Путь Сумеречницы

– Пусти! – приказал он.

Микаш отступил на шаг. Пускай грохнется, может, тогда спеси в нем поубавится.

Конь начал тревожно перебирать копытами, взбрыкнул, извиваясь всем туловищем, подобно змее. Йорден кренился в разные стороны, грозясь выпасть из седла, но все-таки удержался.

Конь замер.

– Смотрите, я его усмирил! – похвастался тот.

Просвистел мелкий камень, врезался в напряженный круп. Жеребец подскочил и помчался к распахнутым воротам. Йордена качнуло вперед. Он повис на одном стремени, едва цепляясь за гриву. Раздался треск, всадник вместе с седлом свалился в пыль, а конь понесся прочь от замка, сверкая подкованными копытами. Присутствующие дружно засмеялись, Дражен с Фанником – громче всех.

Йорден бранился и скулил сквозь зубы, пытаясь отскрести себя с земли. Микаш поднял его на ноги и отряхнул.

– Ах ты двуличная сволочь! Сын помойной сучары! – каждое оскорбление сопровождалось тумаком или оплеухой. Микаш молча терпел, но Йорден от этого свирепствовал еще сильнее. – Слышите, это он подрезал подпругу, он! Я бы не упал!

– Плохому танцору и ноги мешают? – ужалил его Дражен, не прекращая смеяться. – Догонять хоть будешь? А то конь вперед тебя до Заречья домчит.

От Микаша наконец-то отстали. Он обернулся к башне, откуда за ним до сих пор наблюдали принцесса и ее несносный братец. Молодец, шутник, – отвлек разговорами и подрезал подпругу на седле. Что за детская выходка такая?

«Я знаю, тебя терзает та же мука, что и меня. Наш мир – мир глупых условностей. То, за что мы готовы все отдать, достанется тому, кто этого не оценит. Оттого мы и полнимся бессильной злобой, а сделать ничего, совсем ничего не можем».

Микаш не выдержал и мысленно отругал их: «Глупые дети!»

«Сам ты глупый! Как твое имя?» – отозвался в голове голос принцессы.

Снова отразила его дар?

«Никак. Я никто! Забудь меня, забудь все! – В этот раз не получилось. Видно, не желал Микаш этого, не мог заставить себя пожелать. – Не хочу, чтоб ты знала, как сильно я люблю тебя».

– Чего встал, увалень? Лови лошадь давай! – Йорден отвесил ему подзатыльник.

Конюх догадался вручить Микашу коня. Не сказав ни слова, он вскочил в седло и вдавил пятки в бока с такой силой, что лошадь сорвалась с места и помчалась за жеребцом, поднимая столбы пыли. Будто за ними гнались демоны. Микаш уже не слышал, как белоземские дозорные присвистывали за спиной:

– Горячий парень! Зареченская кровь огнем кипит!

Она проснулась от толчка в бок.

– Осквернила семейное святилище храпом, а, сестренка? Или скорее борьбой с одеялом, – раздался над ухом ехидный голос Вейаса. Он сидел рядом на коленях и по-лисьи усмехался своей шутке.

Лайсве недовольно фыркнула и огляделась. Перина смялась, а одеяло и подушки валялись по углам. Ночной гнев и принятые сгоряча решения растворились в памяти, как зыбкие сны, вместе с мечтами о странствиях и свободе.

– Не хмурься, а то похожа на сморщенную сливу. Держи, – Вейас достал из свертка пару теплых пирожков с зайчатиной и вручил Лайсве. Ее живот тоскливо заурчал, напоминая, что она не ела со вчерашнего утра.

– Тебя привел отец?

Сам родитель показываться не пожелал. И хорошо. Лайсве до сих пор злилась. Но наверное обижаться было глупо: мужчины все такие.

– Нет, он отдал мне ключ. Сказал, что я должен привыкать к ответственности. Теперь я почти хозяин замка. – Брат выпятил грудь бочонком, показывая висевшую на шее цепь. Теперь он сможет приходить сюда, когда захочет, а Лайсве придется уехать к чужим людям и их неведомому богу. Вдруг он не примет ее, как не принял жених? – Чего ты все грустишь? Улыбнись!

В свертке осталась корзиночка из песочного теста, наполненная джемом и сливочным кремом. Вейас испачкал в нем палец и измазал сестре лицо.

– Теперь у тебя усы и борода, как у мужчины, а значит, уезжать никуда не придется.

Она печально улыбнулась и вытерлась. Какой Вейас все-таки ребенок. Даже хуже нее.

