Вошел Захар с недописанным ярлыком.
– Нельзя, Иван, – сказал он. – Я дворянина спрошал, писать ли холопов и трудников монастырских, – он не велит.
– Ты б воеводу бежал спрошать! – вспыхнул Иванка. – Мне что дворянин! Мне старосты земски указ, не дворяне!..
– Ну-ну, не ори, не ори! Не в конюшне! Тот дворянин от старост посажен к прибору стрельцов да по ратным делам. Молвил «нельзя» – и нельзя! Эк все холопы сбегут во стрельцы. Кто же работать в холопстве станет?!
– Где старосты земски? – со злостью воскликнул Иванка.
– Нету во Всегородней. Утре придешь – и будут! – сказал Захар.
Он разорвал ярлык, на котором начал писать Иванку, и обратился к вошедшему парню.
– В стрельцы? – как обычно, спросил он.
Якуня ждал у крыльца.
– Пошли за ружьем! – весело крикнул он, махнув своим ярлыком.
– Иди к чертям! – оборвал Иванка, и, сорвав на Якуне обиду, с болью в горле он, не оглядываясь, бросился прочь от Земской избы.
На другой день Иванка, оставив работу в кузне, явился в Земскую избу к Гавриле.
– Дядя Гавря, вели Захарке меня приписать в стрельцы.
– Ишь, возрос воевода! – усмехнулся Гаврила. – Чего же тебя не писать! Под носом, глянь-ка, темнеет чего – не сажа! Пишись, пишись!..
– Он не пишет, – мрачно сказал Иванка.
– Пошто?
– Дворянин не велит какой-то. Сказывает – ты, мол, холоп и нельзя во стрельцы!
– Ишь ты, дело какое!.. Какой дворянин сказал?
– А я знаю?!
– Захар! – громко окликнул Гаврила.
Захарка вбежал.
– Пошто не пишешь Ивана в стрельцы? Кто не велит?
– Иван Чиркин. Ты сам наказал его слушать, а он не велит холопов писать… Посадских – писать, а холопов не мочно.
– Да я, Гаврила Левонтьич, ведь я не холоп. Макарий корыстью хотел меня ставить в трудники, а записи нет на меня. Я гулящий… Какой я холоп!.. – с обидой и горечью заторопился Иванка.
– Постой, воевода, постой, не спеши, – остановил его хлебник. – Ты, слышь-ка, иди да работай, а завтра во всем разберемся. Чай, хочешь не ты один!..
– Были еще у тебя холопы? – спросил Гаврила Захарку.
– С десятка два было, а станем писать – прознают и побегут отовсюду, – ответил Захарка.
– Ступай, Иван, разберемся. Завтра скажу, не горюй! – утешал Гаврила.
Но Иванку не успокоил его степенный и ласковый голос. Он уже не пошел в кузню, а возвратился домой.
Взглянув на него, бабка сердцем почуяла над любимцем невзгоду.
– Что стряслось, голубочек? – спросила она. – Что ты черен, как туча?
– То и черен – где б жернова взять, не знаю…
– К чему тебе жернов?
– Веревку на шею да с жерновом в воду!
– Ох, господи Сусе! Да что ты! Обидел кто?
– Все Захарка проклятый! Повсюду Захарка!
– А мы краше сосватаем, Ваня, – успокоила бабка.
– Да я не об том…
– Об чем же, Ванюша? Уж ты мне скажи. Кто лучше бабушки присоветует! Вместе рассудим.
И слово за словом бабка выпытала его обиду.
– Все минется, Ваня. Правда на свете всегда победна!
Захватив кошелку, словно идя на торг, бабка направилась во Всегороднюю избу.
Оба старосты были на месте.
– Чего же вы с малым творите, бессовестны люди! – воскликнула бабка входя.
– Что стряслось, Лукишна? – спросил кузнец, ничего не слыхавший о том, что случилось с Иванкой.
– Не тебе бы спрошать, не мне ответ держать, – отрезала бабка. – Пригрел ты змея за пазухой. Сказывают, и дочку ему же прочишь.
– Кому дочку прочу? К чему тут дочка в земских делах! – огрызнулся Мошницын.
– Все к одному: обижаешь Ивана, а того-то балуешь! Захарка твой, ненавистник Иванушкин, злобу держит на малого. А в чем тут Иванка винен, что девке люб!.. Ликом румян, волосами кудряв дался и умом взял, и силой, и вежеством, а что твой Захарка? Недаром робята с мальства прозвали Пан Трык: зипун-то нарядный, а разум, вишь, с пятнушком – с равными сварится и старших не почитает… Не-ет, Иван не таков!..
– Да ты что, свахой, что ли, пришла, кочерга? Не к месту! – со злостью сказал кузнец. – Нет иного дела, как Ваньку хвалить, так ступай отсюда.
– Ка-ак так «ступай», всегородний староста?! Да куды ж ты меня, горожанку псковскую, из Земской избы гонишь! Что же мне, на съезжую к воеводе за правдой ходить?! Неправду в Земской избе творишь, а за правдой на площадь? Не те времена: я на площадь пойду, своею рукой во сполох ударю. С дощана закричу народу, как ты с Захаркой измену копишь. Я те дам «кочерга»! В земском месте да старухе охальное молвишь!..