Машуня

Да только не у всех такой выбор оказывался удачным. Бывало, пригретые женщинами мужики воровали, и никаким коромыслом стремление к пьянству и лени переломить не удавалось. Бегали за самогонкой в соседнюю деревню, семь верст до небес, и всё лесом. В прямом смысле – лесом, поскольку ближе намного, просёлок-то петлял битых три десятка километров до той деревни. Выгоняли одного гуляку, меняли на новенького забулдыгу. В общем, происходил естественный отбор. Жизнь в деревне кипела. Однако виновником самого крутого скандала оказался Александр Дмитриевич Протапов.

Димка с небольшим чемоданчиком месил дорожную грязь, добираясь до родительского дома. И уже протянул руку к калитке, когда та сама открылась.

– Ждут, – радостно ёкнуло Димкино сердце. Прямо перед ним стоял отец с перекинутыми через плечо связанными рыбацкими сапогами – броднями.

– На… на рыбалку, что ли? – растерялся Димка. Но увидел в руках отца их старый дорожный чемодан: – С чемоданом?

Отец бросил чемодан, сапоги, схватил Димку за рукав и быстренько втащил в ограду.

– Мать твоя чудит! Понимаешь! Приревновала, понимаешь? Иди, говорит, туда, где ночевал. А я ночевал в коровнике, понимаешь!?

– С ума сойти! Вам сколько лет? Какая ревность? В деревне одни… бабушки: баба Наташа, баба Аня, баба… тьфу!

– Э… Вот, смотри сынок, до чего твой отец докатился!

– Мама, это вместо «Здравствуй, сынок!»?

Баба Агафья сидела на завалинке с полотенцем на голове.

– С пяти утра как взялись, так и вот… смотри, внучок на родителей!

– Бабуси! Эти бабуси по три мужика за неделю меняют! Работника выбирают! Видела я эти их «выборы»!

– Мать! Прикуси язык, понимаешь? Ты чего это при ребёнке несёшь!?

– И где это ты ребёнка видишь? Димка уже на полголовы выше тебя!

Надо было перво-наперво родителей в дом вернуть, чтобы любопытные соседки уши не грели, да потом не судачили про них.

Оказалось, корова, действительно, должна была отелиться. И молоденькая ветеринарка, приехавшая по вызову, хоть в теории и знала, что надо делать, а на практике к корове подойти опасалась. Вот за батей Оксана и отправила посыльного. Вернулся батя под утро. И всё бы ничего, но, когда брюки снимал, из кармана тюбик губной помады выпал. Вот из-за него и разгорелся сыр- бор.

– Так, может, эта Оксана специально бате эту помаду подложила, чтобы вас рассорить? – предположил Димка.

– А мне всё едино, кто у него… по брюкам шарился, Оксана или ветеринарша! Не сама же помада в карман запрыгнула?! – всё больше распалялась Алёна Фроловна.

– Постыдилась бы, понимаешь? – и Димка уловил в голосе отца нотки, не предвещавшие ничего хорошего. А мать будто и не слышала ничего.

– Это мне постыдиться? Мне? – и встала напротив мужа.

– Батя! – только и успел крикнуть Димка. Оплеуха Алёне Фроловне прилетела крепкая, так что она в сторону отлетела.

– Ну теперь, выходит, мне! – и, подхватив сапоги и чемодан, хлопнул дверью.

– Эх, дура ты, дура! Огород не вскопали, картошку не посадили, порожек в доме не подновили… Это у вас в городе мужики строем на завод идут, а тут… только те, что на дороге валяются, ползут! – чуть не плакала бабушка Агафья.

Однако Димке деваться было некуда. У него направление в хозяйство «Солдаткина». В общем-то Димка считал, что мать перегнула палку. И особенно на помаде не зацикливался, а уж тем более подумать, что батя поселится в доме Оксаны Агаповны, – такое даже в голову не приходило.

