Последний Хранитель Многомирья. Книга вторая. Тайны Долины великантеров

Но в стекло вновь постучались. Только уж теперь настойчиво и громко.

– Кому там не спится? – Лапочка насторожилась и отложила вышивку.

И хоть муфлишка и не подавала виду, но норна была права – в Многомирье давно стало неспокойно. Вечеринщики в морочные времена не предвещали хорошего. Добрые муфли по ночам не ходят по гостям, особенно в белоземье.

«Ну вот же, никто не отвечает, это просто ветка упала или норна неосторожная пролетела», – попыталась успокоить себя муфлишка и потянулась за отложенным рукоделием, но стук повторился громче и настойчивей.

Лапочка медленно и с опаской подкралась к круглому окну, едва прихваченному холодными кружевными узорами белоземья. С другой стороны на нее смотрели огромные глаза.

Лапочке стало не по себе. Растерявшаяся муфлишка сразу узнала пропавшего наглого соседа Хомиша. Она неохотно приоткрыла окно. Из щелочки, что образовалась, раздался тихий осторожный голос:

– Лапочка, эгей! Открой, а-а-а? Лапочка, я Лифон. Из деревни Больших пней. Вспомни: ты, я и Хомиш…

Лапочке совсем не нравился странный и вечно нестриженый чубатый муфель в рваной и неопрятной одежде. А уж после его проделок и после разговоров о том, что он стал бесцветным и пропал, она и вовсе смутилась. Но Лифон как знал… Он произносил жалобным голосом заветное имя, то, которое с некоторых пор заставляло ее сердечко стучать мелодичнее и приятнее.

– Не схочешь за-ради меня, так за-ради Хомиша…

– Лифон? – переспросила разумная муфлишка. – Ты же пропал.

– Как пропал, так и нашелся. Сечешь? – тихо ответил ночной гость и заоглядывался.

– Чего тебе, ну же? – открыла шире окошко Лапочка.

Перед ней стоял тот самый, но совсем иной Лифон. Да, она узнала его, но и не узнавала.

Взгляд у того Лифона был из-под вечно нависающего чуба нагловатый, самоуверенный и дерзкий. Этот Лифон был выше и тощее, хоть и такой же точно чубатый. На угловатой мордочке, выглядывающей из глубины объемного капюшона, все место занимали глаза. Испуганные, голодные, но в них горели какие-то искры. Горели и мигали. Эти искры тревожили Лапочку, они не были дружелюбными. Они были пугающими.

– Лапочка, застращал, да? Выслушай меня, за-ради Хомиша, не запирай окно. Я не двинулся умишком и не стал бесцветным. Во, гляди, – Лифон засучил болтающийся рукав и показал ей яркую шерсть на лапе. – Видала, я снова добрый муфель. Выйди, а-а-а? Нипочем дурного не сделаю, только расскажу все. Как на духу все расскажу.

– Вот еще, – фыркнула муфлишка, – буду я морозить носик. Холодно, и спрячь лапу в рукав, а то у меня мороз по коже. Так рассказывай. Добрые муфли ночами не шляются по чужим дворам. А про тебя жутчее жуткого разговоры идут.

– Да не трусь. Выйди, расскажу что-то ужасное, ты должна знать, Хомиш должен знать. Все муфли знать должны. Сечешь? – он настороженно оглянулся и прошептал еще тише: – Нас могут услышать, выйди, а?

– Вслед за этими норнами хочешь мне испортить сон? Вы сговорились, что ли?

– Уж что тебе наболтали норны, не мне знать. Но опасность повсюду. Веришь, – Лифон сделал голос громче, – опасность может грозить и Хомишу, и тебе.

Лапочка была не только смелой, но и чрезвычайно умной, однако даже очень умные, но влюбленные муфлишки совершают иногда ошибки.

Она закрыла окно. Заснувший радостецвет на мгновенье сонно приподнял бутон, горшочек пошатнулся, но Лапочка успела его придержать и вернуть на место.

Тихошенько, чтобы никого ненароком не разбудить, она набросила на себя новую сшитую душегрею, меховую шапочку с пумпоном, обула теплые сапожки, заглянула в зеркало. Потом вернулась, взяла подушечку и вышла на крыльцо.

