Ты, я и Париж

Она растерянно хлопнула ресницами, а потом звонко расхохоталась.

– А ты шутник.

– Да, я шутник, – он согласно кивнул. – Так ты передумала с моста сигать?

– А ты не собираешься меня отговаривать?

– Нет, нужно уважать чужое решение.

Девчонка саркастически хмыкнула, перегнулась через перила, долго всматривалась в черноту внизу, потом сказала очень серьезно:

– Еще успеется.

– Да, свести счеты с жизнью никогда не поздно, – Ян говорил это очень даже авторитетно: всего полдня назад он сам всесторонне обдумывал подобный вариант и пришел точно к такому же выводу. Два месяца – это, конечно, не несколько десятков лет, но при разумном подходе и за столь короткий срок можно многое успеть. Как только решение было принято, самоубийство заняло в его жизненных приоритетах отнюдь не лидирующую позицию. – Выпить есть?

Клементина – для друзей просто Тина – покосилась на полупустую бутылку виски, спросила:

– Сгодится?

– Мне сгодится все, что способно гореть. – Он поднял с земли бутылку, сделал жадный глоток.

– Виски – дерьмо, – сказала она и застенчиво улыбнулась.

– Тогда зачем пила?

– Для смелости.

– Для смелости лучше коньяк. Поехали?

– Куда?

– Прокатимся!

Тина-Клементина отобрала у него бутылку, с гусарской удалью допила остатки виски, швырнула бутылку в воду. Где-то далеко внизу послышался всплеск – на сей раз реке придется обойтись малой жертвой, девочка-пташка отменила взлет.

– Поехали! – Она решительно поправила торбу.

– Я не маньяк, – на всякий случай предупредил Ян.

– Сама вижу, что не маньяк. Ты хороший.

– Это почему?

– Ты со мной поговорил, со мной уже давно никто не говорил. Поехали кататься! – Она потянула его за рукав пиджака.

– Подожди.

Ян достал из кармана мобильный, поднес к глазам. Пятнадцать не принятых вызовов. Алина, Шурик, деловые партнеры – люди из прошлой жизни, той жизни, в которой он считал себя бессмертным.

Телефон с тихим бульканьем упал в воду. Все, теперь его ничто не держит, впереди целый месяц, а если повезет, два месяца свободы…

* * *

Мужик был самый обычный, из породы бизнесменов средней руки или удачливых менеджеров преуспевающих компаний. Дорогой костюм, дорогой мобильный, крутая тачка и вселенская тоска в глазах. Тина презирала таких всей душой и с этим ни за что не стала бы общаться, если бы не запах. От мужика хорошо пахло: сигаретами, коньяком, дорогим одеколоном. По большому счету, это тоже атрибуты заурядных людей, да и комбинация не нова, но было и еще кое-что. Чистейший, выкристаллизованный запах обреченности и фатализма. Во всяком случае, Тина именно так это воспринимала, через обоняние. Этот запах был сродни ферромонам, он интриговал и притягивал, словно магнитом. Это именно он заставил Тину оторвать взгляд от голодной речной глади и посмотреть на незнакомца.

Старше ее лет на восемь-десять – в сгустившихся сумерках трудно определить точнее, – но еще достаточно молодой, чтобы не казаться битым жизнью волком. Правильные черты лица, волосы, зачесанные назад, гораздо более длинные, чем принято у клерков средней руки. Значит, незнакомец обладает определенной степенью свободы, если может позволить себе отойти от стандарта – это уже хорошо, это маленький шажок прочь от заурядности. Руки красивые, музыкальные. Такими бы руками не бутылку дешевого виски сжимать, а гриф скрипки или гитары, на худой конец. И курит с удовольствием, так, словно годами мечтал об одной-единственной затяжке. Может, сигарета особенная? Тине захотелось попробовать. Незнакомец не стал возражать, расстался с сигаретой без видимого сожаления. Тина затянулась – ничего из ряда вон выходящего, сигарета как сигарета.

А еще незнакомец пригласил ее в путешествие. Вообще-то, «покататься» и «путешествие» – это не совсем синонимы, но Тина воспринимала их именно так. Прогулка в машине с пьяным фаталистом за рулем – очень интересное путешествие получится. А самое главное – неизвестно, чем оно закончится. Может, судьба сама все расставит по местам, и не придется больше никогда взбираться на узкие перила моста и с содроганием всматриваться в бездонную черноту. Интересно, он чувствует, что от нее пахнет так же, как от него, – отчаянием и обреченностью?..

