Пятнадцатое воплощение. Исторический роман

Перед выходом на широкий проспект воины наткнулись на почти голую блудницу с пышно распущенными волосами, обступили ее и с помощью расхожих слов и жестов договорились с ней о плате и поделили ее тут же под стеной чьего-то садика – раскидистые ветви инжира свешивались из-за стены.

– Бросим кости! Узнаем чей черед! – со смехом решил Шарад.

Рамалли выпало быть третьим. Сначала всё было мирно, но потом из-за платы разгорелась ссора. Женщина потребовала денег больше, чем ей дали, она вцепилась в хохочущего Шарада и угрюмого Нагху и стала громко вопить, зовя к себе на помощь или ругаясь по арамейски. Мадхука решил не вмешивался в эту свару, зато Рамалли умерил ссору, сунув женщине еще один кусочек серебра, и полусонные воины вновь побрели в густой тени улиц. Раза два в конце улиц мелькали яркие факелы ночной стражи, да кое-где за стенами слышались голоса веселой компании, допоздна горланящей песни.

Рамалли шел, мечтательно смотря на звезды – сверкающие гроздья их выступали из черной бездны неба и ярко горели над огромным городом, за стенами домов которого таилась жизнь множества людей, манящая индийца своей непознанностью.

Найдя ворота гостиницы запертыми, воины влезли на более низкую ограду соседнего дома, через нее спрыгнули на двор, вымощенный кирпичом, и, негромко переговариваясь, пошли в потемках искать вход в свою каморку. Чей-то привязанный у стены пес громко залаял, преграждая им путь в коридор.

– Эй! – присвистнул Марури и топнул ногой.

Собака, рыча, всё кидалась им под ноги. Шарад пнул ее. Следом подошел Нагха – свирепый и неукротимый воин с широченными грудью и плечами; вьющиеся волосы разметались по его гладким плечам, густейшая борода окружала пышным полукругом лицо. Он с размаху вонзил свое, неразлучное с ним копье в псину, пригвоздив к дощатому настилу порога. Марури прервал мурлыканье песенки и негодующе вскричал:

– Что ты делаешь? – Он свел длинные, гибкие как плети лианы, брови, нахмурившись. – Да поразит тебя Варуна! Позорить благородное оружье кровью этой гадины! Да я задушил бы ее двумя пальцами!

В полутьме коридора послышался насмешливый голос Мадхуки.

– Пусть Нагха благодарит Индру, что это не в Персии, где псы священны, как петухи у нас.

Шарад так и покатился со смеху – даже привалился к стене, чтобы вдоволь похохотать, а затем весело пригрозил:

– А вдруг эта псина принадлежит персу – с тебя сдерут шкуру за непочтение, Нагха!

Нагха проворчал что-то, входя в угловую каморку для воинов и валясь на циновку. Рамалли, тоже не снимая кинжала и повязки с бедер, вытянулся рядом с ним на постели, не участвуя в перебранке между Шарадой и Мадхукой о том, кто из них в темноте ногой задел кувшин и разлил воду. Едва он перевернулся навзничь и уткнулся лицом в руку, как тут же заснул счастливым, глубоким сном, уже ничего не слыша и не видя.

На следующий день Варуман, закончивший свои дела, узнал от проезжего торговца, что в полнолуние из Экбатаны должен выйти большой караван, направляющийся в страну Магадхи. Варуман объявил своим спутникам, что завтра утром они выезжают, чтобы нагнать караван.

Его помощник тут же перепродал двух мулов и двух лишних рабынь знакомому бактрийскому купцу, с товаром отправляющимся в добрый для себя день, в западные страны: по рассказам путешественников, там, в пятнадцати днях езды, находится берег моря, а вокруг моря расположены богатые и прославленные своей древностью мелкие и крупные царства.

За несколько последних месяцев воинам надоело безделье, и они соскучились по родине – быстро собрались в дорогу.

Еще до рассвета перекусив финиками и запив их водой (один Мадхука выпил красное ячменное пиво, понравившееся ему в Вавилоне), они вскочили на коней и через улицы, полные кипучей суматохой начинающегося дня, в толпах путников, всадников, караванов, носильщиков, повозок, по бесконечным предместьям и полям выбрались на дорогу в Куту.

Варуман ехал впереди на рыжей лошади. Второй его любимый конь – темно-гнедой, с золотистой гривой – шел за ним в поводу, покрытый ярко-красным чепраком, расшитым золотыми цветами.

Небольшой караван торопился. Уже к вечеру возле Описа всадники переправились через Тигр и, торопя коней, поскакали на ночевку в недалекую Эшнунну. В ясной вышине неба заблистали золотыми лучиками первые далекие звезды. Впереди в синей дымке вырисовывался горный хребет Загра. Именно через эти горы разматывающаяся нить дороги в дальнейшие дни поведет их на плоскогорья Ирана, где за Экбатаной, по пути в Парфию, Варуман предполагал присоединиться к индийскому каравану.

В этот час торжественное хоровое пение наполняло святилище Бога Набу в Вавилоне. Перед статуями Богов распевали хвалебный гимн жрецы и жрицы – жены и дочери Бога. Среди них – Таллат, дерзко совершенная в своей красоте.

Месяц назад в весеннее равноденствие она прошла вторую ступень Главного Посвящения и заняла свое место в великой череде избранников, имеющих Знание.

Наследие древней и устремленной в будущее Мудрости связывает посвященных по всей Земле в единое сообщество.

Ей говорили:

– Как по ступеням «Лестницы Неба» восходят на вершину, чтобы слиться с божеством неба, так душа восходит по ступеням совершенства к свету высшего постижения. Большинство людей идут по мелким ступеням обычного, доступного им, земного знания. Но не мы.

