потом резко схватил ее за плечи и стал трясти. – Верни ее, слышишь? Верни мою Лану! Мою хохотушку, модницу, непоседу! Ты – не она! Ты – другая, чужая! Я тебя не знаю!

Его пальцы впились так сильно, что Лана вскрикнула от боли. Он метал в нее горестно-грубыми словами, будто осколками, но они ранили сильнее острых стеклышек.

– Пусти! – ей наконец удалось вырваться из его хватки и отбежать в сторону. Георгий медленно присел на корточки и начал смеяться. Сейчас он напоминал сумасшедшего. Леденящий, гортанный и жуткий хохот разносился по всему кабинету и заставлял звенеть каждый нерв.

– Ненормальный! – крикнула Лана напоследок и выбежала вон. Слезы застилали глаза, и она бежала почти на ощупь, не разбирая дороги. Стиснула перила и бросилась наверх, забежала в одну из комнат и, закрыв дверь, прислонилась к ней спиной. От напряжения на теле выступил холодный пот. Лана почувствовала озноб и обреченно обняла себя руками.

В чем-то Георгий, конечно, прав. Она и сама чувствует себя чужой и живет в окружении всего чужого. Нет ничего, к чему она испытывала бы привязанность. Только с природой у нее полная гармония. Какой бы погода ни была, Лана радуется всему: и напевам дождя, и свистящему ветру, и шуршанию листьев под ногами…

Сморгнув слезы, она сфокусировала взгляд на мольберте, все еще стоящем в центре комнаты. Мастерская. Ноги принесли ее именно сюда, в место, где все так ненавистно! Где повсюду эти чертовы картины! Но… они прекрасны.

Лана с замиранием сердца прошлась вдоль стены, увешанной ее собственными работами. Вот глубина чернил и красок прячет рассвет. А вот небо, усыпанное звездами. Заметив на полотне планету, Лана на мгновение замерла и задумчиво провела пальцами по поверхности. Сердце сжало какое-то непонятное чувство тоски. Давящей, глубокой, словно она что-то знала, но не могла вспомнить. И это «что-то» как раз было связано с тем, что являлось ей в сонном видении.

Повинуясь внезапному порыву, она села на стул и взяла кисть. Перед глазами кадрами пронеслась промозглая ночь и незнакомец, несший ее на руках. Словно наяву, ощутила запах дождя и хвои. Нахмурившись, Лана пыталась вспомнить лицо мужчины. Оно было такое… невыразимо печальное, как и глаза – бездонные, манящие…

Удерживая образ в голове, Лана нанесла пару штрихов на полотно. Ее рукой как будто водила неведомая сила. За пару минут, на одном дыхании, она изобразила это лицо с печатью скорби и тлеющей надеждой во взгляде. И сейчас эти глаза смотрели прямо на нее, точно живые, смотрели и словно просвечивали насквозь. Видели и боль, и страх, скопившиеся в ее душе, видели слезы, скользящие по щекам…

– Кто ты? – обреченно спросила Лана. Вскочила с места и испуганно отступила в угол комнаты. – Почему мне кажется, что я знаю тебя? Может, у меня галлюцинации? Может, это последствия комы?

Она съехала по стене на пол и опустила голову. А с губ сорвалось:

– Vertire et mi.

Слова повисли в воздухе, а сердце Ланы на мгновение перестало биться. Она не могла поверить, что произнесла слова на «несуществующем» языке. И так отчетливо, уверенно, словно знала его с детства. И это безумно напугало.

Тяжело дыша, Лана подскочила к портрету и бросила его на пол. Ей казалось, что она сходит с ума. И в то же время понимала, что происходит что-то странное. Вместо кадров из прошлого ее мучают обрывки каких-то других воспоминаний. Ее ли? И воспоминания ли это? От тяжелых мыслей от висков к затылку разрослась мигрень.

Какое-то время Лана сидела в углу и смотрела перед собой. Она не ощущала такой беспомощности даже в больнице, хотя тогда казалось, что это были самые ужасные дни. Вдруг вспомнилось, как, выйдя из комы, Лана впервые взглянула на себя в зеркало. Голова была перебинтована и напоминала кокон, а лицо… Это белое пятно с многочисленными шрамами, на котором выделялись испуганные глаза и опухшие губы, нельзя было назвать человеческим лицом. Как же горько она плакала тогда, сколько раз обзывала себя уродиной! А Жора, перебирая ее пальцы в своих ладонях, терпеливо говорил:

– Я буду любить тебя и такой, Ланочка! Главное, что ты осталась жива. Это такое счастье!

И мать утешала:

– Глаза остались такими же. Как у отца.

Даже тогда отчаяние было не таким сильным, как сейчас… Сейчас к отчаянию примешалось одиночество. Горькое, как полынь, цвета увядших листьев, летящих под ноги. Лану не покидало ощущение, что, несмотря на мужа, родителей и многочисленных знакомых, она очень одинока и никому по-настоящему не нужна.

Кроме одного человека.

Зачем-то перевернула портрет и взглянула на размазанные черты.

Кроме него.

Почему-то Лана была уверена, что «он» существует.

***

Вечером приехала мама. Лана была очень рада – они с мужем сидели в разных комнатах и не разговаривали. Сейчас как никогда она нуждалась в чьей-то заботе и участии. Родители жили в Смоленске и с момента выписки она еще с ними не виделась. Странно, что мама приехала в такое время без предупреждения. Хотя у нее здесь живет подруга… Кажется…