Перчатка Соломона

– Я думал, ты в курсе, что я не сую нос в чужие дела, – неспешно и весомо проговорил он, – Если тебя волнует судьба твоего подопечного – милости просим, извести сам. Я не хочу накликать лишние проблемы на свою голову, Кевин, у меня итак…

– Да-да-да, – Кевин, снова не выдержав, поспешил оборвать постепенно входящего в раж собеседника, – Прости, как твой отец?

Гилберт, моментально успокоившись, немного опустил плечи.

– Жив, – коротко ответил он, – Надеюсь, поживет еще… Но, сам понимаешь, его состояние меня заботит куда больше, чем состояние какого-то незнакомого мне цыгана. Я готов помочь, правда, Кевин, готов, но слишком лезть в это дело не хочу. В конечном итоге, это же тебя всегда привлекали расследования.

По губам Хилхэнда пробежала тонкая, утомленная улыбка. Ясно было, что собеседник, чуткий, как и всегда, уже уловил его любопытство и разгадал пока еще смутные, не до конца оформившиеся намерения.

– Я тоже не слишком-то хотел бы влезать в это дело… – медленно проговорил фельдшер, – Но этот человек, Пол… Кирас, он просил меня помочь ему. Я понимаю, это не твое дело, Гилберт, прошу только об одном – не пускай к нему никого, ладно? Никого. Кроме меня.

Его собеседник кивнул. Он был еще довольно молод, лишь на год старше самого Кевина, но заботы сильно изменили его, вынудив повзрослеть раньше времени. Теперь уже он не был готов на различного рода авантюры, как бывало прежде, во времена их совместной институтской жизни. И тем не менее, Кевин Хилхэнд, будучи единственным из тогдашних приятелей, кто оставался с ним рядом, не взирая ни на что, был дорог ему, так дорог, что он, пусть и с неохотой, но готов был немного поступиться ради него своими принципами. Даже несмотря на то, что другом назвать этого парня он никогда не мог.

И все же, молчать в сложившейся ситуации, не пытаясь переубедить старого приятеля, он не хотел.

– Всем на свете не поможешь, Кевин, – голос молодого мужчины прозвучал тихо и как-то приглушенно. Хилхэнд, уже, было, направившийся к дверям, замер, обернувшись через плечо и мягко улыбнулся.

– Это верно. Но если я не могу помочь даже тому, кто попросил меня об этом… Какой же я после этого врач?

***

– Ты хотел меня видеть.

Глаза цвета темного изумруда распахнулись, устремляясь к небольшому зеркальцу, стоящему рядом на столике. Молодой человек, отразившийся в нем, остановился, с вызовом скрещивая руки на груди и сверля не слишком довольным взглядом высокую спинку кресла. Собеседник его скрывался за ней, взгляду парня представала лишь верхняя часть темно-каштанового затылка с несколькими светлыми, словно выгоревшими на солнце прядями, и так было всегда, при каждой встрече – еще ни разу ему не удавалось увидеть его лица. И молодого человека это никогда особенно не радовало.

– Ты перестарался, – человек в кресле, прекрасно замечая недовольство собеседника, немного выпрямился, следя за тем, чтобы никакая часть его лица не отразилась в зеркальце, – Зачем было так сильно избивать его?

Парень кривовато ухмыльнулся и, придавая позе несколько насмешливый оттенок, отставил ногу в сторону, легко пожимая плечами.

– Он не хотел говорить.

Из кресла донесся смешок.

– И что же, после этого он заговорил?

Красивое лицо его собеседника помрачнело; тень, набежавшая на него, как-то по-особенному выделила четкие черты. На несколько мгновений повисло молчание.

– Нет, – наконец выдавил из себя сквозь зубы молодой человек, сдвигая брови, – Но он заговорит, можешь не сомневаться. Заговорит, чтобы мне не пришлось для этого…

– Диктор… – тонкие пальцы, сжимавшие подлокотник, взметнулись в воздух, изящным жестом касаясь виска. Казалось, у говорящего неожиданно заболела голова.

– Когда же ты поймешь, что применение грубой силы не всегда оправдывает себя? Иногда нужно выбрать обходной путь, узнать все иными способами… Найди Дикса.

Диктор удивленно моргнул. Было похоже, что подобных приказов от, очевидно, своего начальника, парень не ожидал.

– Дикса?.. – недоверчиво переспросил он, – Трес, ты никогда прежде даже не пытался выйти на него, с чего вдруг? Я, конечно, понимаю, парень умен и знающ, но и ему не может быть известно все обо всех. Тем более, что Галейн тоже не дурак – он скрывается…

– Вот и выясни, что известно Диксу о нем, – в голосе человека в кресле появились металлические нотки, – И особенно о том, что он скрывает.

Молодой человек хмыкнул и, насмешливо сузив глаза, поднес два пальца к виску, отдавая честь.

– Есть, босс.

***

Прошло несколько дней. Пол Галейн, уже вполне уверенно идущий на поправку, пока еще, по настоянию Кевина, оставался в палате реанимации. Видеть его постоянно ошивающемуся рядом блондину все также не позволялось, что последнему явно нравилось все меньше и меньше с каждым днем и что, соответственно, делало сложившуюся ситуацию все более и более опасной.

