Я запрещаю этому быть на Земле

– Спит. Я держу его на частотах погашения сна. Что бы мозг не мучил его такими сновидениями.

– Лаборатории. Щашуры пытаются скреститься с умплами? – смысл этих слов медленно, но всё же начал доходить до меня. – Что за бред?

– Это не бред, – покачала головой Карина. – Им это удалось, она посмотрела мне в глаза и произнесла: – Ущебры.

– Что!?! Ущебры? – Флоренс помотала головой, словно отгоняя от себя эту мысль.

– Да, это кажется не возможным, но межвидовые дети этих абсолютно разных цивилизаций тем не менее, существуют, – устало признал факт доктор. – Не знаю, порадует ли вас этот факт, но мне удалось найти на этом гнезде биоследы двух особей ущебров. У нас будут их биоматрицы. Сканирование уже идёт. Но уже сейчас ясно, что это жизнеспособная версия тех несчастных младенцев.

– Это какой-то нескончаемый кошмар! – покачала головой Карина. – Как можно додуматься делать такое?

– Да уж, – вздохнула я, – в азарте желания застукать цеплагров с поличным на планете, как-то не приходит в голову, чем всё это может обернуться.

– Эта информация может спасти свободных умпалов или доказательств опять не достаточно? – подняла на меня измученные глаза Саша.

– Дай мне несколько минут в себя прийти, – взмолилась я. – Я же тоже не железная. Мне надо вернуть способность равнодушно и без эмоций проанализировать все эти факты. А я сейчас не способна на это.

Она понимающе кивнула.

– Да нам уже торопиться не куда, – безжизненно ответила она. – Решение о нашем закрытии вынесено. И на заседание комиссии Совета Миров мы ничего передать не успеем. Ремонтника нет. О нас все забыли. Я пойду, попробую отдохнуть. Нет, доктор, не надо! Я сама.

Почувствовать себя сильной

«Нам надо узнать, как защитить себя». Слова Шеломина судорогой пробили моё сознание, увязшее в этой трясине противоестественных фактов. Мерзкая, холодная липкая слабость затопила меня. Не могу больше! Это невыносимо!

Аппарат доктора, конечно, славная вещь, но он притупляет восприятие. Не то, что бы он тормозил мозговую деятельность, но он делает меня толстокожей и равнодушной. А у меня слишком мало времени, что бы пренебрегать хоть одним из органов чувств.

С трудом заставив ноги слушаться меня, я встала и вышла из зала. В спорткомплекс! Я не дойду до своей каюты. Спортзал был пуст. Я залезла под душ, смывая с себя это мерзкое ощущение беспомощности. Никогда! С нами такого никогда не случиться! Никогда! Мы сможем этому противостоять! Мы сильнее! Мы найдём защиту!

Я вышла из душа и минут сорок терзала тренажёры, прорабатывая каждую мышцу. Мне необходимо было почувствовать себя сильной и здоровой. Необходимо было выдавить из каждой мышцы, из каждой клеточки моего тела остатки этой мерзкой слабости.

Это не наша судьба! Ни через сто пятьдесят лет, ни через тысячу, ни через миллион лет. С нами такого никогда не будет! Я запрещаю даже думать о таком! Я вожусь со всей этой мерзостью, изучаю всю эту нечеловеческую, немыслимую, невозможную гадость для того, что бы с нами такого не случилось никогда! Вот зачем я это делаю! И мне надо быть сильнее этого! Без всякой успокаивающей аппаратуры. Я сильнее аппаратуры! Я человек!

Только прочувствовав всё моё тело, разогретое, наполненное силой и легкостью, я удовлетворённо остановилась. Ещё раз приняла душ и решительно вернулась к работе.

Люди рождаются, что бы быть счастливыми. Это наше назначение – наполнять вселенную счастьем. Быть счастливым – это наше право от рождения. Но всегда должны быть те, кто защищает это право человечества на счастье. На счастье, не отравленное страхом. Сейчас это я.

Искажённая картина действительности

Я открыла мой несчастный, замученный, столько раз поправленный и всё равно не доделанный отчёт. Ремонтник должен прилететь с минуты на минуту. Как же я зверски устала. Но надо внести все поправки. Надо успеть.

Как быстро значение одних и тех же фактов меняют смысл и значения. От каждой новой информации. От каждого добавленного в общую мозаику кусочка. Итак, мне надо перепроверить каждый пункт отчёта и внести поправки.

Где же этот ремонтник? Я должна была выслать отчет двадцать минут назад! Неужели они до сих пор не заметили, что с нами нет связи? А если я опоздаю? Эта мысль прошибла меня током, заставив похолодеть. Если я не успею передать отчёт послу до заседания? Если Совет Миров обо всём этом не узнает? Нет! Даже думать об этом не буду! Надо отвлечься, пообедать.

Станция словно вымерла. Никого. Мне не в первый раз обедать в одиночестве, но сейчас это угнетало. Я пробежала взглядом меню и поняла, что не смогу ничего съесть. Даже пирожное не хочу. Хочу только одного ,что бы ремонтник поскорее прилетел!

– Саша?

