Мне сказали прийти одной

Мне сказали прийти одной
Суад Мехеннет

Травелоги. Дневник путешественника
На протяжении всей своей жизни Суад Мехеннет, репортер The Washington Post, родившаяся и получившая образование в Германии, должна была балансировать между двумя сторонами ее жизни: мусульманским воспитанием и европейской жизнью. Она всегда пыталась выстроить мост между мусульманской и европейской культурой, пытаясь примирить тех, кто никак не может услышать и понять друг друга.

В книге-мемуарах «Мне сказали прийти одной» Суад Мехеннет, отважная журналистка предлагает вам отправится вместе с ней в опасное путешествие – по ту сторону джихада. Только в этой книге вы прочтете всю правду о радикалах 9/11 в немецких кварталах, вместе с ней отправитесь на границу Турции и Сирии, где не дремлет ИГИЛ, побываете на интервью с людьми из «Аль-Каиды», одними из самых разыскиваемых людей в мире.

Это история, которую вы не скоро забудете.

Суад Мехеннет

Мне сказали прийти одной

Моим дедушкам и бабушкам, родителям, брату и сестрам

Пролог

Встреча с ИГИЛ. Турция, 2014 год

Мне сказали: приходи одна. Я не должна была брать какие-либо документы, удостоверяющие личность, а также оставить в своем отеле в турецкой Антакье сотовый телефон, записывающее устройство, часы и кошелек. Все, что я могла взять с собой, – это блокнот и ручку.

Взамен я хотела поговорить с кем-нибудь из представителей власти, с кем-то, кто мог бы объяснить мне долгосрочную стратегию Исламского государства Ирака и Леванта (ИГИЛ). Это было летом 2014 года, за три недели до того, как группировка начала называться этим именем, выпустив видеоролик, где был обезглавлен американский журналист Джеймс Фоли. Уже тогда я подозревала, что ИГИЛ сыграет важную роль в мире глобального джихада. Как журналист, освещающий распространение исламской религиозной воинственности в Европе и на Ближнем Востоке для «Нью-Йорк таймс», основных информационных агентств Германии, а теперь еще и «Вашингтон пост», я наблюдала, как группировка формировалась в мире, созданном атаками 11 сентября, двумя проведенными Соединенными Штатами войнами и переворотом, получившим название «Арабская весна». С некоторыми из ее будущих членов я общалась уже многие годы.

Своим информаторам из ИГИЛ я сказала, что буду задавать любые вопросы, какие захочу, и не буду показывать им всю статью или ее части до того, как она будет опубликована. С их стороны мне нужны были гарантии того, что меня не похитят. И поскольку мне не разрешили взять с собой кого-либо из «Вашингтон пост», я попросила, чтобы на встрече разрешили присутствовать надежному человеку, который помог бы организовать интервью.

– Я не замужем, – сказала я лидеру ИГИЛ. – Я не могу пойти с вами одна.

Как женщина-мусульманка мароккано-турецкого происхождения, которая родилась и выросла в Германии, среди журналистов, освещающих джихад, я всегда оставалась немного в стороне. Но за годы, прошедшие с того момента, когда я, еще будучи студенткой колледжа, начала писать о террористах, совершивших угон самолетов 11 сентября, мое происхождение не раз давало мне доступ к подпольным военным лидерам. Таким был и человек, с которым я должна была встретиться в тот июльский день в Турции.

Я знала, что ИГИЛ берет журналистов в заложники. Чего я не знала, так это того, не курирует ли лидер, с которым я встречусь, программу по захвату заложников, которую возглавлял говорящий с британским акцентом убийца, появляющийся в видеозаписях и получивший мировую известность как джихадист Джон. Позже я узнала, что человек, с которым я встречалась тем летом, известный под именем Абу Юсаф, играл ведущую роль в пытках заложников, в том числе применял пытки, имитирующие утопление.

