Последний Хранитель Многомирья. Книга вторая. Тайны Долины великантеров

– Кхе-хех… Кхе-хех… Книги нет! – с шипением вырвалось сквозь кашель и тяжелое дыхание. – Кхех… кхех… кхех…

Хранитель пытался откашляться и отдышаться. Холодный воздух с шумом входил и выходил из его надорвавшихся легких. Ни Овелла, ни Шэм не решались произнести ни звука.

Хранитель перестал сотрясаться, кашлять и кричать, и только дышал часто и глубоко.

– Вы не замерзли, Хранитель? – осмелилась наконец прервать неловкую и мрачную тишину Овелла. – Сядьте лучше на Шэма. На нем теплее и мягче.

Хранитель пробубнил что-то несвязное и накрыл голову руками.

Шэм подошел к Хранителю и, выпустив пар из ноздрей, возложил морду ему на колени. Глаза зверя смотрели из-под тяжелых надбровных дуг виновато.

– Не винись, Шэм, – наконец разомкнул руки и посмотрел на него старец. – Сам виноват, сам все упустил. Тяжело быть мудрым, но глупцом быть еще тяжелее. Я так долго пребывал в радости и покое, что стал беспечным. Стал ленивым и бесчувственным. Мне самому себя и наказывать нужно. Глупец, я потерял бдительность.

– Скажите же Овелле, что случилось? – молвила великантерша и повторила: – Та книга, что ищете, она там, у меня в жилище.

– Ее нет в твоем жилище, – возразил Хранитель. – Мы искали повсюду. Нет книги! Тебе давно ее дал Шэм?

– Как упомнить? Не так давно, но и не так близко, Хранитель. Мне не понравилась вовсе, и лаланям не понравилась. Нам нравится книга про веселого и красивого Шэма-путешественника. Про красивую муфлишку Сию. Они мои любимые, и картинки там яркие. А эту книгу не дочитала, захлопнула. Она как змеекус – злая. Не хотела больше читать и оставила на столе.

– Глупая, вот откуда ты взяла имя для своего выкормыша, – усмехнулся Хранитель, взглянув на ведмедя, и лицо его мгновенно снова сменило выражение. – Эту книгу нельзя было выносить. Зло ты почуяла верно. Именно потому, что она открывает, где заключено главное зло прошлого Многомирья. Ответ этот никому в руки не должен был попасть. И в лапы тоже. Таких книг было мало. Я был мудр, когда вовремя остановился и написал лишь пять таких книг для пяти храмов. Был мудр, когда вовремя понял, что нужно уничтожить важные страницы. Но как был глуп, когда зачем-то оставил одну нетронутую. Моя вина в случившемся больше, чем ваша. Откуда вам было знать?

Хранитель захлопнул выцветшие глаза и закрыл их ладонями. Овелла и Шэм ждали.

Лалани вернулись и стали с любопытством выглядывать из-за густых кустов непечалиуса, косясь на три сидящие фигуры. На первую – огромную мохнатую, виновато положившую голову на колени второй сгорбленной белой фигуры. И на третью – такую же огромную, сидящую рядом с ними, ничего не понимающую, женскую с маленькими спиленными рожками.

От огромной мохнатой звериной фигуры пахло хищником. Пахло подозрительно, но нюх лаланей острее, чем нюх любого иного существа в Многомирье. Они чувствуют не только, как пахнет тело, они угадывают эмоции. Нюх лаланей никогда не обманывает. И теперь они чуяли, что ни одна из трех фигур не опасна. Одна источала запахи вины и печали. Вторая – запахи боли и грядущей беды. Третья – запахи удивления и сожаления.

Лалани, осторожничая, вышли на поляну, где еще лежали кучками пучки угощения от Овеллы, и только изредка их уши стригли воздух в направлении троицы.

– Красивые лалани, – произнес Хранитель голосом отчаяния. – Их стало много.

– Я и Шэм любим приходить сюда, – тихо и тревожно произнесла Овелла. – Здесь много ягод под снегом. Оттого и лаланей много. И я им ношу сухой папоротник.

– Такой тихий и нежный мир, – задумчиво молвил Хранитель. – В той книге, что ты не дочитала, говорится о другом Многомирье. Так вот, в том Многомирье лаланей было мало, – вздохнул он. – Мне они были по нраву, но встретить лалань было редкостью. Всему виной камни в их головах и шкуры. Шкурами любили украшать стены своих убежищ великантеры.

– Великантеры убивали лаланей?! – вскрикнула Овелла, и пасущаяся неподалеку лалань мягко отпрыгнула, обдав сидящих снегом, вырвавшимся из-под копыт.

– Убивали, Овелла. Твои сородичи убивали не только лаланей. Но и они были не самыми свирепыми. А камни, вот эти, – Хранитель указал на сияющие камни, которые украшали гордые лбы самок и изогнутые рога самцов, – эти камни цены не имеют. Опасно быть таким изысканно красивым в морочные времена. О тех временах написано много сказов. В те времена и написана книга Гнева.

Скулы заходили на изрытом веками лице старика, и Овелла с Шэмом увидели, как его руки словно сжимают невидимую книгу. По рукам поползли вздувшиеся в мгновенье вены, в них забурлила кровь. Лицо Хранителя почернело.

