Машуня

Глава 5.

Боль щенячья

Письма от Димки приходили, как по графику: в неделю одно письмо. И мало чем отличались одно от другого. Что жив, здоров, привет Георгию Фёдоровичу и тёте Люде. Ещё Димка очень гордился, что его и Сашку Фокусника отобрали в танковое училище. И Димка считал, это – благодаря их профессии трактористов. В одном из писем была вложена фотография, где Димка и Сашка с двух сторон обнимали берёзку и были лысые, как новобранцы. На вопрос, с чего бы, Димка честно написал, что было дело, старослужащие велели сотворить Сашке фокус, метнуться туда, не знаю куда, и принести пару «пузырей» водки. Ну, они «метнулись» вместе. После чего попали на «губу», где их и побрили. А трое старослужащих попали в сан часть, где их покрасили… зелёнкой.

Машка и тётя Люда ужаснулись: так и до тюрьмы недалеко!

Но Георгий Фёдорович, пролив свет на некоторые особенности армейского быта, попросил у Машки разрешение дописать строчку в письме. И дописал: «Одобряю!».

А однажды Димка написал, что очень скучает… по Машкиной ухе.

– Так, Маша, намёк понимаешь? – засуетилась тётя Люда. – Собираем посылку.

В ответ Димка, конечно, написал «спасибо», но просил больше посылок не отправлять. Писал, что скучает именно по Машиной ухе! А так каждый месяц получает посылку от родителей и понимает, что собирают её бабушка Агафья и мама, а вот отправляет, наверняка, отец. Ведь почты в Солдаткиной нет, а добраться до соседнего села бате способнее. И поэтому Димка надеется, что родители наконец-то помирятся. А в этот месяц он получил сразу две посылки: от родителей и от Маши, другие ребята и по одной не получают, отчего он себя куркулём чувствует. Машка только посмеялась: «Димка – куркуль?» Однако одностороннее решение Димки стать военным, как Сашка, Машку совсем не обрадовало. И не потому, что Машка не хотела жить в военном городке, она просто пока ещё не знала, что это такое.

– Тётя Люда, ну как так? Я что, собачка? Куда хозяин – туда и я без вопросов? Он же ничего не спросил, ничего мне не сказал…

– Маша, это же его специальность… Город, оно, конечно… но какие танки… в городе? – как-то неуверенно вздохнула тётя Люда.

– А мединститут? Там шесть лет учиться. Я? Как же я?

У Сашки с Мышкой давно всё было на пять раз оговорено. Он всегда мечтал стать военным. И они прикидывали: в медучилище Мышке учиться три года, а Сашке в танковом – четыре, значит, Мышка как-нибудь на каникулах приедет к Сашке, и они отпразднуют свадьбу. Вопрос был только в выборе каникул. И тогда уж точно по окончании ей дадут направление по месту службы мужа.

– Будто я чемодан какой! – кольнуло Машку воспоминание из детства, – куда хочет, туда тащит. Это же только у чемодана спрашивать не надо! А я? Как же я! – давняя детская боль и теперешняя обида за такое отношение жгли её душу. И этот проклятый чемодан без ручки крутился и крутился в её сознании.

Машка к этому времени уже сходила на день открытых дверей в мединститут и определённые опасения после экскурсии в морг имела.

– Может, в какой другой, на заочное? Например, в педагогический. Вон у тебя какой опыт – кивала на четвёрку мальчишек тётя Люда. – На заочном-то и Димкины танки не помеха.

Весь этот год не прошёл, пролетел для Машки, как один день. Поступать в мединститут она всё-таки решилась. А как узнала, какой конкурс, то даже на каток теперь ходила только по выходным. Остальные вечера сидела над учебниками. Но Ваньке и Андрюшке повезло. Тётя Люда доверила Серёжке сопровождать младших братьев на каток. Несчастный Гошка каждый раз провожал их со слезами. Но что поделаешь, когда такого маленького размера ботинок с коньками напрокат не выдают? И Гоша с нетерпением ждал, когда «лапа подрастёт».

А весной Димка написал, что летом в отпуск приехать не получится, потому что училище передислоцируется в летние лагеря. И вернутся солдатики только к сентябрю.

Тётя Люда штопала пятки толстых, вязанных бабой Шурой для мальчишек носков. Она послюнила палец, поправила кончик толстой шерстяной нитки, наконец, попала во внушительное игольное ушко:

– Куда иголка, туда и нитка, – разгладила заштопанный носок, вздохнула: – Вот так. Летние лагеря – это же поля да перелески. А, значит, деревеньки и деревенские девушки. А они, – взялась за очередной носок тётя Люда, – кровь с молоком! Ты, Машуня, гляди, кабы там какая местная красавица твоего Димку… к рукам ни прибрала.

– Ну что вы, тётя Люда? Он же не носок, чтобы к рукам его прибирать! – не очень уверенно отмахнулась Машка.

Однако Ольга с Сашкой планировали в это лето пожениться, а Машка с Димкой должны свидетелями быть. Но при таком раскладе – какая свадьба, куда поедешь? И чтоб лето зря не пропадало, обе девушки устроились, хоть и временно, в стационар санитарками.

