Замужем за немцем

Старый деревянный дом дядюшки располагался за городом. К дому прилагались дворовые постройки, огород и поля под посевы, которые сдавались в аренду фермерам.

Заниматься хозяйством дядя по старости давно перестал, сад и огород заросли травой и стали похожи на непроходимые джунгли. В сарае тихо ржавел старенький трактор с прицепом, здания для животных зияли побитыми стёклами. На сам дом тоже было жалко смотреть: весь в паутине, со старым прогнившим скрипучим крыльцом, под которым приютились две серые кошки.

Интрига заключалась в том, что исходя из его скромного образа жизни и традиционно хорошей для старого поколения пенсии, дядюшка слыл человеком при деньгах. Ходили слухи, что он покупал золотые монеты, которые прятал дома или во дворе. В общем, чем больше информации я узнавала, тем история с дядюшкиным наследством казалась мне всё более интересной.

Чем развлекаются бюргеры в маленьких городках западной Германии? Оказалось, тем же, чем и мы с вами – телефонными разговорами. Со следующего дня моему жениху начали названивать заинтересованные лица.

Первым делом ему позвонили из городской администрации. Пробив по компьютеру ближайших родственников, они сообщили Леопольду, что он может забрать тело любимого дядюшки по такому-то адресу, и с божьей помощью придать его земле.

К моему несказанному удивлению Лео сразу объявил, что ни он, ни его мама похоронами заниматься не будут. Всем, интересующимся данным вопросом, как то: звонившим нам домой соседям, дальним родственникам, представителям городской администрации – он объяснял, что очень занят на работе, не имеет ни минуты свободного времени. К тому же, почему именно он должен это делать?

Но и никто другой не спешил взять на себя заботу о проводах дядюшки в последний путь. Народ пытался убедить племянника покойного, что это его святая обязанность. При этом все, как один, упоминали о дядюшкиных «сокровищах».

На что Лео твёрдо отвечал, что он понятия не имеет о состоянии дядюшки, никогда на эту тему с ним не разговаривал, и чужие деньги его не интересуют.

Звонили из общества охраны животных с просьбой забрать себе двух осиротевших кошек.

– А что, есть решение суда о том, что эти кошки мои? – возмущался в трубку Леопольд. – Ах, нет? Ну и прекрасно. Девайте их, куда хотите.

Доброжелатели сообщали, что по ночам в дядюшкином доме кто-то бродит с фонариком.

– Дом опечатан, вход туда воспрещён, – громыхал Лео в ответ. – Если кто-то хочет вступать в конфликт с законом – пожалуйста. А лично я не имею права входить на территорию, которая мне не принадлежит.

Соседи фермеры интересовались, не собирается ли Леопольд поднимать арендную плату за пользование дядюшкиными полями?

– Была бы моя воля, я бы вам эти поля и так подарил, – с фермерами Лёвушка разговаривал голосом доброго самаритянина. – Вы на них всю жизнь работаете, а я человек городской, зачем мне поля? Но не могу, друзья мои, прав на них не имею.

Линии телефонной связи в нашем городке испытывали сверхнагрузку, разнося по бюргерам и бюргершам последние городские сплетни.

Я же, по простоте душевной, готовила место для кошек, рвалась по ночам ловить с поличным искателей сокровищ и изучала цены на недвижимость в местной газете.

Но никому из нас так и не удалось вывести Леопольда из равновесия.

Вычитав из местной газеты дату и время похорон, мы приехали в небольшую капеллу и заняли места в переднем ряду. Леопольд держался ровно и только кивал в ответ на соболезнования. Его мама – худенькая дама 85 лет, живущая отдельно на вдовью пенсию, – с интересом вертела головой в разные стороны, выискивая знакомые лица и радуясь возможности пообщаться с людьми.

Немногочисленные скорбящие шептались о том, что городская администрация хоронила дядю за свой свой счёт. Укоризненные взоры старушек, единственным развлечением которых остались встречи на похоронах друг друга, были обращены в сторону Леопольда. Так что по окончании официальной части мы удалились по-английски.

Мне запомнилась миловидная женщина в чёрном, новая соседка дядюшки. Окружённая тремя малолетними детьми, она тоже подходила к Лео. Пробормотав: «Мне очень жаль», она ушла так же тихо, как и появилась минутой раньше в полуосвещённом проходе церкви.

В последующие две недели тема дядюшкиного наследства Леопольдом не поднималась. И только по тому, как резво Лёвушка встречал почтальона по утрам, мне было ясно, что развязка впереди.

Наконец пришла бумага из суда.