Я хотела встретиться с Абу Юсафом днем в общественном месте, но мне сказали, что это невозможно. Встреча состоится вечером, с глазу на глаз. За несколько часов до ее начала мой информатор перенес время на половину двенадцатого. Такое развитие событий никак было нельзя назвать успокаивающим. Годом ранее полицейские из немецкого антитерростического подразделения постучали в двери моего дома, чтобы сообщить о том, что они узнали: исламисты задумывают мое похищение. Они хотят заманить меня на Ближний Восток, пообещав эксклюзивное интервью, затем похитить и принудить выйти замуж за боевика. Эти угрозы сразу пришли мне на ум, пока я задавалась вопросом, в своем ли я уме, делая все это. Но, несмотря на эти переживания, я продолжила. Если все получится, я буду первым западным журналистом, который возьмет интервью у командующего из высшего звена ИГИЛ, и останусь живой, чтобы рассказать всю историю.

Стоял жаркий день в конце Рамадана. Пока я готовила вопросы в своем номере отеля в Антакье, на мне были джинсы и футболка. Перед тем как выйти, я надела черную абайю, традиционное арабское женское платье с рукавами, оставляющее открытыми только лицо, кисти рук и стопы ног. Один из помощников Абу Мусаба аль-Заркави выбрал этот наряд для меня много лет назад, когда я побывала в последнем оплоте «Аль-Каиды» Эз-Зарке в Иордании. Помощник аль-Заркави утверждал, что эта абайя с розовой вышивкой – одна из самых красивых в магазине, а ее ткань – достаточно тонкая, чтобы комфортно чувствовать себя в жару. С тех пор платье стало чем-то вроде моего талисмана. Я всегда надевала его в трудных ситуациях.

Мы должны были встретиться с Абу Юсафом на турецко-сирийской границе, неподалеку от пограничного поста Рейханлы. Я хорошо знала эти места: моя мать выросла неподалеку и я часто бывала здесь, когда была ребенком.

Я попрощалась со своим коллегой из «Вашингтон пост» Энтони Файолой, остававшемся в отеле, оставила ему номера телефонов, по которым он мог связаться с моими родными, если дела пойдут плохо. Примерно в четверть одиннадцатого мужчина, который помогал мне организовать интервью и которого я знала под именем Акрам, заехал за мной в отель. После сорокапятиминутной поездки мы въехали на парковку ресторана при отеле, расположенном около границы, и стали ждать. Вскоре в темноте появились два автомобиля. Водитель передней машины, белой «Хонды», вышел, а мы с Акрамом сели в нее, Акрам – за руль, а я на пассажирское сиденье.

Я оглянулась назад, чтобы посмотреть на сидящего на заднем сиденье человека, у которого хотела взять интервью. На вид Абу Юсафу было двадцать семь или двадцать восемь лет, он носил бейсбольную кепку и темные очки, которые скрывали его глаза. Он был высок, хорошо сложен, с короткой вьющейся бородой и волосами до плеч. Одетый в рубашку поло и свободные брюки цвета хаки с большими карманами, он мог бы бесследно раствориться на любой европейской улице.

Три старых телефона, то ли Nokia, то ли Samsung, лежали около него на сиденье. Как объяснил Абу Юсаф, никто, занимающий его положение, из соображений безопасности не пользуется iPhone, с помощью которого за ним легко будет следить. Лидер ИГИЛ носил электронные часы, похожие на те, которые я видела на американских солдатах в Ираке и Афганистане. Его правый карман оттопыривался, я решила, что там он держит пистолет. Я задалась вопросом о том, что может случиться, если нас остановит турецкая полиция.

Акрам повернул ключ зажигания, и машина тронулась в темноту вдоль турецкой границы. Иногда мы проезжали мимо маленьких деревушек. Я слышала, как за окнами машины свистит ветер. Вначале я пыталась отследить, куда мы движемся, но потом меня захватил разговор с Абу Юсафом.

