Дар цмина

– Возьмись за тот край.

Но она почему-то не спешит выполнить просьбу. Сминает край пододеяльника в ладони, заводит другую руку за спину…

Будто невидимая сила толкает меня, заставляя отпрянуть в последний момент. Огонек выбрасывает вперед руку, и я успеваю заметить, как что-то блеснуло у нее между пальцами. Всего в паре миллиметров от моего лица.

– Что ты?..

Я ошарашено смотрю, как Огонек делает шаг назад, задевая стул. Тот с глухим стуком падает на пушистый ковер, и на ее лице отражается неподдельный ужас. Маникюрные ножницы выпадают у нее из рук и тут же теряются в персиковом ворсе ковра.

К собственному удивлению, чувствую досаду и злость. Не самое лучшее сочетание, приходится его подавить в себе до поры. Почему Огонек? Нам и делить-то нечего, слишком разные. Потому, наверное, легко было терпеть друг друга все эти годы.

Нечего делить. Разве что кроме одного.

– Зря ты это, – цежу я сквозь зубы. – Мы с Тилленом всего лишь…

Замолкаю, понятия не имея, что сказать. Друзья? Сомнительно: он при каждом удобном случае показывает, что на голову меня выше. Лишь изредка позволяет дотянуться до себя, но и это просто снисхождение. Награда за то, что хорошо усвоила очередной странный урок.

Всего лишь учитель и ученица? Тогда почему среди всех кукол он выделил меня одну. Или не одну?

Додумать мешает внезапная острая боль. Хватаюсь за ухо и обнаруживаю, что Огонек все же умудрилась меня поранить: на ладони остается багровый след. Словно в тумане подхожу к оклеенному засушенными листьями и цветами шкафу – причуда Огонька, из-за которой ковер постоянно оказывается усыпан мусором и нам обеим достается за неаккуратность. Достаю из ящика полотенце. Полотенце Огонька, но так даже лучше. Правильнее. Прижимаю его к уху, и оттого ее слова слышатся глухо:

– «Мы с Тилленом»? Серьезно? – Она бросает на меня полный сочувствия взгляд, и это совершенно сбивает с толку. – Я тебя, дура, спасти пытаюсь. Он просто хочет тебя использовать. Как… как…

Она вдруг плотно сжимает губы, понимая, что сболтнула лишнего. Но мне и этого достаточно, чтобы понять:

– Как Мотылька? Ты что-то знаешь, да?

Но Огонек мотает головой, крепко вцепляется в край стола.

– Не спрашивай. Не скажу. Не хочу, как она… лучше ты… да, лучше ты…

– Ясно. – Продолжая прижимать полотенце к уху, другой рукой поднимаю ножницы с пола. Замечаю, как Огонек испуганно дергается, и холодно усмехаюсь: – Не бойся, мстить не стану.

Бросаю ножницы на трюмо, показывая, что нового нападения не жду. А она лишь снова вздрагивает, но продолжает смотреть на меня. Наконец произносит сдавленным полушепотом:

– Не соглашайся. Что бы он ни предложил, не соглашайся.

Я скептически хмыкаю. Стоит ли прислушиваться к совету той, кто только что пытался тебя порезать? Плюхаюсь на кровать, которая приветствует почти родным скрипом. Хочется завернуться в одеяло, отключиться и позабыть обо всем, но я точно знаю: не выйдет. Остаток ночи буду ворочаться, подхваченная вихрем мыслей. Вскакивать от малейшего звука. Потому даже попыток не делаю, просто притягиваю к себе колени и остаюсь сидеть.

– Думала, будешь умолять ничего никому не рассказывать. – Собственный голос кажется мне чужим.

– Ты… ты не станешь, – выдыхает Огонек. По-прежнему вцепилась в трюмо, будто если отпустит – упадет. Может, так и есть. – Если скажешь, я буду отрицать. Ты сама поранилась. Случайно. Твое слово против моего, об этой вашей ночной прогулке.

Теперь понятно. Не поймали за руку – ничего не докажешь. Зато мне она бы надолго испортила жизнь своей выходкой. Может даже навсегда. Кому нужна кукла со шрамом на лице?

Я убираю от уха испачканное полотенце, смотрюсь в зеркало. Пусть оно и далеко от меня, но это не мешает заметить уродливую полосу оставшейся царапины. Морщусь от досады, прикрываю ухо волосами. Что ж, от коротких стрижек придется пока воздержаться.

– Успокойся, я буду молчать, – ворчу я в ответ, положив подбородок на колени.

