Ты, я и Париж

– Пташка, мы не вояжеры и не любовники.

– А кто мы? – Ответ на этот вопрос вдруг показался ей ужасно важным.

Ян задумался.

– Мы попутчики. Слово «попутчики» есть в твоем списке непристойностей?

– Нет.

– Тогда вперед!

Оказалось, что мотель – это очень популярное место, оказалось, что предоставить им могут только один номер на двоих. Один номер на двоих – подумаешь! Тина так и сказала, и Ян молча кивнул, соглашаясь.

Комнатка была маленькой и неуютной. Из мебели только скрипучая двуспальная кровать, колченогий стул и обшарпанные прикроватные тумбочки. Тина осторожно присела на самый край кровати, отвернула уголок покрывала, критическим взглядом окинула постельное белье. Оно было серым от частых стирок, но, кажется, свежим и чистым. Это хорошо. Ян сел рядом, спросил, не глядя в ее сторону:

– Кто первый в душ?

Тина украдкой покосилась на его четко очерченный профиль, сказала:

– Иди сначала ты, я за пять минут не управлюсь, макияж и все такое.

Ян встал, кровать жалобно скрипнула.

– А зачем тебе столько штукатурки? – спросил он уже в дверях комнаты.

– Решил прочесть нотацию? – огрызнулась Тина беззлобно. Беззлобно, потому что понимала – они всего лишь попутчики, и по большому счету Яну плевать на ее страсть к белой пудре, черному лаку и кроваво-красной помаде. Так же, как и ей самой плевать на его деловой костюм и накрахмаленную сорочку. Они временные компаньоны, которых судьба свела на продуваемом всеми ветрами старом мосту.

– Да нет, просто интересуюсь, – донеслось уже из ванной.

– Это способ самовыражения! – крикнула Тина, но ее слова потонули в шуме льющейся воды. Она обиженно фыркнула, рухнула на кровать, проворчала, глядя в потолок: – Не больно-то и хотелось.

Ян вернулся минут через десять, аккуратно повесил на единственный стул пиджак и рубашку, прилег рядом с Тиной. С влажных волос на покрывало тут же натекла маленькая лужица.

– Горячей воды нет, – сообщил он с непонятной радостью, – только холодная, и то под плохим напором.

– Ерунда! – Тина взяла с тумбочки сумку.

Она так часто странствовала, что привыкла таскать с собой все самое необходимое, просто так, на всякий случай. Пилат за эту страсть к смене места называл ее перелетной пташкой. Ян тоже назвал ее пташкой там, на мосту. Еще одно сходство…

Душ был старый, с зеленоватыми разводами плесени в углу. Становиться босиком на резиновый коврик было страшно, неизвестно, сколько народу по нему топталось, но выбора не было, и Тина рискнула. Ян не обманывал насчет горячей воды – ее в самом деле не оказалось, да и холодная лилась тонкой струйкой. Может, это оттого, что сейчас ночь? Тина смыла косметику. Это было нелегко, учитывая отсутствие под рукой необходимых средств, пришлось долго тереть лицо мылом, по цвету и запаху очень напоминающим хозяйственное. Зато у нее был флакон шампуня, дежурная зубная щетка и паста, а еще крем для лица.

Нырять под ощутимо прохладные струи не хотелось, но жизненный опыт учил – если есть возможность помыться, не стоит ею пренебрегать, потому что неизвестно, когда в следующий раз удастся дорваться до благ цивилизации. Однажды Тина ходила с ребятами в горы. Экспедиция была не слишком опасная, всего-то третий класс сложности, зато в плане бытовых неудобств тянула на шестой. Умываться талой водой на пронизывающем ветру, спать в спальнике, по неделе не иметь возможности не то что помыться, а даже вымыть голову. Когда Тина спустилась с гор, то чувствовала себя настоящим пещерным человеком. Она целый день провалялась в ванне и дала себе зарок, что больше никогда не станет путешествовать по диким местам. Бог с ними – с красотами девственной природы! Комфорт, пусть даже и минимальный, гораздо предпочтительнее.

После холодного душа организм взбодрился, остатки сна куда-то улетучились. Ничего удивительного: ей, давно ведущей ночной образ жизни, не привыкать. А вот завтра придется тяжело. Но и будет ли это завтра? У нее никаких планов на жизнь. По большому счету, у нее и жизни-то особой нет. Сегодняшняя ночь – это скорее приятный эпизод, отсрочка. А потом крутись – не крутись, а придется принимать решение. А она не готова к решениям. Пилат говорил, что Тина просто еще не нашла себя, а она думала, что причиной всему – бесхарактерность. Нет, это отец так считал, а отец никогда не ошибался в оценках. «Клементина, ты – пустое место, ты ничего собой не представляешь. Ты даже бунтуешь по-детски…»

Тина горько усмехнулась, завернулась в гостиничный халат, вышла из душа.

