Я у мамы дурочка

Рыбы становится всё больше. Как глупые водяные бабочки, она собирается на наши огни! Вдруг жёлтые огни на штангах гаснут и загораются синие. И сайра словно обезумела – рыбки проносятся, как маленькие серебряные стрелки, выскакивают из воды, пролетают по поверхности и ныряют снова.

Но вот фонари гаснут с одного борта, и рыба переходит под другие фонари, а у тёмного борта ставят ловушку. Её ставят очень тихо, без шума и разговоров, густую сеть на двух шестах. Устанавливают метрах в десяти-пятнадцати параллельно борту. И снова гасят фонари и зажигают со стороны ловушки.

Несколько минут ожидания. От этого зрелища просто захватывает дух, и ты не ждёшь больше ничего, но вдруг синие фонари гаснут и загораются красные! И сразу слышится какой-то нарастающий шелест – это рыба поднимается к поверхности навстречу красному огню!

И сразу вся команда начинает выбирать ловушку. Подтаскивают её нижний край ближе к борту и огромным сачком вычерпывают рыбу в ящики, быстро и весело.

На Дону меня не брали на рыбалку, потому что я жалела рыбу, особенно мелкую. А тут – я болею за рыбаков, болею за них с той самой минуты, как ступила на борт сейнера!

И сейчас, когда тяжёлый ковш поднимается из ловушки, такая радость в душе, такой восторг!

– «Обаятельный», «Обаятельный», как дела? Я «Островок», – ожила рация в углу.

Бросаюсь искать капитана.

– Спасибо, иду. Сколько взяли рыбы? – спрашивает по пути у матроса.

– Да центнеров восемнадцать-двадцать, хорошо взяли!

У «Островка» рыбы нет.

– Подходите сюда!

Рация не умолкает ни на секунду. У меня захватывает дух от множества названий, от разных голосов – спокойных и неторопливых, быстрых и резких…

– Смотрите, Светлана, это эхолот. Он показывает, сколько рыбы под килём. Видите шкалу?

– Десять метров! Не может быть!

– Ну почему не может? Так и есть, десять метров! – смеётся он.

Ветер по-прежнему гуляет, как хочет, сейнер покачивает, по палубе можно проходить, только держась за что-то, – я держусь за какие-то витые тросы, натянутые, как струны…

Теперь весь океан светится то голубыми, то жёлтыми, то красными огнями. Выгружают уже вторую ловушку, а эхолот всё чертит десять метров под килём.

– Надо отдавать рыбу кому-нибудь, квота.

– Как отдавать?

– Позовём, кто поближе, пусть забрасывает ловушки.

Он садится к рации. Но все далеко! Наконец отзывается кто-то поблизости – полчаса ходу.

– Подождём, что делать!

Через полчаса мы погасили огни с одного борта, перевели рыбу на другой. Потом сейнер, который остановился метрах в десяти от нас, зажёг свои огни. А мы погасили.

– Хотите чаю, с маслом и повидлом?

– Не знаю…

– Ну, если не знаете, идём пить чай. И пойдём к берегу, часов в шесть будем на месте.

Чай такой вкусный, и хлеб с повидлом тоже, и все такие симпатичные и весёлые!

Капитан оставляет меня в своей каюте и уходит в кубрик, а я долго не могу заснуть…

Просыпаюсь от крика:

– Какого чёрта вы притащились! Вас нет в списке! Никакой разгрузки не будет, везите в Крабозаводск!

– Как это нет в списке! Вчера звонили, позовите старшего!

Это из-за меня! – думаю я и бегу на палубу.

– Девушка, при мне договаривались, что рыбу привезём сюда. Неужели мы шли бы просто так! Позовите, пожалуйста, старшего!

Девушка перестаёт кричать. Я потом понимаю, она не ожидала увидеть на сейнере особу женского пола. Да которая к тому же не прячется, а командует!

– Ладно, узнаю, подождите!

– Как милостыню просим, – сквозь зубы цедит вахтенный. – Придираются, увидят одну рыбёшку не замороженную, всю рыбу принимают третьим сортом!

– Надо же, сидят тут на берегу, океана не нюхали, – возмущаюсь я.

Капитан поднимается в рубку, когда разгрузка идёт полным ходом.

– Доброе утро, Светлана!

– Доброе, Тарас Захарович! Представляете, они не хотели принимать у нас рыбу!

– Куда бы они делись! Я бы им не принял! – говорит он твёрдо, и я успокаиваюсь: куда бы они делись, когда у нас такой капитан!

– Не хочу показаться негостеприимным, но если не хотите застрять здесь на две-три недели, вам надо спешить. Шторм идёт, я вижу по воде. Вас проводят в гостиницу, оттуда всех, кто ждёт самолёт, отвозят на аэродром.

– Не надо меня провожать, у вас разгрузка, и ещё лёд грузить, и отдыхать команде надо.

– Ничего, ничего, я с вами кока отряжу. Приезжайте ещё!

– Постараюсь, я постараюсь!

Кок – в белоснежной рубашке и при галстуке, мы шагаем с ним через сплошные рельсы, какие-то лохматые собаки кружат вокруг нас, и мне грустно – ещё одна страница перевернулась.

Кок ставит мой чемоданчик на пол в комнате администратора.

– Светлана, пожалуйста, отнеситесь к моим словам серьёзно. Я ведь не только от своего имени говорю. Жизнь – штука сложная, мало ли что случится, или обидит кто – вы только напишите, ему не ходить по земле!

Поедем в Невельск?