Он говорил тихо и спокойно. Лидер ИГИЛ пытался скрыть свое марокканское происхождение и то место в Европе, где он вырос, но я заметила характерные для Северной Африки особенности. А когда я перешла с классического арабского на марокканский арабский, он понял и ответил подобным же образом. Выяснилось, что Абу Юсаф родился в Марокко, но начиная с подросткового возраста жил в Нидерландах. «Если вам также захочется проверить, как я говорю по-французски, просто спросите меня», – сказал он, улыбаясь. Также он говорил и на голландском, а позже я узнала, что он получил инженерное образование.

Пока мы ехали, Абу Юсаф объяснял свою концепцию: ИГИЛ освободит всех мусульман, от Палестины до Марокко и Испании, а потом двинется дальше, распространяя ислам по всему миру. С любым, кто оказывает сопротивление, следует обращаться как с врагом. «Если Соединенные Штаты засыплют нас цветами, мы в ответ тоже засыплем их цветами, – сказал Абу Юсаф. – Но если они обрушат на нас огонь, мы ответим им огнем, который разгорится прямо в сердце их родины. То же самое будет и с любой западной страной».

Он сказал, что у ИГИЛ множество ресурсов и опыта. На самом деле группировка была создана втайне задолго до того, как вышла на мировую арену. Среди ее членов были образованные люди из западных стран, хорошо тренированные офицеры безопасности из президентской гвардии Саддама Хусейна и бывшие последователи «Аль-Каиды». «Вы думаете, мы принимаем к себе всяких недоумков? – спросил Абу Юсаф. – Вовсе нет. У нас собрались люди со всего мира. У нас есть братья из Великобритании с университетскими степенями, и родились они в самых разных странах: Пакистане, Сомали, Йемене и даже Кувейте». Позже я поняла, что он говорил о четверых тюремщиках из ИГИЛ, которых несколько заложников будут называть «битлами»: джихадист Джон и еще трое парней, говоривших с английским акцентом.

Я спросила, что заставило Абу Юсафа присоединиться к группировке. Он сказал, что по горло сыт лицемерием западных правительств, которые всегда говорят о важности прав человека и свободы вероисповедания, но в то же время относятся к мусульманам, как к гражданам второго сорта. «Посмотрите, как к нам относятся в Европе, – сказал он мне. – Я хотел быть частью общества, в котором я вырос, но всегда чувствовал, что обо мне думают: «Ты всего лишь какой-то мусульманишка, ты всего лишь марокканец, и мы тебя не примем».

Он сказал, что вторжение Соединенных Штатов в Ирак в 2003 году было несправедливым: там не было никакого оружия массового поражения, иракцев пытали в Абу-Грейб, и никаких последствий для американцев за это не было.

– А после этого они показывают на нас и говорят, какие мы варвары.

– Вы говорите, что вы против убийства невинных, – сказала я. – Так почему же вы похищаете и убиваете ни в чем неповинных людей?

Несколько секунд он молчал, потом сказал:

– Каждой стране выпадает шанс освободить своих людей. Если они не пользуются им, то это их проблема. Мы на них не нападали, это они напали на нас.

– Так чего вы ожидаете, если берете людей в заложники? – ответила я.

Тогда он начал рассказывать о своем марокканском дедушке, который боролся за свободу с французскими колониалистами, и проводить параллели между тем джихадом и сегодняшним. «Все это последствия того, что американцы пытаются сделать Ирак своей колонией, – сказал Абу Юсаф. – Теперь мы начинаем джихад, чтобы освободить мусульманский мир».

Но мой дедушка тоже боролся за свободу Марокко. Когда я была маленькой, он рассказывал мне о том «джихаде», о том, как мусульмане и их «еврейские братья» боролись за то, чтобы изгнать французов, захвативших земли предков. «Мы не убивали женщин, детей и вообще гражданских лиц, – говорил мне дедушка. – Это во время джихада не позволяется». То восстание совершенно не было похоже на ужасы, которые творило ИГИЛ.

– Но то была его страна, – сказала я. – А это не ваша страна.