Только молчать и остается, ведь иначе придется слишком многое объяснять. А подставлять Тиллена мне хочется меньше всего. Я еще слишком многое должна у него узнать за оставшийся день.

Глава 2

Резкий противный писк выдернул из туманного забытья. Кэммирас издал сдавленный стон и плотнее вжался лицом в подушку. Голова раскалывалась, так, что даже думать было больно.

Опять предупреждение о песчаной буре за городом. С утра пораньше. Забрала бы эта буря всех метеорологов, чтобы дурью не маялись и спать не мешали.

Кэммирас поморщился, попытался снова нырнуть в спасительную дремоту. Ему ведь что-то снилось. Что-то очень хорошее. Наконец-то, хоть раз, хорошее. Настолько, что возвращаться к реальности было сущим наказанием.

«Потому что за весельем всегда бывает расплата», – прозвучал в голове голос дядюшки. Которого из трех? Да какая, собственно, разница?

Раздражающий писк повторился. Нет, значит, не предупреждение. А, впрочем, катись оно все…

Кэммирас размахнулся, наугад ударил по воздуху. Рука едва слушалась. Надежда вот так слету избавиться от помехи оказалась напрасной. И подушка не помогла. Швырнуть ее со всей силы – лучшее, что удалось придумать.

Глухой стук – словно удар по голове. К счастью, писк прекратился, и Кэммирас постепенно начал возвращаться к реальности. Немного мешал напоминающий шелест ветра монотонный шум, но это ничего. Кэммирас перевернулся на спину, пробормотав нечто, похожее на ругательство. Даже слова вспоминать сейчас было выше его сил. Открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света.

«Надо было задернуть шторы», – мелькнула в голове единственная осознанная и совершенно бесполезная сейчас мысль.

Шум – не ветер, скорее журчание воды – затих. Вот и чудненько. Однако сегодня покоя ему, похоже, не видать.

– Кэм, милый, ты проснулся!

Издевательски радостный и бодрый женский голос заставил поморщиться. Кэммирас попытался вспомнить, кому этот смутно знакомый голос принадлежит, но не смог.

Кажется, начать праздновать свой восемнадцатый день рождения за месяц до этого самого дня рождения было очень плохой идеей. С этой мыслью Кэммирас заставил себя открыть глаза и осмотреться.

Комната знакомая. Просторная, залитая солнечным светом через панорамное окно. Выкрашенные в градиент от янтарного к бежевому рифленые стены увешаны квадратами картин, прячущихся под затемненными стеклами. Мебели минимум: лишь широкая, но низкая кровать из последней коллекции Мидони. Чуть поодаль небольшой журнальный столик из варнского небьющегося стекла. На столике два бокала, в одном еще осталось немного сверкающего золотом вина. Под столиком на паркете – две пустые бутылки. А по всему паркету – недоеденные закуски, осколки тарелок, что-то пролитое и уже засохшее темно-синим пятном.

Его спальня. Мансарда в пятиэтажном особняке, скрывающемся в тени башни «Ц-мин».

В этом было что-то утешительное, пусть Кэммирас и не мог вспомнить, как тут оказался. Начал вечер в баре «Загулявший кот» – несмотря на название, самом дорогом заведении города – в компании с никчемными прилипалами, что надеются через «дружбу» с ним попасть в «Ц-Мин». Совсем за идиота его считают, видимо. Думают, он ничего не понимает.

Но с ними по крайней мере весело.

Продолжили уже за сценой с выступавшими в тот день в баре музыкантами. Плевать, что их музыка больше напоминала орудие пыток, эти парни знают толк в развлечениях. Кэммирас представления не имел, что именно тогда попробовал на спор, однако ничуть об это не пожалел.

А потом… что было потом, напрочь вылетело из памяти.

Как и девчонка, что сейчас выглядывала из-за двери в ванную, вытирая мокрые волосы. Милое круглое личико. Идеально очерченные пухлые губы. Фигура – как с картинки свежего модного журнала. Смотрела огромными, неестественно синими глазищами и явно ждала от него ответа. Но вместо этого Кэммирас ляпнул лишь:

– Я тебя знаю?

Она вовсе не выглядела расстроенной его вопросом. Пожала плечами.

– Смотря что ты имеешь в виду. – Ее улыбка была из тех, которыми обольщают красотки, и за которыми не кроется ни капли жизни. Искусственная, как и все в ней. – Пожалуй, в каком-то роде знаешь.

Кэммирас бросил взгляд на помятое легкое платьице, зацепившееся на спинку кровати. Кивнул. Там же, рядом, увидел свои брюки и потянулся за ними. Голова закружилась, так что пришлось сжать виски пальцами.