Блондину Кевин не доверял. Он видел его каждый день, понурого, грустного и усталого возле дверей палаты, однако, вместо сочувствия питал лишь все большую уверенность в его неискренности. Неизвестно, что было причиной тому – ледяной ли холод, нередко вспыхивающий в его глазах, когда он обращал взгляд к дверям палаты; острая ли улыбка, изредка скользившая по его губам, улыбка, исполненная не жестокости даже, а скорее безжалостности; а может быть, как это не странно, и кольцо на его пальце, так ярко сверкавшее в свете коридорных ламп.

Как бы там ни было, а доверия к этому парню Кевин Хилхэнд не испытывал никакого, зато все чаще ловил себя на безотчетном страхе перед ним. Что-то было в нем, что-то такое, что заставляло невольно трепетать, словно под прицелом пистолета, и вместе с тем – замирать, как кролик под взглядом удава.

И это при том, что вел себя молодой человек с ним всегда очень приветливо, очень вежливо и корректно, досаждая лишь непрестанным желанием проникнуть в палату к Полу Галейну.

В конечном итоге, Кевин не выдержал. Он не знал ничего об этом парне, решительно ничего, даже имени, ибо в сообщенное он не верил, и отсутствие какой-либо информации, а вместе с тем – понимания, с кем приходится иметь дело и, соответственно, незнание, как вести себя с ним, утомили его до такой степени, что фельдшер решил действовать.

Он, как уже упоминалось, и в самом деле питал некоторую слабость к разного рода расследованиям, болел некогда историями о Шерлоке Холмсе и сейчас, получив возможность хотя бы попытаться применить книжные знания на практике, буквально не мог удержаться. Тем более, что от этой попытки, как ему казалось, вполне могла зависеть жизнь человека, жизнь, которую этот человек доверил ему.

В свете всего этого, нет ничего удивительного, что по прошествии небольшого количества времени Кевин Хилхэнд, фельдшер со «Скорой помощи», снова оказался возле того самого дома, в одной из квартир которого и началась эта история.

Говоря начистоту, направляясь сюда, он и сам не слишком хорошо понимал, что же намерен здесь найти или выяснить. Но, как оказалось, самым сложным вопросом было вовсе не «что», а «как» …

Кевин вышел из машины – довольно старой развалюхи, передвигающейся лишь благодаря какому-то неведомому чуду, – и, щелкнув брелоком сигнализации, остановился, в раздумье созерцая подъезд. Так. Он на месте. Дальше что? Он тоскливо огляделся, силясь найти в окружающем пейзаже хоть какой-то намек, объяснение цели его прибытия, какую-нибудь подсказку от интуиции, зачем-то приведшей его сюда.

С интуицией Кевин дружил. Не раз уже ее подсказки выручали его, помогая с честью выйти из трудных ситуаций, начиная с институтских экзаменов и заканчивая его вполне, как он полагал, обоснованным недоверием к пресловутому блондину, из-за которого, по большей части, он и оказался здесь.

Не подвела она и на сей раз. Молодой человек, не особенно задумываясь над собственными действиями, обернулся, скользя взглядом по соседнему дому. Взор его остановился на небольшой табличке на двери одного из подъездов, табличке с довольно простым и привычным жителю города словом – «Домоуправление».

Фельдшер приподнял подбородок. Ответ, которого он так жаждал, был получен – где еще могут знать больше о жильцах дома, как не в конторе, управляющей и ведающей делами этого дома?

Ждать больше было нечего и молодой человек, оставив свой древний автомобиль возле памятного подъезда, уверенно зашагал в направлении упомянутой таблички.

Поначалу все шло, как по маслу.

Дверь в подъезд оказалась открыта, на первом этаже кроме необходимой Кевину конторы ничего не было… Но дальше масло, видимо, закончилось.

Итак, молодой человек вежливо стукнул костяшками пальцев по деревянной створке и, аккуратно ее приоткрыв, заглянул внутрь.

– Простите, можно?

Тяжеловесная, можно даже сказать – монументальная дама, восседающая за каким-то очень маленьким для нее столом в не менее маленькой комнате, медленно, с истинно царским величием подняла голову, взирая на непрошенного гостя. Во взгляде ее не было особенно никаких эмоций – она не негодовала, что ее отвлекли от дел, она не радовалась, что, в общем-то, в данной ситуации было бы даже странно, она изучала. Присматривалась. Решала, как вести себя, какую выбрать тактику по отношению к заглянувшему к ней юноше.

Кевин кашлянул. Молчание затягивалось, а стоять, наполовину войдя в комнату, было несколько неудобно.

– Можно?.. – неуверенно повторил он, уже начиная смутно сомневаться в успехе предприятия.

– Входите, – медленно ответствовала дама. Не ответила, а именно ответствовала – низкий голос ее был исполнен того же царского достоинства, что ощущалось во всей ее фигуре.

Кевин вошел, – осторожно ступая, чувствуя себя под прицелом острых и внимательных глаз дамы, словно на мушке револьвера; едва дыша, ощущая невольный трепет перед своей будущей собеседницей. Должно быть, ее облик и был призван вызывать такую реакцию, она должна была внушать трепет и уважение, чтобы полноценно и полноправно управлять делами вверенных ей домов, и молодой человек, отдавая себе отчет в том, что ему надлежит каким-то образом растопить окружающий ее лед, уже начинал сомневаться и в собственных способностях к обольщению. Впрочем, в них он никогда не был особенно уверен.