– И хорошо, что я не дочитала эту книгу, – поторопилась с ответом Овелла. – Я бы ее изорвала в клочья.

Хранитель резко вскинулся, его глаза еще метали молнии.

– Лучше б ты ее разорвала в клочья! Мне надлежит вам рассказать правду о Многомирье. О том Многомирье, о котором никто из ныне живущих существ не знает. Почти никто.

– Хранитель, но… – попыталась что-то сказать Овелла, но Хранитель резко ее оборвал.

– Не перебивать. Видно, хочу рассказать правду не вам. Видно, хочу напомнить себе о том, какими жестокими могут быть существа и мир. Видно, хочу сам найти, что же все время упускаю.

Даже мудрости свойственно ошибаться, мой дорогой читатель. Даже самые мудрые, добрые и справедливые порой думают, что некоторые правды должны смирно лежать в безмолвии, а если и раскрываться, то чинно и аккуратно, в заранее рассчитанное благоприятное время. Но на деле скрытая правда всегда рвется на волю в самый неподходящий миг, и взрывается, и ранит звездаллионом осколков.

Вот и эта правда о Многомирье много сотен лет была замурована под черными кожаными обложками старых запретных книг, погребена под толщей молчания того, кого все считали защитой, оплотом и воплощенной мудростью веков.

И время ее настало самое неожиданное и злое.

Глава 7. Легенда Многомирья

Более Хранитель уж не вопрошал, что причинит всем правда, больная, как плач песнянки горемычной. Его не волновало теперь, что она уничтожит его и как телесное существо, и как могущественного тайнодержателя и охранителя верхнего мира.

Должно быть, именно эти боль и потеря были единственной возможностью спасти хрупкость радостного, солнечного нового Многомирья. Того, в котором нет места злу, лжи, подлости, гневу, зависти, жадности и корысти. Того Многомирья, в котором каждая муфликовая деревня со времен пращуров встречает кафуфлей праздник Большой Радости и воцарения вечного мира.

– Сказ мой будет длинным и горьким. Но слушайте, не перебивайте.

И Хранитель начал. Он говорил негромко, иногда закашливался и задыхался, словно теряя от времени к времени силы, но вмиг собирал последние для своего будто последнего сказа.

– Звездаллион лет назад люди – вы все называете их людышами, но я их знаю как людей, – так вот, люди были и по росту высокими, и по душе великими. Равны они были своему творцу. И сами были творцами. Радость и любовь исходили от них вверх сверкающими потоками света. Да, были и иные люди, но такая малость их ходила по земле, что зло, гнев, зависть, подлость не могли подниматься выше черных голов тех, кто их выпускал.

Высоко поднимались радость и счастье, любовь и нежность, доброта и справедливость, щедрость и талантливость. Последним поднялся страх – но тот страх, который защищает и ограждает от дурного.

Из лучей и потоков этих чувств соткалось облако. Людей на земле становилось больше. Облако вслед разрасталось, уплотнялось – и воплотилось в верхний мир. Наше Многомирье. Оно поплыло над миром людей, бурлящее и переливающееся всеми цветами и оттенками. Время текло. Появились и первые сущности – Хранители. Один из них перед вами. Всего было нас пятеро. Мы были изначальными воплощениями эмоций, талантов, чувств, идей. Иные могучие и устрашающие, иные прекрасные, но все – чистые. И каждый со временем обрел тело, а с ним силу, и стал могущественным настолько, что и сам уже мог создавать.

Люди внизу жили в радости, и Многомирье ярчало. Из новых эмоций – посланников нижнего мира – появлялись растения, животные, насекомые, птицы.

Пять главных миров образовались.

Мир великантеров – страх. Строг был их мир, но не угрожал никому. Так как страхи служили, прежде всего, защитой. Мир великантеров, твоих первых сородичей, Овелла, был самым малым.

Овелла расширила глаза, не сдержалась и переспросила:

– Каждое чувство в Многомирье получило тело? Страх… Я страх? – Она провела рукой по лбу, нахмурилась, осторожно потрогала свои спиленные рога и произнесла едва слышно: – Я страх, страху разве можно быть красивым…

– Верно, Овелла. Дайте сказать вам дальше. Пусть вы знаете, пусть и я ответ в прошлом отыщу.

– Да, Хранитель, – покорно согласилась Овелла.

Хранитель продолжал:

– Мир фаялит. Величественный, серебристый и просторный. Он был прекрасен и наполнен искусством, музыкой и художеством. В нем жили творческие таланты, красота, и с ними вместе прижились удивление и чудесные легкие идеи.

Мир справедливости и природной силы. Твой мир, Шэм. Мир ведмедей. Их еще называли «ведающие медом».

Мир песчаников – печаль, грусть, стыд, вина теснились в том мире. Он был мал, как жилище муфля, но тоже важен.

И, наконец, еще один мир. Озорной и сверкающий. Мир муфлей, что выращивают и разносят радость, любовь, счастье. Это был самый жизнерадостный и самый большой мир. С хрустальными ливнями и полями радостецветов. С наивными песнями и забористыми танцами.

Все были дружны. Многомирье, мирно переливаясь на солнце, плавало над миром людей. Люди знали о нем и получали оттуда радость через снега и дожди. А по семицветному мосту к ним спускались музы-фаялиты и мы, Хранители.