– Зашифрованные символы Мироздания вечны, и переплетение их создает один-единственный Знак Истины-Вечности. И обязательно найдется создание, чья душа способна уловить его и постичь.

– Люди называют богов многочисленными именами, но сами боги не то, что о них думают люди. Владычицу Мира все окружающие народы именуют «Иштар» (Звезда), Ишхара, Нана, Астарта, и будет еще много других ее имен, но свое настоящее имя ведает лишь сама Богиня. Знай, цифра – гораздо более точное выражение сути божества!

И помни, что даже самые священные храмы и города – всего лишь внешняя оболочка мира, не заслуживающая особенного внимания. Истинные мудрецы живут в глубине своей души – целого мира, вмещающего Вселенную и потому бескрайнего. За целую вечность ты не сможешь пролететь от одного края своей души до другого.

Вечером в своем доме Таллат сидела в кресле. Держала на узкой ладони статуэтку египетской девушки, присланную персом Мазаком: помощник египетского сатрапа Сабака постоянно слал ей из Мемфиса почтительные послания и многочисленные дары.

С ласковой и загадочной улыбкой смотрели на нее широко открытые глаза египетской жрицы, выточенной из дерева и ярко раскрашенной. Смуглоту обнаженных рук, шеи, ступней статуэтки оттеняли белоснежное одеяние, обтягивающее идеально правильное тело, и разноцветные широкие браслеты и ожерелья.

Прекрасное лицо было пышно обрамлено черными волосами. Круглые щеки, тонкие чуткие ноздри, чуть приподнятые к вискам огромные, блестяще черные глаза, и губы, улыбающиеся невыразимо счастливой и загадочной улыбкой.

Таллат сказала:

– Я хочу поехать в Египет.

Ее новый наставник Мардукшаддин – они знакомы с Праздника весеннего равноденствия – восседал напротив. Его массивное, сильное тело облегал ярко голубой льняной хитон, расшитый по вороту и подолу желтым узором. Синевой отливали черные кудри волос и бороды. На выпуклой груди – золотая цепь с рубинами, в ее центре – золотая пластина, украшенная сложным узором из драгоценных камней. Эта пластина – знак высокого сана жреца.

От статуэтки Таллат подняла взгляд на наставника, спрашивая:

– Правда ли, что сила, заключенная в мемфисских пирамидах и символах на их боках, влияет на четыре стороны света?

Красиво полные губы Мардукшаддина потянулись в ласково снисходительную улыбку. Держа в руках, он загорелыми пальцами перебирал грани конусовидного розового амулета; не поднимал закрытых глаз, словно опьяненных созерцанием своей души и видений, возникающих в ней. Медленно заговорил – словами, словно драгоценными камнями выкладывал маяки дороги в ночной тьме.

– Даже малейшая пылинка влияет на Вселенную – исчезни она, и она весь мир исказится… не говоря уже о больших творениях, созданных по велениям избранных мудрецов. Уродливые строения вносят резкий диссонанс в мелодию земной сферы, прекрасные улучшают наш мир – как башня Этеменанки, дворцы Персии, пирамиды Египта…

Он раскрыл непроглядно черную глубину больших глаз, всегда будто погруженных в созерцание блаженных видений, – его глаза раскрылись, словно раскрылись дивные черные цветы. Смотрел на Таллат, свободно проникая в ее душу. Потом сказал:

– Тебя влечет страна пирамид. Твое совершенство подходит Египту – во многом равному Вавилону, наследнику Божественного Знания, полученного нашими мудрецами от богов еще в глубокой древности.

Жрец вновь прикрыл ресницами глаза и, помолчав, заговорил, продолжая долгую мудрую беседу:

– Знай же, юная посвященная, вокруг нас нет этой комнаты, этих стен, земли, всего, что ты видишь или о чем думаешь, нет тебя и меня, есть лишь всеобъемлющий поток Силы, по виткам времени ведущий себя к совершенству. Мы составные звенья этой Силы.

Не следует обращать внимание на мнимое разрушение чего-либо. Ты видела возле Суз развалины священного эламского города. В такой же прах давно погрузились южные города нашей земли… Всё внешнее – всего лишь легкая занавесь, закрывающая от нас реальный мир. Ты ясно должна видеть то, что находится за ней… Можно часами говорить о тайнах мироздания, но Время и Безвременье, тайны Истины ты постигнешь лишь сама – если сможешь возвыситься до них. Обретение Знания – это постоянное восхождение к Высшему. Тебе открыт этот путь, так иди же по нему, любимая сестра моя.

Не придавай значения жизни или смерти вокруг – рушатся царства или возникают… Вся земля вокруг устлана прахом мертвых; толпы людских поколений и других бесчисленных созданий проходят по ней летучими тенями. Но для нас главное – из века в век передача Знания истинно посвященным, с рождения избранным. Многое из этого Знания уже утрачено или по-настоящему не понимаемо нами, но Истина никогда не умирает. Мы – ее носители. Она вокруг нас – за внешним ликом всего окружающего. Всё, что видишь, – отблески на лике Истины, зашифрованный путь, ведущий к ней, – неторопливо и красочно говорил дивноглазый жрец.

Таллат слушала и раскрывшимся сердцем сознавала: она – одно единое с Миром, она – красота совершенного Мира.

– Когда он обнимает меня, я прямиком попадаю на седьмое небо!

– Что ты там видишь?

– Там ничего-ничего нет! Просто одна прозрачная тьма!

– Тогда, наверно, это не седьмое небо, а какая-нибудь область низшего мира.

– А почему тогда мне так хорошо там? – поинтересовалась Иддиль.

– Потому что эта область мира соответствует тебе, – ответила Таллат.