– А как тебя зовут? – Теперь, когда он пригласил ее в путешествие, не хотелось думать об этом мужчине как о незнакомце.

– Ян.

– Это псевдоним? – Она позволила себе маленькую месть.

– Это имя. – Он не расслышал ее сарказма или не обратил на него внимания. Фаталисты такие невнимательные.

– Куда мы поедем?

– Куда глаза глядят.

Куда глаза глядят – это хорошо, это незаурядно. Тина поудобнее приладила на плече сумку, сказала:

– Ну, так пошли уже. Холодно.

На мосту и в самом деле было холодно. Удивительно, что раньше она этого не замечала. Зато в салоне машины оказалось тепло. Тина уселась на пассажирское сиденье, понаблюдала, как Ян возится с ключами зажигания.

– Пристегиваться не будешь? – спросила, когда машина уже тронулась с места.

– Нет.

– А я, пожалуй, пристегнусь. – Не то чтобы Тина боялась – после того как она битых полчаса простояла на перилах моста, девушка, кажется, больше ничего на свете не боялась, – просто вдруг захотелось, чтобы путешествие не закончилось, едва начавшись.

Ян кивнул, принимая ее решение без лишних комментариев. Это хорошо.

Детская привычка – оценивать все с позиции «хорошо» или «плохо». Дед всегда за это ругал, говорил, что помимо черного и белого есть еще полутона. А Тина полутонов не видела – только белое или только черное, только хорошее или только плохое. Повзрослев, она поняла, что половина ее проблем из-за этой негибкости, нежелания приспособиться, но понимание проблемы, к сожалению, не устранило саму проблему, Тина продолжала жить в черно-белом мире. Ян был скорее «белым», чем «черным». Это радовало, «черных» людей в ее жизни и так предостаточно.

Да что далеко ходить?! Она ведь и сама черная, причем и в буквальном, и в фигуральном смысле. Выбранная ею философия не приемлет ярких цветов. Черное – ее фаворит. Готы – мрачный народ, загадочная субкультура. И Тина сознательно стала частью этой субкультуры, чтобы не видеть полутонов. Пилат говорил, что она неправильная, не стопроцентная, что она просто удачно мимикрирует под гота. Пилату виднее, он умный и мудрый. Готика – это его философия, его жизнь. Были…

Даже странно, что он пустил в эту жизнь неправильную Тину, знал о ее неправильности и не прогнал. Пилат хороший, внешне черный, а душой белый. Как плохо, что Пилат тоже был, и больше никогда нельзя будет присесть рядом, заглянуть в пронзительные черные глаза и увидеть в них свое будущее. Приходится действовать наугад, впервые довериться «черно-белому» человеку, чужаку…

…Они катались до самой ночи, гоняли по опустевшим автотрассам на немыслимой скорости. На такой скорости, что даже у привычной ко многому Тины захватывало дух. А Ян не боялся, кажется, он считал себя неуязвимым. Ей бы так…

В половине первого закончился бензин, машина заглохла прямо посреди шоссе. Они два часа просидели на обочине, прижавшись друг к другу, кутаясь в старый, пропахший бензином плед, уничтожая остатки сигарет и глядя на звезды. За городом звезды были необыкновенными. Казалось, что именно здесь, над пустынной автострадой, они настоящие, а городские звезды – это всего лишь их жалкие клоны. Тина немного подумала и поделилась своим открытием с Яном. Он согласился, посмотрел на нее долгим, задумчивым взглядом и молча кивнул, совсем как Пилат.

Их выручил сердобольный дальнобойщик: отлил бензина, немного, чтобы только-только хватило доехать да ближайшей заправки. А Ян потом сказал, что это очень необычно, потому что дальнобойщики – стреляные воробьи и никогда не останавливаются ночью в пустынном месте. Видимо, им попался неправильный дальнобойщик, с атрофированным инстинктом самосохранения, такой же, как они сами.

Ночевать остановились в мотеле. Тина всегда считала, что мотели – это пошло, убого и аморально, что мотель – это пристанище неудачливых коммивояжеров и отчаявшихся любовников. Эту мысль она тоже озвучила, а Ян в ответ только улыбнулся и сказал: