Берцик. Новая жизнь

– Какой деревни, она это, никак проходу не давала. Я уж и так, и сяк, а она мне хочешь здесь работать, слушайся меня, а то я так сделаю, живо вылетишь за ворота. А теперь она и на тебя глазом косит, не замечал, разве? Причем как-то не так, как у нас с ней было, в открытую. Планы на тебя, видать, серьезные надумала. А я уверен был, ты знаешь, уже все у тебя за спиной шепчутся, что Ирма глаз положила.

– Слушай, так что же мне делать теперь, она совсем проходу не даст, и Вацлав, вижу, сердится.

– А ты женись, будете жить тут у Вацлава как на курорте.

– Смеешься? Придется мне другую работу искать, только вот где не знаю.

– Ну и правильно. Я тут тоже долго не задержусь, надоело девчонку по первому требованию ублажать, да еще трястись, чтобы кто не заметил. Вацлав, он, знаешь, такой, если рассвирепеет, может и поленом засветить, горячий.

– Да, я заметил.

– А мне уже все равно. Я и так скоро уходить отсюда буду. У меня, знаешь, мечта есть, – Адам уже немного захмелел, это было заметно по тому, как поблескивали его глаза, и заплетались слова. – Я тебе расскажу, ты только поклянись мне, что никому и никогда.

Берцику узнавать тайны подвыпившего Адама совершенно не хотелось, тем более клясться за них, но он выдавил из себя что-то вежливое, чтобы зря не обидеть приятеля.

– Я хочу, – Адам приблизился к самому уху своего собеседника, – стать наемником. Вступить во Французский Легион. Знаешь, сколько там денег платят, здесь никогда столько не заработаешь.

– А как ты собираешься это сделать? Мы сейчас не во Франции.

– Есть у меня тут один парнишка знакомый. Он группу собирает, в Лион, на вербовочный пункт. Вот, у меня где-то даже бумажка была, какие там требования, сейчас найду, – Адам принялся рыться в карманах джинсов, – смотри, видишь, возраст – до сорока лет, три километра пробежать надо за двенадцать минут, тесты на коэффициент интеллекта, еще тут что-то. Хочешь, давай с нами, нас уже пять человек собралось, я тебя с кем надо в Варшаве познакомлю, тебе понравится. Вместе потом служить будем. Эх, жизнь начнется, это тебе не здесь, в богом забытой деревне сидеть.

– Спасибо, я подумаю. Но вряд ли, у меня и документы-то временные.

– Подумаешь, паспорт, не проблема, сейчас что хочешь нарисуют, только захоти.

– Ладно, посмотрим.

Эту ночь Берцик провел неспокойно, Разговоры о наемничьей службе натолкнули его на странную, бередящую душу мысль. Вдруг, это было уже в его жизни? Может, он был преступником или убийцей, там, в его прошлом таится от него самого нечто ужасное, такое, с чем нельзя мириться, жить. Память потому и не возвращается, чтобы не дать ему вспомнить страшное, что сделал он сам когда-то. Может, беспамятство – это благо для него, такая защита, посланная богом? Сейчас он живет и считает себя обычным человеком, а там, в прошлом, он мог быть чудовищем. Как он оказался у той реки, почему? Может быть, он просто сам не выдержал той жизни, которой жил тогда, и решил все оборвать в один миг? Почему нет? Такое вполне могло быть. Ведь пробовал же он то же самое в Афганистане! Только и тогда не получилось почему-то, удалось спастись. И теперь судьба дает ему второй шанс начать все с белого листа. И тот вот сюжет, что сняли Анджей с Беатой. Почему никто не откликнулся, не узнал его? Программа прошла по всей Польше, но никакого результата не принесла. Если он киллером был или преступником, наверняка ото всех прятался, не светился. Вот его никто и не запомнил.

Эти разлагающие все его естество сомнения плотно обосновались внутри и тоже стали изводить, мучить, лишать покоя. Как не старался он избавиться от них, но они не уходили, давили на него. Никак не мог он разобраться сам, в чем прав, а где ошибается. Чего ему от себя ждать и какого прошлого бояться. Однажды он поделился ими с Дитой, когда они опять встретились в том небольшом ресторане, что и в первый раз. Она стала утешать его, объясняя, что так часто бывает при биографической амнезии, когда больным кажется, что память скрывает от них нечто ужасное. Это нормально, и он должен стараться по мере возможности не обращать внимания, прогонять от себя все темное, что пытается завладеть его душой.

Но Берцик не особенно поверил, сочтя ее слова только попыткой утешить его, ободрить. Сам уже почти уверен был, что знает, чувствует, что он прав, нащупал в себе ту самую суть, которая столь долго ускользала от него. Одновременно он подумал о том, что ему следует ограничить свое общение с Дитой, да и с другими знакомыми тоже, потому что тогда, когда все вскроется и станет явным, знакомство с ним, преступником, может скомпрометировать хороших людей, что искренне пытались помочь ему. А этого не надо, он не хочет. Это только то малое, что может он сделать для них – обезопасить от себя.

Между тем, Ирма продолжала свои заигрывания, теперь уже не особенно и скрываясь. Интерес ее стал понятен всем. Даже работающие на ферме местные стали чуть ли не в открытую обсуждать надвигающиеся перемены, поглядывая на Берцика с затаенным сочувствием.

Оказавшись с ней как-то один на один в оранжерее, он опять попытался поговорить:

– Ирма, скажи мне прямо, что ты от меня хочешь. Мне не нравится, как на меня здесь все уже смотрят.

– Хочу. Женись на мне. Нравишься ты мне, видишь же. И семья у нас с тобой хорошая будет. У тебя никого нет, ни родственников, ни друзей, весь мой станешь.

– Но я не хочу. Не люблю тебя. Да и не до семьи мне сейчас, с собой бы разобраться.

– Ну как знаешь. Смотри, как бы не пожалеть потом.

Почувствовал он и в Вацлаве тоже перемену в отношении к себе. Похоже, настырная дочка и отца уговорила. Теперь Вацлав стал с ним подчеркнуто дружелюбен и ласков, часто рассказывая как у них хорошо тут жить, какие люди прекрасные вокруг, и что он на все готов ради любимой дочки и будущего зятя.

А Берцика все сильнее давила, угнетала мысль о своем возможном преступном прошлом, о том, что нет места ему нигде среди порядочных людей, нельзя привыкать и любить кого-то, чтобы впоследствии не сделать несчастными. Ему уже казалось, что руки сами вспоминают приклад тяжелой снайперской винтовки и рукоятку смертоносно-остро заточенного ножа.

Неправильная, против его желаний и устремлений, обстановка, сложившаяся вокруг него разрешилась неожиданно и внезапно в один красивый июньский день.

С утра они с Адамом чистили клетки у крыс. Потом Адам пропал куда-то, занятый работой Берцик даже не заметил, когда это произошло. Дочистив, он прошел опять к началу ряда клеток, чтобы раскладывать шиншиллам еду, и тут опять услышал характерные звуки, доносящиеся из маленькой кладовке при входе в сарай. Подумав про себя, что вот, опять Адам с кем-то балуется, он открыл первую клетку. Но тут в сарай почти вбежал Вацлав.

– Ты Ирму не видел?

– Нет, сегодня не видел.

– И куда она только запропастилась, там мать ее ищет…

Вацлав запнулся на полуслове, тоже услышав вздохи из кладовки. Решительными шагами направился туда. Распахнув дверь, на куче прошлогоднего сена увидел Ирму с Адамом, в позе, не оставляющей никаких сомнений в том, чем именно они здесь занимаются. Лицо Вацлава побелело, а глаза, наоборот, налились кровью.

– Щенок! Девку мне портишь! Убью обоих!

Схватив подвернувшиеся под руки грабли, он бросился внутрь кладовки, но был остановлен Берциком, метнувшемся к нему сзади и сжавшим в захват.

– Перестань! Не надо! Дочь искалечишь!

Какое-то время Вацлав еще бился у него в руках, стараясь вырваться и продолжить расправу, но потом обмяк, успокоился, вспомнил о том, что он здесь хозяин.

– Ирма, домой, там поговорим. А вы пошли вон, оба, не нужны мне такие работники, видеть вас не хочу, чтобы через два часа вас у меня не было, – с этими словами он вышел из сарая. За ним убежала растрепанная Ирма.

Мужчины тоже отправились собираться.

– Извини, друг, я не хотел, чтобы так получилось. Ты тут вообще не причем. И спасибо тебе, что хозяина остановил, а то задавил бы меня как тот медведь разъяренный.

– Оставь, не важно, все равно мне тут от Ирмы житья не было.

Вацлав пришел через час, принес расчет.

– Альберт, извини, хочешь, оставайся, погорячился я, и Ирма там плачет, – сквозь зубы процедил он. Но Берцик только отрицательно махнул рукой. Ему лучше уйти отсюда, это он уже понял, сейчас подходящий момент воспользоваться сложившимися обстоятельствами. Уже через полчаса они с Адамом выезжали на шоссе, ведущее к Варшаве.

Глава 5

Притормозили у маленького, всего из четырех столиков, кафе, стоящего на трассе. Взяли по чашке кофе. Мимо проносился бесконечный поток машин. Все спешили в столицу.

– Что делать будешь? – спросил его Адам.

– Даже не представляю. Наверное, еще у кого-нибудь работу поищу, на ферме. Опыт теперь есть.

– Брось. Давай со мной, в Варшаву. У меня там друзья, помнишь, я тебе про Иностранный Легион рассказывал? Осмотришься, а потом, может, надумаешь и махнешь с нами. Ты мужик крепкий. Я только что сам видел.

– Не знаю. Как-то неожиданно все случилось. Поедем в Варшаву, если я тебя не стесню. Все равно деваться некуда пока. Там поглядим, как все обернется.

Альберт и сам удивился, как быстро успел перехватить Вацлава. Его тело словно действовало само, раньше, чем он успел сообразить, слегка даже напугав своего хозяина. Значит, он прав, и такой, то ли боевой, то ли преступный опыт в его жизни уже был, оставив и по сей день вот такую, стремительную и независимую ни от чего реакцию. Легион, так Легион, если так повернется судьба, над которой, получается, он еще менее властен, чем ему казалось.

В столице Адам привел его в чью-то большую, но неухоженную, запущенную квартиру, уже давно нуждающуюся в ремонте и капитальной уборке. В одной из комнат, тоже захламленной, они и устроились, предварительно убив полдня на хотя бы поверхностную чистку и мытье окон.

Берцик даже толком не понял, кто тут хозяин. Постоянно толклись там человек пять длинноволосых парней, вольно угощающихся самокрутками с травой. Время от времени появлялись еще новые, незнакомые люди, в том числе и девушки, выглядевшие тоже непривычно, экстравагантно, богемно. Адам часто и подолгу с кем-то шептался с таинственным и заговорщицким видом, а потом сообщал ему, что дело потихоньку движется. Через пару дней должен приехать некий Алес, который везде все ходы-выходы знает, и тогда все будет устроено, они быстро сделают документы и махнут во Францию, на сборный пункт.