– Но это мусульманская страна. Это страна всех мусульман.

– Я выросла в Европе, как и вы. Я тоже училась в Европе.

– Так почему вы до сих пор верите в то, что европейская система правильная и справедливая? – спросил он.

– А какая у нее есть альтернатива?

– Альтернатива – это халифат.

Наш спор разгорался, становясь все более личным. Между нашими биографиями, казалось, было так много общего. Тем не менее, мы выбрали разные пути, и мой путь Абу Юсаф никак не мог назвать ни «правильным» для женщины-мусульманки, ни исламским путем.

– Зачем вы с собой это делаете? – спросил он. – Вы действительно верите, что Запад нас уважает? Относится к мусульманам как к равным? Единственный верный путь – это наш путь, – под этим он имел в виду так называемое Исламское государство.

– Я читал то, что вы пишите, – сказал он. – Вы брали интервью у главы «Аль-Каиды» в странах исламского Магриба. Почему вы всего лишь репортер? Почему вы не ведете свое телешоу на немецком телевидении? Почему вы не делаете карьеру в Германии и не получаете всего того, что заслужили?

Я не могла притворяться, что не понимаю, о чем он говорит. Мусульманке в Европе было порой непросто вступать в эпоху зрелости и расти профессионально. Я не носила платок на голове, я считала себя либералкой и феминисткой. Я была соавтором книги о том, как отыскали последнего фашиста в Каире, и выигрывала престижные гранты в Америке. Но Абу Юсаф был прав: у меня не было своего телешоу в Германии. Чтобы вырасти в моей родной стране как иммигрант-мусульманин или даже как ребенок переселенцев из мусульманской страны, нужно строго соблюдать предъявляемые требования и восхвалять европейскую прогрессивность. Если вы слишком громко критикуете правительство или поднимаете серьезные вопросы, начиная с внешней политики и заканчивая исламофобией, ответный удар может быть достаточно сильным.

Я, безусловно, не могла согласиться с Абу Юсафом насчет того, что халифат – это решение всех проблем. Но мне ничем не могла помочь и мысль о том, что западное общество и политики не достигли особых успехов, пытаясь что-то противопоставить политике, которая делает радикалами таких молодых людей, как он. Увеличение штата спецслужб, которые налагают на людей все больше ограничений, – это не решение, и всемирные разведывательные службы, которые вмешиваются в частную жизнь как виновных, так и ни в чем неповинных людей, – это тоже не решение. Абу Юсаф был из поколения молодых мусульман, которые стали радикалами из-за вторжения в Ирак, подобным же образом молодые люди из предыдущего поколения становились радикалами из-за советского вторжения в Афганистан в 1979 году. Он чем-то напоминал мне моего младшего брата, и я чувствовала себя старшей сестрой, которая должна его защитить. Но я знала, что с этим уже опоздала.

– Возможно, вы правы: нам приходится сталкиваться с дискриминацией, а мир несправедлив, – сказала я. – Но то, что вы делаете, нельзя назвать джихадом. Вы бы пошли путем веры, если бы остались в Европе, и сделали бы карьеру. Это было бы намного труднее. А вы пошли самым простым путем.

Несколько секунд мы молчали.

Абу Юсаф настаивал на том, чтобы отвезти меня обратно в Антакью, а не возвращаться на место нашей встречи, и к тому времени мы как раз добрались до моего отеля. Я поблагодарила Абу Юсафа и выбралась из машины. Даже в этот час в кофейнях было много людей, которые ели после полуночи, как это принято в Рамадан, но я все равно нервничала. Абу Юсаф говорил с такой непоколебимой уверенностью и яростью. «Те, кто нападет на нас, получат удар в самое сердце своей страны, – сказал он. – Не важно, будет ли это США, Франция, Бразилия или какое-нибудь арабское государство».

«Мы теряем одного за другим, – подумала я. – Этот человек мог стать кем-то еще. У него могла быть совершенно другая жизнь».