Лео бросил на меня заинтригованный взгляд и нарочито медленно разрезал конверт ножиком для бумаг. По мере чтения документа выражение лица его менялось: любопытство, удивление, возмущение…

В итоге он разразился гомерическим хохотом и, размахивая перед моим носом бланком с синей печатью, возгласил:

– Я так и знал! Садись, а то упадёшь. Дядя Роберт написал завещание! Всё его имущество достаётся молодой соседке, купившей несколько лет назад домишко неподалёку. Ах, старый лис! То-то он пропал из виду…

Лео продолжал свою гневную речь, но я уже не слышала, какими эпитетами он награждал своего любимого дядюшку. Корона тихо сползала с моей головы, и мне становилось понятно, почему Леопольд так решительно отказывался раньше времени объявлять себя наследником.

– Представь себе, – заявил мне в итоге Лео, – что я оплатил бы похороны дяди. Это, между прочим, с поминками тысяч пять, не меньше. Кто бы вернул мне эти деньги? Ведь это была бы моя личная инициатива, – ну и плати на здоровье! А если бы я ещё привёз домой двух кошек и сидел бы по ночам в кустах, выслеживая искателей сокровищ на «нашей» территории, то сейчас радости всей округи не было бы предела.

Неясным остался вопрос: знали ли получившие наследство лица о завещании? По крайней мере, они сидели тихо, как мыши.

А я задалась вопросом: так кто же они, эти немецкие мужчины, – расчётливые «себе на уме» бюргеры или всё же искренние романтики, как показалось мне вначале?

Глава пятая. Чему бы грабли не учили, а сердце верит в чудеса

Смогла ли я за короткий срок полюбить этого малознакомого жителя абсолютно чужого для меня мира? Я думала, что нет. Но почему-то, медленно проходя через зону дьюти-фри и рассеянно скользя глазами по прилавкам с мировыми трендами, я чувствовала, как сжималось моё сердце и текли по щекам слёзы.

Прощание в аэропорту было настолько трогательным, что я не удержалась и разревелась, глядя в два бездонных озера печали на его лице.

Я глубоко вздохнула, неосознанно наслаждаясь запахами парфюмерного отдела, и вытерла слёзы. Я боялась ошибиться, или лучше сказать – мне нельзя было больше ошибаться. Ну правда, хватит уже.

Принимая его игру и делая вид, что всё идёт по плану, в глубине души я не была уверена, насколько всё это серьёзно с его стороны? А главное, с моей? Готова ли я поменять нашу с Иваном жизнь на все сто восемьдесят градусов?

Официального предложения он мне не делал. По крайней мере, не вставал на одно колено или что-то в этом роде. Для него это оказалось как бы само собой разумеющимся – раз я приехала, раз у нас секс, а главное, раз он показал мне свои скоросшиватели с домашней бухгалтерией, – значит, намерен жениться.

Так объяснила мне тётя Ира, прожившая в своё время несколько лет в восточной Германии:

– Немец никогда не посвятит постороннего человека в свои денежные дела. Факт того, что он пытался ввести тебя в курс своего финансового положения, говорит обо всём. Короче, готовься к свадьбе.

А я ещё и думать-то на эту тему не начала.

Я вспоминала тихие домашние вечера с этим беспрерывно курящим и много говорящим немцем, уютный диван и широкие кресла в зале, мелькающие картинки иностранного телевидения в его старомодно обставленной квартире и пыталась представить себя его женой, хозяйкой.

На самом деле, мне с ним было уютно. Но гораздо важнее собственного уюта было то, что он принимал моего сына. Не просто говорил, какой он хороший мальчик, а строил планы насчёт учёбы, кружков и будущей профессии.

Когда я звонила Ване и ласково называла его то Ванечка, то Иван, а то Иванушка, он удивлялся – так как же мальчика зовут? И я рассказывала ему, что русское имя имеет много вариантов в быту. Так на свет появились Светушка и Лёвушка, ставшие впоследствии нашими привычными обращениями друг к другу.

В слове «Светушка» ударение он ставил на букву «у», и это казалось смешно:

– Све-ту?шка, Све-ту?шка.

– Никакая я тебе не тушка!

Но слово прижилось.

Я ещё не успела добраться до дому, как Леопольд сообщил мне:

– Я ходил узнавать насчёт регистрации брака. Нужно подготовить кучу документов! Беру отпуск и еду к тебе.

Что же, пришло время позвонить моим подругам и раскрыть карты:

– Приезжайте, девочки, я кажется, опять выхожу замуж.

Первой на семейный совет примчалась Марьяна. Вообще-то, в школе она звалась просто Маша. В наше пионерское время это имя было ужасно немодно и звучало как-то по-деревенски. Бедная Маша страдала по полной программе, и все выражения типа «Манька с мыльного завода» или укоризненное «Ну ты и Маша!» воспринимала на свой счёт.