– Ты знаешь, что это невозможно. Да и не хочу я здесь оставаться. Отец за меня не заступится.

Вейас покривился.

– Тогда давай сбежим и будем странствовать вместе. Не хочу быть цепным псом ордена, как отец, и выпрашивать милости ценой жизни близких.

– Не читай мои мысли так нагло! – Лайсве ткнула пальцем ему в лоб, не сдержав улыбки. Какой он хороший, самый лучший брат на свете! Он никогда не променяет ее ни на привилегии, ни на служанок. К сожалению, побег был лишь ночными мечтами, коим нет места под сенью дня. – У тебя дар. Твой долг – защищать людей от демонов. Я не хочу мешать тебе исполнять божественную волю и должна покориться своему предназначению.

– Перестань повторять слова нянюшки и поучения из ветхих книг! В них давно никто не верит. Сегодня было лунное затмение, ночь мертвецов, и мы с Бенасом и недотепой Колье ходили на кладбище простолюдинов. Бенас до зари заставлял скелеты плясать на могильных плитах. Жаль, что кузен Петрас не смог приехать из-за траура по отцу. В такую ночь он бы оживил что-то поинтересней костей с черепушками. И никакой гнев богов нас не остановил. Их придумали, чтобы ограничивать людей, навязывать волю ордена, которая выгодна лишь тем, кто стоит на вершине. Мы сами себе хозяева, хозяева этого мира. И не обязаны подчиняться ни богам, ни ордену, ни даже родителям, если того не желаем.

Через окно на потолке просматривалось ясное небо. Неужели там в самом деле никого нет, неужели никто не наблюдает сверху, не помогает и не направляет мудрой волей? Люди приходят из ниоткуда и уходят в никуда. Тогда зачем все это: замужество, родовые схватки, дети, которых придется отдать чужим людям, болезни, старость и, наконец, смерть?

Что-то звякнуло в вышине, загремела труба, выпуская голубоватое облачко. Оно вспыхнуло, окатив Лайсве теплой волной, и исчезло.

– Что это было? – спросила она.

– Я ничего не видел. Ты здесь всегда такой странной становишься, – нахмурился Вейас. – Пойдем, я знаю, что тебя развеселит. – Он взял ее за руку и потащил за собой.

Труба жалостливо звякнула на прощание.

Неужели брат не слышал?

Потайной ход привел в южную башню. Поднявшись по винтовой лестнице, близнецы выбрались на крышу и уселись между зубцов, свесив ноги наружу. Отсюда как на ладони просматривался внутренний двор, где вовсю суетились слуги: запрягали в кареты и повозки лошадей, таскали сундуки с вещами, усаживали господ в седла.

– Кто-то уезжает? Почему так рано? – Лайсве удивленно моргнула. Торжества должны были продлиться еще несколько дней. Сегодня намечалась охота, завтра – состязание бардов-рунопевцев, а послезавтра должен был пройти турнир.

– Женишок твой, – Вейас кивнул в сторону знакомой пухлой фигуры в коричневом кафтане. Из-за плохого кроя одежда топорщилась и морщинилась на спине.

Может, и правда не стоило выставлять семейное богатство напоказ? Тем более замок обычно жил скромно и просыпался, лишь когда отец возвращался из походов.

– Отец велел ему убираться. Сказал, что ему понадобится немало времени, чтобы устроить церемонию, достойную тебя, – ухмыльнулся брат.

– Ему даже не позволили погостить на празднике в свою честь?

Унижения Йордена не радовали: скоро его род станет и родом Лайсве. Если будут презирать его, то и ее тоже.

– Какое почтение может быть к тому, кто тебя бросил? – Вейас погрозил кулаком. – Правильно отец сделал, иначе я бы сам сбил спесь с его наглой рожи.

Мужчинам лишь бы оружием бряцать, а наперед подумать никто не хотел. Но все же хорошо, что отец услал Йордена, иначе она сама отрядила бы ему парочку хлестких пощечин.

– Не переживай. Съешь лучше пироженку, а то совсем как те скелеты станешь, – Вейас протянул сестре последнюю корзиночку из свертка.

Рослый слуга тем временем водил по двору племенного жеребца, известного злым нравом. Юноша сутулился и косолапил, будто пытался казаться незаметным, но вместо этого напоминал ярмарочного медведя и привлекал еще больше внимания. Ему приходилось постоянно увертываться от норовившей цапнуть его морды, но справлялся он на удивление ловко – белоземцы бы так не смогли.