– Ничегошеньки тут не изменилось, – вздохнула вслух Машуня, осматриваясь в том самом приёмном покое, куда она с тётей Людой приносила передачи маме. – Только тогда мама была жива. Тут… почти рядом в палате лежала.

– Вы о чём? – из окошка выглянула дежурная медсестра.

– Да так я… сама с собой… – и часто-часто заморгала, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы. Медсестра захлопнула створку окошка для передач больным. А Машка всё стояла, не в силах шевельнуться, будто во временную дыру провалилась, и мама, вот она, рядом, Машка даже рукой потянулась. И пахло мамой, так, как в том далёком детстве, когда она жила у бабушки в деревне, а мама приезжала иногда… ненадолго и спала с Машкой на одной кровати.

– Пусть бы мама жила, как хотела, как могла… лишь бы жила, – шептала и плакала Машка, кое-как открывая тугую больничную дверь.

И начались рабочие будни. Ольга пошла в хирургию.

– Вряд ли в воинских частях грипп и понос лечить придётся. Так что хирургия в самый раз, – пояснила своё решение Ольга.

Машка устроилась санитаркой в реанимационное отделение, потому что считала, что этот участок медицины самый сложный и, как думала Машка, самый интересный. Ведь не так-то просто удержать человека на самом краю или, вообще, вытащить с… того света. И вспоминала дежурного врача, который спас в ту страшную ночь её маму. Но будни, они и есть будни. И для Машки они начались с мытья полов. А уже на следующий день пришлось организовывать «утку» для крупной женщины. Подниматься ей категорически не разрешалось, а законы природы даже главврач отменить не мог.

– Ну, ты молодец! – похвалила работающая в этом отделении не первый год медсестра Анна Ивановна, в просторечии Анванна. – Тут до тебя одна красотуля прискакала в коротеньком халатике, осмотрелась и устроилась в ординаторской у телефона: «Ах, я в реанимации пашу… ах, я в реанимации!». Тьфу, дура. Дошло дело до гигиенических процедур – до желудочных колик рвотой исходила.

– А почему Вас так странно называют – Анванна?

– Так скорее получается, – пожала та плечами. – Ты -то как себя… чувствуешь?

– Да вроде ничего особенного…, – нет, Машка не рисовалась, она, действительно, ничего особенного в подобных процедурах не видела. Первыми её уроками гигиены человеческого тела были Гошины «детские неожиданности». Боясь, что слабенький Гошка подхватит какую-нибудь инфекцию, или там какая-нибудь опрелость возникнет, она его пелёнки не просто стирала, она их каждый раз, как говорила баба Шура, «прожаривала утюгом».

Но пиковая для Машки ситуация всё-таки возникла буквально через пару дней после начала её трудовой деятельности.

– Пошли катетер Фолея покажу, как ставить. А то, пока тебя всему в нашей профессии не обучу, отпуска мне не видать, – и показала Машуне несложное устройство. – Значит, так, вот эту мягонькую резиновую трубочку будем вводить в мочевой канал больного.

– Я… я не умею. Этому в училище учат, а я… нет, нет!

– А я в отпуск хочу. Но и пока никто тебя и не заставляет. В первый раз просто смотри и учись. Всё равно придётся, раз решила в мединститут поступать.

– Ну, если пока только смотреть… – вздохнула с облегчением Машка и направилась следом за медсестрой. А та подошла к молодому парню.

– Это Василий. Летел на мотоцикле, а столб дорогу перебегал, – и откинула одеяло. – Давай, помоги-ка…

Машка чувствовала, как щеки её начинают гореть. Но деваться-то куда?

– Он лекарством загружен, так что… не страдай, не видит и не слышит тебя. Ну а вообще – ты в медицинском заведении, а не на танцах. Ясно? Приступаем.

Шла вторая неделя Машкиной работы санитаркой. Уставала, конечно, но в этот день пришла домой сама не своя.

– Маша, что случилось? Ну посмотрела, попробовала… так, может, в пединститут? – тётя Люда подняла край полотенца над блюдом: – А я ватрушек напекла с творогом, как ты любишь.

– Нет, нет! Я не о том! Вы не подумайте, я не собираюсь бросать… медицину, – чуть качнула головой Машка. – Когда моя мама умирала… рядом с ней никого, никого не было… – голос Маши дрогнул и перешёл на шёпот.

– С чего это ты так решила? – тётя Люда усадила Машку на стул, налила горячего чая. – Пей. Она же не на улице умерла – в больнице, по- человечески.

– Там… – Машка мотнула головой куда-то в сторону, – в реанимации в смену только один врач дежурит и медсестра одна, и санитарка одна.

Машка взяла кружку, сделала глоток, другой. Помолчала немного и опять заговорила.

– А больных у нас в отделении только на аппаратуре девять человек. Никто работать к нам не идёт. Платят мало. А работа… улицы подметать куда легче за те же деньги, – сглотнула то ли чай, то ли тугой комок.

– Так по телевизору показывают, если… что, то аппаратура умная такая… пикать начнёт.

– Сегодня женщина умерла, по возрасту, как моя мама… была. Сердце… Так дежурная медсестра, как только пискнул кардиомонитор, кинулась за врачом. Прибежали обе – не спасли…

– Маша, ты же медик… – Машка только головой мотнула.