Угодный богу

– Вам не понравилось.

– Всегда верь себе. Даже те, кого ты уважаешь, нарочно или случайно могут высказывать ошибочное мнение, – произнес китаец и глубоко вздохнул.

Потом сказал:

– Знаешь, Тот-мий, каждый наделен своим даром. У кого-то это красота, у кого-то – чудесное зрение. Мой учитель выбрал меня из числа многих, увидев мои иероглифы. В то время я мечтал о ремесле художника. Ни я, ни другие не видели ничего особенного в том, как я выписывал знаки, для меня это не имело значения, я стремился рисовать совсем другое. Но старый ювелир Лок-хинь усмотрел в них особую отточенность линий, вкус, твердую руку и, как он говорил, учуял легкое дуновение зарождающегося дара. Он взял меня и обучил прекрасному делу. Одного из всех. Его сыновья ненавидели меня, их было четверо, но весь дар, данный семье, боги заключили в их отце, не пролив из этого священного кувшина на детей ни единой капли. Так и с тобой. Пойми, я не могу сделать из тебя ювелира. Потому что ты непригоден к этому.

– Понятно, хозяин, – молодой человек взял тряпку и стал вытирать руки; все его движения были нервны и импульсивны.

– Да, ты не ювелир, ты рожден с другим даром, какого нет у меня, – продолжал размышлять вслух Ну-от-хаби. – Тебе не дано копаться в мелких вещах, корпеть над едва различимой линией, поворотом завитка, зубчиком оправы. У тебя стремление не к плоскости, а к объему, к большому, массивному. Ты прекрасно чувствуешь оттенки, свет и тень. Настолько, что смог бы стать художником…

– Но, хозяин…

– Меня зовут Ну-от-хаби. Прискорбно, что это имя никак тебе не дается, – невозмутимо сказал китаец, разгуливая по дому.

– Я помню, я оговорился, – поправился юноша, боясь, что ювелир прекратит разговор, так волнующий его сердце.

– Ты умеешь сознавать свои ошибки и не боишься говорить о них, – это очень дорогое качество, его нечасто встретишь даже среди сильных духом людей! – Ну-от-хаби дружески похлопал юношу по спине. – Мне не жаль обучить тебя своему искусству…

– Благодарю вас! – поспешил обрадоваться молодой человек и услышал:

– Но вряд ли это принесет тебе удовлетворение. Потом, когда ты поймешь, что занят нелюбимым делом, к которому остыло сердце, ты будешь обвинять меня и покрывать позорными словами память обо мне.

– Нет!

– Да, Тот-мий! Ты не из тех, кто простит себе это. Ты не сумеешь долго терзать свой дар, держа его в клетке чуждого тебе ремесла. Я старый человек, я знаю, что истинный твой покровитель, живущий внутри тебя, оставит память о тебе в делах твоих и твоих работах.

– В каких работах? Ну-от-хаби? – у Тотмия кончалось терпение.

– Посмотри на свои твердые руки, сильные кисти, чуткие пальцы. Это не орудия ювелира. Сравни, – китаец показал юноше маленькие сухие ладони и пошевелил фалангами нервных остроконечных пальцев. – Сам бог создал тебя для твоего дела. Ты действительно не гончар. Но ты не ювелир и не художник.

– А кто? – широко открытые глаза юноши с жадностью ждали ответа.

– Ты будешь скульптором, – заключил Ну-от-хаби.

– Скульптором? – неуверенно переспросил молодой человек.

– Да, Тот-мий. Есть такое искусство. И оно – твое. Я это понял еще в первый день нашего знакомства, когда так неожиданно выменял тебя на украшения у черного дикаря. Ты дорого мне обошелся. Но ты создашь настоящие шедевры. И тебя будут помнить. Я это знаю. А вот мое искусство, – добавил китаец со вздохом. – Разойдется по странам и землям вместе с караванами, и никто не будет знать имя создателя блестящих золотых штучек, хотя все восхищаются ими…

Он помолчал, а потом сказал почти весело:

– Я буду учить тебя, Тот-мий. Но ты должен помочь мне вылить золотую статую. Для этого необходимо сначала вылепить ее из глины, и сделать это хорошо, что оказалось мне не по силам. Хочешь ли ты попробовать себя в таком деле?

– Я не могу обещать, что справлюсь, – промямлил юноша. – Я же еще ничего не умею, я же пробовал…

– А вот так никогда не говори, – наставительно заметил Ну-от-хаби. – Так ты можешь думать, но будь достаточно мудр, чтобы не произносить этого никогда, дабы завистливые уши недоброжелателей не уловили и следа твоих сомнений. Гони прочь дурные мысли. Они не помогут твоим успехам. Берись за неизведанное и смело иди вперед. Ты понял меня, мой ученик?

– Да, понял, – со счастливой улыбкой ответил Тотмий и впервые в жизни произнес слова: – Мой учитель.

Глава 6. 1368 год до Р.Х.

Нижний Египет.

Неподалеку от дельты священного Хапи, плефрах в пятнадцати от крестьянского поселения обособленно стояла убогая хижина бедняка-земледельца.

У крестьянина было восемь детей: старшие уже выросли, завели семьи и трудились вместе с отцом на благословенной земле дельты; младшие помогали матери в ее тяжелой работе по хозяйству. Так было заведено – из месяца в месяц, из года в год…

Но в этот день две малолетние дочери и сын бегали вокруг хижины, беспечно крича и смеясь, счастливые тем, что мать не дала им никакого задания. А та в это время сидела в хижине на полу и обреченно глядела на страдания ребенка, – девочка лет шести, тяжело дыша и стеная, металась по полу.

Ра стоял в зените, и было очень жарко. Хапи испарял воду в бледную голубизну неба, и над землей висело сизое марево. Старик в одеянии странника, прямой, как его палка, и такой же коричневый, приближался к хижине с запада и, поравнявшись с ней, уже хотел пройти мимо, как вдруг остановился, будто что-то почуяв. До его ушей долетел стон девочки. Старик нахмурился, направился к хижине и, остановившись на пороге, всмотрелся в сумрак помещения. Вместе с ним внутрь жилища проник слепящий свет солнца, выхватив из темноты убогую обстановку и человеческие фигуры. Старик скользнул взглядом по скудным крестьянским пожиткам, по горке посуды, сваленной возле затухающего очага, по грязной соломе, заменяющей постель, и присмотрелся к лежащему на ней маленькому высушенному жаром тельцу девочки.

– Чего хочешь ты, странник? – спросила мать.

– Кто этот ребенок? – вместо ответа произнес старик.

– Дочь, младшая, – с тяжким вздохом ответила женщина.

– Что с ней?

– Одни боги знают. Еще вчера она играла с детьми, а ночью, прошлой ночью… – мать смахнула слезу. – Ночью она заболела…

– От чего? – осведомился странник, не сводя глаз с малютки.

– Может, перегрелась на солнце? – предположила женщина. – Или упала и ударилась головой. Дети так неосторожны… Но, скорее всего, ее укусила змея.

– Следов от укусов нет на ее теле, – не двигаясь с места, заявил старик.

Женщина удивленно подняла брови.

– Когда приходит пора соединения души и тела, тело стонет, – непонятно выразился странник.

– Что ты хочешь сказать? – насторожилась крестьянка. – Дочка умирает?

– Нет, женщина. Ее жизнь только рождается. Через три дня она встанет, и ты не узнаешь своей прежней дочери. В девочке откроется великий дар, она будет видеть грядущее и помогать людям. Это принесет вам известность и богатство; но тому, кто пророчествует, тяжко идти по жизни, – старик замолчал.

Он подошел к девочке, и что-то достал из мешочка у себя на поясе.

– Что ты собираешься делать с моим ребенком? – встревожилась мать.

– Не волнуйся. Я посвящен в таинства исцеления людей, – ответил странник.

У него в руках оказалась маленькая деревянная фляжка, из которой он вылил несколько капель в полуоткрытые губы девочки. Сразу ничего не произошло. Но спустя минуту ребенок облегченно вздохнул и, перестав метаться, успокоился.

– Я останусь у вас, пока девочка не выздоровеет, – ровным голосом сказал старик. – Не беспокойся, женщина. Ем я мало, в опеке не нуждаюсь, зато освобожу тебя от необходимости сидеть с больной. Я присмотрю за твоей дочерью. А теперь ступай, отдохни.

Женщина с опаской поднялась на колени, лихорадочно обдумывая, не опасно ли оставлять дочь с неизвестным странником, не распознав, что у него на уме?

– Ступай, – повторил старик и пристально посмотрел на нее.