– Так и быть, рассказывай.

Лифон потянул ее за рукав.

– Отойдем вон туда.

Оба муфля, оглядываясь, как заговорщики, отошли в глубину двора, где стояла припорошенная снегом лавочка с витыми ножками. Лапочка предусмотрительно подложила подушечку и присела. Лифон плюхнулся прямо на холодные доски, откинул с глаз непослушный вихор и затянул плотнее плащ.

Они сидели под обильным кустом непечалиуса. В белоземье куст непечалиуса такой же грустный, как все кусты и деревья в округе, но его ярко-красные ягоды так красиво сияют на белых ветках.

От Лифона пахло неприятно. Лапочка сморщила прелестный вздернутый носик и не постеснялась тут же заявить:

– Какой ты невоспитанный, Лифон! Ну нельзя же мило общаться с муфлишкой, когда ты такой непомытый.

– Тьфу! Уж извините, благовоспитанная Лапочка, нет в лесах и горах Многомирья ванн для помывки бездомных странников.

Лапочка сделала вид, что не распознала издевательского тона в голосе Лифона.

– Вразуми меня, где же носило бездомного странника? Натворил, набедокурил – и в странствие подался. И мне с тобой тут совсем не правильно разговаривать… но ради Хомиша. Только ради Хомиша!

– За-ради Хомиша. Я и сам хочу повиниться перед ним.

Лапочка подозрительно зыркнула и отсела от растрепанного Лифона.

– Отсядь, пожалуйста, и ты на две лапки.

Лифон послушно отсел и уже извиняющимся тоном начал свой рассказ. Говорил он быстро, опасаясь, что Лапочка не дослушает и сбежит.

– Винюсь, пахну я погано, как и выгляжу. Но, Лапочка, там, – Лифон постучал себя по груди, – там у меня еще поганей. Не брешу. Ты же знаешь про тот праздник, и как мы с Хомишем совершили ослушание, а потом нас наказали.

– Да уж. Хомишу досталось и не по его делам. Он до сих пор вспоминает, – произнесла недовольным тоном Лапочка и заерзала на подушечке.

– Вспоминает, не брешешь? Досталось и ему, и мне, мы ж друзья-братиши. Везде вместе. Но Хомиш вынес наказание, а меня обманом выманили. Не сам я. Сам бы никогда не бросил Хомиша. Это все Волшебница. Тьфу на нее. Она подлая, она меня обманула. Бросила меня. Сечешь, Лапочка? Я столько вынес. Голодал, замерзал, работал везде как придется. Видишь, все лапки в мозолях? Сам я себя наказал. Домой хочу. К Хомишу хочу, но мне нельзя. Мне не поверят, сечешь?

– Думаешь, я глупышец? Думаешь, я тебе верю? – вспыхнула Лапочка.

– Хомиш бы поверил, – посмотрел на носки своих протертых ботинок и грязные полы плаща Лифон и утер лапкой покрасневший от холода нос.

Лапочка сорвала несколько красных ягод, закинула их в рот, пожевала и снова посмотрела на Лифона. Ей стало его так жалко. Весь его вид был печален.

Если и был бы на свете самый несчастный муфель, то он выглядел б именно таким, каким предстал перед Лапочкой Лифон.

– А почему ко мне явился? Чем я помогу?

– Ты – нет, – оживился Лифон, – а Хомиш поможет.

Лапочка перестала жевать и вылупила глаза на Лифона, словно он сказал что-то невообразимое.

– А-а-а! Думается, ты предлагаешь мне, Лапочке, самой красивой муфлишке, полететь в белоземье, в такое дурное время, через поля, леса и позвать к тебе Хомиша?

– Эгей! Не зря ты самая красивая муфлишка, – заегозил хитрый муфель, отточивший до совершенства за время своего путешествия искусство лести. – Даже норны об этом болтают. Ты еще и самая умная муфлишка. Хомиш был прав.

Шкурка Лапочки изменилась в цвете, и тон ее голоса тоже стремительно поменялся:

– Хомиш так говорил?