Но батя поселился. На немой вопрос Димки пояснил:

– Ничего такого. Комнату снял.

Днём на тракторе, вечером – дома, без отца оказалось тяжеловато. Жизнь в деревне, действительно, сильно отличалась от городской.

Не прошло и месяца Александр Дмитриевич купил за символическую плату у сельсовета небольшой домишко с ещё крепкими бревенчатыми стенами, но без оконных рам и дверей. И всё свободное время стучал там топором. Димка тоже не отлынивал. И только Алёна Фроловна обиженно поджимала губы.

– Свой дом хоть по брёвнышку раскатись, а он взялся чужую развалюху обустраивать!

Когда у Димки закончилась практика, и он собрался возвращаться в училище, родители так и жили – каждый сам по себе.

Следующий год пролетел и для Димки, и для Машки, как один день. В один из таких дней в дверь как-то неуверенно постучала и, смущенно улыбаясь, вошла баба Шура.

– А ко мне сын приехал… Говорит, собирайся, со мной поедешь.

– Хороший он у тебя, – вздохнула тётя Люда. – Скучать по тебе будем.

– Так что, советуешь ехать? – а в голосе и надежда, и радость, – Еду! Еду! – это, мол, так, похвастаться. Тётя Люда только руками развела.

– Ты, если что… возвращайся… Ну, и за Тузика не переживай. Не обидим.

– Так ить комната у меня тут… На-ка вот, – протянула тёте Люде ключ на верёвочке, – запасной, от комнаты. Присматривай тут…

В этот же день, после обеда, возле подъезда остановилось такси. И баба Шура, прихрамывая, вышла вслед за сыном. Остановилась у крыльца, оглянулась. Мальчишки ещё из школы не вернулись, Машуню тётя Люда в булочную отправила (хлеба такой семье в день три булки надо), Георгий Фёдорович- на работе, и тётя Люда одна, прикрыв ладошкой рот и часто-часто моргая, стояла чуть в стороне. А закрытый в комнате тёти Люды Тузик скулил и скрёб закрытую дверь. Его взял под свою опеку Гоша- младший.

Писем от бабы Шуры не приходило. Да оно и понятно. Неграмотная она.

– Но сын-то писать умеет! – возмутился Серёжка.

– Мы же им не родня. Вот и не считает нужным, – попыталась объяснить тётя Люда.

– Баба Шура могла бы попросить его…

– И напишет… «живу хорошо, чего и вам желаю…» – фыркнул Андрюшка.

Зима сменилась весенней оттепелью, распустились молодые листики на деревьях. Подошёл срок призыва в армию. И вот уже на призывном пункте гремит марш «Прощание славянки». Димка со своим другим- фокусником Сашкой Орефьевым были вполне довольны судьбой. Их желание в военкомате учли и направили в одну танковую часть.

Оля-Мышка поступила в медицинское училище. Говорила, что институт ей не осилить, а училище – в самый раз. Сашка мечтал стать профессиональным военным, и Мышка резонно считала, что, где бы Сашка ни служил, медицинская сестра в любой воинской части себе работу найдёт.

Машка перевелась в другую школу, та, в которой она училась, была восьмилеткой. И теперь Машке предстоял девятый, десятый класс и потом – поступление в институт.

И вроде бы такие радужные планы, а сердце у Машки сжималось от почти физической боли. И слёзы не унять.

– Маш, ну, Маш? От людей неудобно, – стеснялся столь очевидного проявления чувств Димка.

– Да ладно уж, поцелуйтесь! – смахнула слезу тётя Люда.

Димка неуклюже ткнулся в Машкино лицо губами и подошёл к своим родителям, которые даже на проводы сына умудрись приехать поврозь.

Поезд тронулся, Машка судорожно всматривалась в окна вагона, в который вошёл Димка. Но слёзы застилали глаза, и лица расплывались. Разглядеть Димку среди множества прилипших к окнам лиц она не смогла.