Не гони лошадей

Не гони лошадей
Светлана Алешина

Папарацци
Ольга Бойкова, главный редактор криминальной газеты «Свидетель», не знает страха, если речь идет о получении сенсационного материала! Расследуя похищение реставратора антикварных ценностей, она решает ловить преступников «на живца», то есть на себя. Похитители должны обязательно клюнуть на эту приманку. Милиция оповещена. Только успеет ли она вовремя?.. И вот теперь в подвале среди развалин должен совершиться обмен: попавший в руки Ольги бесценный мировой шедевр – доска самого Леонардо да Винчи – обменивается на жизни папарацци и ее друзей…

Светлана Алешина

Не гони лошадей

Люблю, просто обожаю я свою работу. Всегда в курсе всех событий, все про всех знаешь, а уж тем для разговоров… И знакомых появляется такое количество, что про них просто забываешь, «hu есть hu», как говорится. В нашем репортерском деле без осведомителей-доброжелателей не обойтись, иначе конкуренты обскачут. А конкуренция у нас, у частных печатных изданий, ого-го какая! Но я, Ольга Бойкова, главный редактор газеты «Свидетель», и это без ложной скромности говорю, вне конкуренции. А все почему? Да потому, что умею общаться с людьми, умею их слушать. Вот и сегодня днем, пока я, философствуя, листала старые номера «Свидетеля», раздумывая, чем бы в очередной раз привлечь читателя, раздался звонок в приемной. Маринка, как всегда, где-то болталась. Маринка – это моя секретарша и подруга в одном лице. Дело, между прочим, неблагодарное, дружба-то дело хорошее, но никакой трудовой дисциплины не соблюдешь. Так вот, Маринки на месте не оказалось, и трубочку взяла я.

– Здравствуйте, – произнес юношеский голос, – мне бы Ольгу Юрьевну Бойкову, по срочному делу.

Голос мне был незнаком, но…

– Да, у телефона, – произнесла я, пытаясь угадать, что же за дело у юноши ко мне.

– Ой, здравствуйте, – поздоровался говорящий во второй раз, – а я вас не узнал…

– Я, собственно, тоже, так что извиняться не за что.

– Я Сергей Капралов, вы у нас в прошлом году были, когда писали о взятках на вступительных экзаменах…

Ага, теперь я вспомнила, был такой мальчик. Тогда еще абитуриент, мальчик с золотой медалью и мамой учительницей, пришли ко мне в газету рассказать о любопытных вещах, происходящих в стенах и моей альма-матер. Шуму было много, но мальчишке и еще десятку бывших школьников я помогла. Но, впрочем, песня совсем не о том…

– Да, Сергей, что случилось? – спросила я, пододвигая к себе пачку сигарет и пытаясь вспомнить, на каком факультете учится Капралов.

– У нас ЧП случилось… – произнес он, обдумывая, как бы поточнее сказать, – убит преподаватель нашего факультета (тут я наконец вспомнила, что Сережа поступал на филфак)… Убит преподаватель с истфака… прямо на пороге… Я решил вам позвонить, вы тогда говорили, чтобы я звонил если что…

Точно, говорила. Помнится, Сергей расспрашивал о работе журналиста криминальной газеты, вот я тогда и сказала, что если что интересное… Честное слово, я не убийство имела в виду, а так просто с языка сорвалось, чисто механически. Уж больно глазенки у пацаненка горели, оно и понятно, плох тот студент филфака, который не мечтает стать журналистом.

– Спасибо, Сережа, я сейчас подъеду. Там, наверное, уже милиция?

– Нет, уже все уехали и тело… Антона Павловича… ну, в общем, увезли уже.

Мы договорились с Сергеем о встрече в студенческом кафе «Гаудеамус», я быстренько собралась. Как назло, в этот час в редакции никого не было. Между прочим, рабочее время в разгаре… Отдать распоряжение некому. Хоть один человек должен быть на связи, но вечно, когда нужно, никого не найдешь. Я быстренько нацарапала записку и положила возле кофеварки. Вернется Марина или Виктор с Кряжимским, кофейку захотят – обязательно увидят.

«Ладушка», моя рабочая лошадка, завелась без проблем и вмиг домчала меня до университетского городка. Оглядевшись, я отметила, что собратьев-журналистов из конкурирующих изданий поблизости нет. Оно и понятно, все сейчас заняты – освещают конференцию по правам заключенных. Можно подумать, от этой болтовни жизнь в местах не столь отдаленных улучшится.

Вместо того чтобы выбрасывать деньги на ветер, отдали бы на кормежку зэкам.

Недавно, по долгу службы, пришлось мне там побывать, освещали «День открытых дверей» в одной обычной, не образцово-показательной колонии – придумают же такое. Как в том анекдоте насчет собрания в похоронном бюро. Начальник читает доклад и призывает сотрудников бороться за звание образцово-показательной похоронной конторы. («Выполним и перевыполним план по похоронам!») Юмора люди не понимают.

Завели толпу родственников, поводили, как в зоопарке, по зоне. Вот тут у нас столовая, готовят «профессионалы», вот тут у нас клуб, вот спальные корпуса. Вот комнаты отдыха, на каждый отряд своя, с цветным телевизором, кое-где даже видеоприставки, фикусы сочные в кадках. Все чистенькое, беленькое, травка, как по линеечке. Старушки-мамаши ходят, охают, ахают.

Только я воробей стреляный, меня на мякине не проведешь. Пальцем до чистенькой зеленой стенки дотронулась, так и прилипла. Ясно, покрашено в аккурат к этому самому дурацкому дню. В столовую пригласили отведать что бог послал. Первое, второе, третье. Курорт, да и только. Ну, этот фокус мы тоже знаем, какая же хозяйка для гостей не расстарается? А приглядишься: лица осужденных – синюшные, осунувшиеся, под глазами круги темные… А эти все конференции созывают – показушных дел мастера.

Так что я на конференцию не пошла, отправила Сергея Ивановича. Кряжимский – старейший по возрасту сотрудник нашей газеты, ему посидеть спокойно, послушать, вопросы позадавать в тепле – как раз по возрасту.

Ну а я благодаря звонку Капралова оказалась самой первой на месте трагедии, после представителей органов, разумеется. «Гаудеамус» ничуть не изменился со времени моего студенчества. Здесь все так же уютно, все так же пахнет хорошо сваренным кофе и свежими рогаликами (фирменный рецепт). Только обслуга новая. Но это понятно, в кафешке всегда подрабатывали студенты. Так было заведено очень давно, я и сама, помнится, на втором курсе семестр подрабатывала, пока в заводскую многотиражку не пристроилась. Платили там по тем временам прилично, а работы как раз столько, что она легко совмещалась с учебой, да плюс практика.

В этот час в кафе было малолюдно, вероятно, из-за происшествия отменили занятия, и все студенты разбрелись по домам. Сережа одиноко сидел за дальним столиком, перед ним стояла бутылка пива и тарелка с орешками. Это тоже нововведение, в наше время пиво было запретным плодом в студенческом кафе, «облико морале» запрещало.

– Здравствуй еще раз, – произнесла я, подсаживаясь к парню.

– Здравствуйте, Ольга Юрьевна. Пива хотите?

– Нет, спасибо, а вот от кофейку, пожалуй, не откажусь. Рогалики тут все такие же вкусные? – поинтересовалась я, доставая диктофон.

Капралов встал и через минуту принес мне кофе и тарелку с еще теплыми рогаликами.

Сережа рассказал мне, что произошло. На истфаке учится его подружка. Они договорились, что он подождет ее в библиотеке. У той оставалась еще одна пара, как раз у профессора Карташева.

Карташев был пунктуальный и дотошный, пропускать его лекции, а тем более семинары могли только камикадзе. Прогульщикам удавалось сдавать экзамены с третьей или пятой попытки. Профессор по четвергам работал в архивах и появлялся как раз к последней паре, ровно за пятнадцать минут до начала занятий. По нему можно было сверять часы, он ни разу не пропустил лекции и приходил даже с гриппом.

На сей раз все было как обычно. В положенное время он поднялся по ступенькам университетского крыльца, открыл дверь… Тут откуда-то из воздуха выскочил грязный, запыленный «жигуль», из него раздалась автоматная очередь, и Карташев упал замертво. Случившееся видел инвалид из окошка дома, чьи окна выходят как раз на университет. Передвигаться самостоятельно он не может, телефона в доме нет, а сиделка как раз в это время уходила в магазин. Вернулась она минут через десять после происшествия и только тогда позвонила в милицию (это я узнала чуть позже, по своим милицейским каналам). Короче говоря, когда профессор одновременно со звонком не вошел в аудиторию, никому в голову не пришло сбежать, подождали пять минут, десять. А потом зашел декан и сообщил о трагедии. Всех распустили.

Подружка примчалась в библиотеку и рассказала все Сережке, он тут же вспомнил обо мне и позвонил. Я выключила диктофон, допила кофе и отправилась на поиски декана исторического факультета. Нужно было срочно достать фотографию погибшего и собрать официальную информацию.

Заплаканная секретарша с покрасневшими глазами и распухшим носом, взглянув на мое удостоверение, прошептала, что декан будет через час. Придется ждать. Ожидание – одна из добродетелей хорошего журналиста. С этим у меня все в порядке. Все равно без дополнительной информации мне статью не написать. Карташева я не знала, хотя со многими преподавателями с истфака в мою студенческую бытность сталкивалась. Филологи и историки учились в одном корпусе, проводили совместные мероприятия, встречались в библиотеке. Так что мы, как водится, перемывали косточки преподавательского состава обоих факультетов.

На всякий случай я решила позвонить своей давнишней приятельнице, закончившей как раз истфак. Лена преподавала историю в одной из гимназий Тарасова, сеяла «разумное, доброе, вечное» среди маленьких монстров. Она, как всегда, посетовала на трудный учительский хлеб, маленькую зарплату, нервную работу, позавидовала моему «легкому» житью-бытью.

– Да, а ты, собственно, чего звонишь? – нажаловавшись от души, поинтересовалась она.

– Лена, ты такого профессора с истфака, Карташева, не знаешь?

Лена пару минут помолчала.

– Он в универе всего несколько лет работает, нас не учил… Но мы, кажется, на конференциях встречались… Он к нам откуда-то перевелся, из Питера, что ли… Занимается, по-моему, нэпом или Гражданской войной…

Да, негусто…

Декан, замотанный, нервный, уставший, с подозрением разглядывал мое журналистское удостоверение, а затем добавил к словам Елены информации с гулькин нос. Карташев работал на кафедре не так давно, считался перспективным ученым, имел несколько опубликованных трудов, пару аспирантов. Короче, «не был, не состоял, не участвовал»…

Почему перевелся из престижного города в наш университет? Во-первых, хотел быть поближе к архивам, изумительно подходящим к его теме, во-вторых, сырой климат Северной столицы был вреден его жене, а в-третьих… Ректором университета был друг его родителей, он и выбил квартиру для перспективного ученого. В Питере, сами понимаете, с жильем проблемы, а молодых ученых – перебор. У нас же таких преподавателей по пальцам перечесть, все уже предпенсионного возраста, старая гвардия.

Декан показал личное дело, там ничего криминального не обнаружилось. Скупые строчки автобиографии, внушительный списочек опубликованных работ, вот, пожалуй, и все. Я на всякий случай списала домашний адрес Карташева и взяла пару фотографий: конференция историков, вручение дипломов выпускникам. С фотографий глядело интеллигентное, даже привлекательное лицо. За что ж это его так?

В качестве довеска мне дали список аспирантов, которые тесно общались с профессором. Несколько фамилий. Почти все аспиранты оказались на месте, кроме одного, который в данный момент находился в научной командировке – Коган Павел Владимирович. На нет, как говорится, и суда нет. Я обзвонила всех остальных – по списку, но ничего особенного они мне не рассказали. С погибшим их связывали отношения аспиранта с научным руководителем, а таковые к откровенности не располагают и ответа на вопрос, за что был убит профессор, не дают.

Пытаясь ответить на сакраментальное «почему», я вернулась в редакцию. Часы показывали без пяти шесть. Никого из сотрудников в редакции не было (все еще или уже). Правда, по остаткам печенья в вазочке на кофейном столике, по грязным чашкам и полной окурков пепельнице я поняла, что они на работу являлись и снова разошлись по своим делам. «Посуду можно было вымыть», – отметила про себя. Ладно, я хоть и главный редактор, но все же человек. Ничего, пусть отдохнут. Завтра дел у нас невпроворот. Придется перепахивать почти сверстанный номер, но общими усилиями выпустим в срок.

Я сделала пару звонков своим знакомым в милицию, выяснила, кто занимается убийством Карташева, раздобыла кое-какую информацию о возможных версиях. Все эти манипуляции заняли у меня не больше часа, интересно, а к же… пардон, к вдове Карташева идти не поздно? Я закурила, пытаясь прислушаться к голосу совести и разума. Кто победит? Совесть тихонечко шептала, что нехорошо беспокоить несчастную женщину в день гибели мужа. Разум же орал во все горло, что ехать нужно срочно, пока другие коллеги не опередили. Тем более что сейчас, в стрессовой ситуации, вдова сможет рассказать что-нибудь важное.

Разум победил. Вот за что я не люблю свою работу, так это за то, что приходится лезть в душу несчастных родственников, копаться в грязном бельишке. Но если не я, тогда обязательно то же самое сделают другие. Например, мой заклятый друг, бывший однокурсник Артем Тарабрин, ведущий журналист «Криминального Тарасова». Этот шовинист до сих пор считает, что женщинам не место в криминальный хронике. Место женщины-журналиста в журнале «Космополитен», «Домашний очаг», «Крестьянка», «Работница» или в лучшем случае в газете «Вечерний Тарасов» в разделах «Поговорим о красоте» или «Аптека с грядки». Ну уж нет, не дождется, такого удовольствия я ему не доставлю. Я усмехнулась, представив, как вытянется физиономия Тарабрина, когда он возьмет в руки свежий номер «Свидетеля».

Карташевы жили в районе новостроек, в стандартной многоэтажке, на пятом этаже. Я поднялась в обшарпанном лифте, успев прочитать надписи аборигенов: «Колька дурак», «Спартак» – чемпион», «Мумми Троль» – муммитролеей всех».