Ян лежал поперек кровати, все еще одетый.

– С легким паром, – сказал он и приподнялся на локте, наверное, чтобы рассмотреть ее получше. – Это ты? – спросил после долгой паузы.

– Это я. – Тина села рядом, принялась расчесывать влажные волосы. Ничего особенного в том, что он удивился: неподготовленного человека метаморфозы, происходящие с ее лицом после удаления макияжа, запросто могли шокировать.

– Так тебе лучше.

– Как?

– Без боевой раскраски.

– Это не боевая раскраска, это часть философии.

– Какой философии?

– Тебе в самом деле интересно или ты из вежливости? – Тина отложила расческу, внимательно посмотрела на Яна.

– Мне интересно. Можно сказать, я впервые в жизни общаюсь с настоящей готической девушкой.

– Готическая девушка, – она усмехнулась. – Звучит красиво, намного красивее, чем готка.

– Ты тоже красивая. – Он подкатился поближе, коснулся кончиков Тининых волос.

– А ты, оказывается, кое-что понимаешь в субкультурах. – Тине вдруг захотелось отодвинуться на более безопасное расстояние, но она не стала. Она смелая и независимая. Что бы ни говорил отец, она умеет принимать решения. Этот мужчина с дразнящим запахом фатализма ей нравится, она сама его выбрала.

– Я ничего не понимаю в субкультурах, я даже не слишком хорошо понимаю, что обозначает это загадочное слово «субкультура», – Ян придвинулся еще ближе, запах усилился, – но я живу не на Луне и знаю, что существуют такие, как ты.

– И ты не имеешь ничего против?

– По большому счету, мне все равно. Было, до встречи с тобой. – Он рассеянно погладил ее по голове. Так хозяин гладит кошку, не особо задумываясь, что делает.

– Мне тоже нет дела до таких, как ты, – сказала Тина с вызовом. – Раньше не было дела.

– А сейчас? – У него были черные глаза, чуть раскосые, чуть азиатские. Азиатские глаза и высокие скулы, а еще совсем не азиатское имя Ян. Похоже, его родители тоже были шутниками.

– А сейчас мне есть дело только до тебя одного…

Отец учил быть честной, давно, когда еще не потерял надежду, что ее можно чему-нибудь научить. Отец потерял надежду, а Тина запомнила, что при любых обстоятельствах нужно быть честной и искренней. Обстоятельства сложились так, что Ян ей нравился. И даже то, что он «черно-белый», не имело решающего значения. Завтра может не наступить, а сегодня свело ее с Яном. Может, не просто так свело…

* * *

Без своего ужасного макияжа она была совсем другой. Глаза без подводки стали вдруг более выразительными, рот без помады более чувственным. Даже чуть опущенные уголки губ, даже синие тени на скулах, не то от усталости, не то от недосыпа, даже хмурая складочка на переносице не могли испортить это лицо. Девочка-пташка оказалась настоящей красавицей.

Ян думал, что эротические переживания остались в прошлой жизни, но оказалось, что он перетащил их в нынешнюю. Это здорово, это еще один бонус. Тина что-то говорила о субкультурах, а он пересчитывал пуговки на ее бархатной блузке. Пуговок оказалось тринадцать. Может быть, в готической субкультуре это число символизировало что-то особенное, но для Яна это означало лишь одно – чтобы добраться до Тины, нужно расстегнуть ровно тринадцать пуговок. Можно, конечно, и не расстегивать или расстегивать, но не все, чтобы было быстрее, но его чувство прекрасного протестовало против такого подхода. Пуговка за пуговкой, не спеша, по очереди открыть все тринадцать маленьких замочков от сердца девочки-пташки с удивительным именем Клементина.

А потом она сказала, что ей есть дело только до него одного, и Ян тут же забыл о своих намерениях. Ему вдруг показалось, что на подбор ключиков его может не хватить, и нужно торопиться, брать прямо сейчас все, что предлагает ему провидение…

Пуговицы черными жемчужинами просыпались на грязный пол, все тринадцать. Девочка-пташка дугой выгнула спину и оказалась близко-близко. Так близко, что Ян мог слышать, как бьется ее сердце, мог видеть свое отражение в ее расширившихся зрачках. Новая жизнь обещала быть очень интересной, если он возьмет в нее Клементину. Стоит поговорить с ней… потом… когда к нему вернется способность говорить…

… – Черт, у меня нет нитки и иголки! – Вместо того, чтобы последовать его примеру и, лежа в расслабленной позе, бездумно смотреть в потолок, эта дурочка ползала под кроватью, собирая рассыпавшиеся пуговицы. – Ты испортил такую замечательную вещь! – В ее голосе не слышалось злости, лишь легкое огорчение и чисто женское желание поворчать из-за пустяка. Ян улыбнулся. – Знаешь, где я ее купила? – Из-под кровати вынырнула растрепанная голова.