Она сидела на диванчике на смотровой палубе и смотрела на эту серо-бурую неприветливую планету. Одна. Она кивнула мне, показывая, что не возражает против моего вторжения в её одиночество. Я села рядом с ней. У неё на коленях лежал планшет с открытой фотографией её Васеньки. Её пальцы ласково пробежали по контуру окаймлённой щитками головы. Она молчала.

– Знаешь, теперь всё сходится, – нарушила тишину я. – Консультант, когда объяснял мне принцип рабства, сказал, что рабовладелец – это, по сути, ущербный инвалид, использующих других как протезы отсутствующих у него способностей. Рабовладелец просто не в состоянии выжить самостоятельно! В случае с щашурами это так и есть. Они не способны сами выжить на планете. Не способны сами управлять умплами. И они создали этот гибрид, способный здесь жить и обслуживать их интересы. Ущебры не держали их в заложниках. Ущебры – их слуги и няньки. Щашуры их руками сдерживают развитие не нужной им здесь цивилизации гарапцалов. Контролируют их численность, не давая выйти за пределы популяции, которую они в состоянии контролировать. Ослабляют их всеми способами.

– Как давно, – с болью произнесла Саша. – Они успели захватить и перенаправить по другому пути развития остатки выжившей цивилизации.

– Выходит, когда двадцать лет назад Вайло доказывал, что это разумная цивилизация, они уже были захвачены.

– Да когда мы их обнаружили, они уже были захвачены! – воскликнула Саша. – Мы их открыли миру! А ущебры уже прекрасно знали о выживших. И скрывали это от всех! Что бы спокойно поработить некогда мощную цивилизацию.

– И за это открытие нас и вышибли из миссии. Мы вскрыли их тайную игру.

– Сейчас, мы вскрыли тайну посерьёзнее. Такое им Совет не простит, – Саша сердито посмотрела мне в глаза. – И они делают это уже сотни лет. Они уже были их жрецами, когда их изучал Вайло. Но он не увидел этого. Как не видели мы.

– Нам свойственно быть доверчивыми.

– Нет. У нас не было неуёмной журналистки, которой плевать на запреты и ограничения, наложенные на нас нашими… партнерами, – возразила Саша, продолжая машинально поглаживать пальцами изображение щетинистого чудовища на экране. – Ты права. Постоянными обвинениями и нападками, они заставляли нас смотреть только туда, куда нам было разрешено. Мы боялись шаг в сторону сделать, что бы не стало ещё хуже. Что бы не сделать хуже людям, с которыми мы вместе работаем, которых уважаем. Они нашли способ заставить нас бояться заниматься нашей работой – исследованиями. Они нашли способ сделать нас слепыми и пассивными. Хорошо, что ты заставила нас открыть глаза.

– Хорошо ли? – с сомнением вздохнула я. – Горге лучше бы всего этого не знать. Как его психика выдержит всё это?

– Карину сейчас тоже доктор восстанавливает.

– И Влад.

– И Пашка.

И добавила помолчав:

– Вот когда порадуешься, что Флоренс в этом плане не отличается сообразительностью. Хоть кто-то продолжает работать.

– Да, – согласилась я, – идеальный выбор капитана.

Мы невольно улыбнулись. Вымученно, через силу, но улыбнулись.

– А с виду у вас такая простая миссия – просто наблюдать и ни во что не вмешиваться.

– Так бы и было, – кивнула Саша, – если бы остальные тоже не вмешивались. А теперь мы просто не можем оставаться в стороне.

Мы помолчали. Я боялась задавать мучающий меня вопрос, но она почувствовала это и спросила сама.

– Осталось только доказать, что умпалы подчиняются порабощению не добровольно, да?

– Да, – вздохнула я. – Специалист по паразитарной психологии, с которым я консультировалась перед вылетом, это очень чётко сформулировал. Рабство основано на способности ущербного, не способного самостоятельно выжить, паразита, внушить более развитым и сильным индивидам, неверную картину восприятия действительности. Только внушив здоровым индивидам идею их ущербности, паразит может доказать, что он значимее остальных и навязать им свои условия. То есть, у нас два главных критерия: неверная картина мира и идея собственной ущербности. С умплами именно так и получается.

– Они считают себя недоущебрами, – кивнула Саша. – И это подкрепляется их ощущением собственной ослабленности и беспомощности. Кроме внешней пропаганды.

– Да. Верно подмечено, – кивнула я. – И с искажённой картиной мира всё сходится. Щашуры через ущебров смоги внушить им, что вне города им не выжить, что весь окружающий мир представляет угрозу для них и только в концлагере городов они могут чувствовать себя в безопасности, что вся в изобилии растущая пища для них не подходит и они должны голодать и травиться этим ядом, что только жрецы и ущебры могут решать как им жить и что делать. И вся система самозащиты внедрённой паразитической системы на лицо. Те, кто осмеливаются думать иначе – опасны, и от них нужно избавляться. Подсаженная программа боится быть обнаруженной и изгнанной, поэтому при любой опасности её обнаружения, включается агрессия. Они избавляются от инакомыслия руками самих же умпалов. И то, что рожать жрецов престижно – это как раз к искажённой картине мира относится. Потому что, даже ежедневно видя, что жены жрецов умирают в ужасающих количествах, что некоторые просто исчезают в никуда, что они инвалидами остаются, даже если выживут, – они всё равно верят, что это хорошо.

Я остановилась на самом сложном для меня вопросе.