Угрюмое гостеприимство Петербурга

– И кем же? Снова Костей? – удивился Дмитрий.

– Константин Васильевич был очень… – Софья запнулась, подбирая слова.

– Расторопен, – сказал Дмитрий.

– Дмитрий!

Молодой граф Воронцов обернулся и увидел человека, которого только что успел обвинить в расторопности. Константин Болдинский, повеса двадцати двух лет, близкий друг Дмитрия, стоял перед ним.

– Костя! – Дмитрий забыл о былой унылости и обнял друга.

– Как ты? Как поездка? Как Париж? – спрашивал Болдинский.

– Поездка славная, Париж кошмарен, рад возвращению домой, – ответил Воронцов.

– И я безумно рад, мой друг! Ты слышал новость? Николай женился!

– Уж не на Лизавете ли Андреевне?

– На ней! – воскликнул Болдинский.

Николай был старшим братом Константина. Год назад, когда Дмитрий уезжал из Петербурга, Николай был помолвлен с Елизаветой Андреевной Встовской, однако день их свадьбы еще назначен не был. Теперь Николай был женатым человеком.

– Вот и они! – сказал Константин, указывая на приближающуюся пару.

– Здравствуй, Николай Васильич! – поздоровался Воронцов.

– И тебе здравствуй, Дмитрий Григорьич!

Друзья пожали друг другу руки.

Дмитрий поздравил Николая со свадьбой, с прекрасной женой, высказал им пожелания счастья и выразил сожаление в том, что не присутствовал при венчании.

Николай поблагодарил друга, отпустил пару анекдотов на тему семейной жизни и выразил сожаление, что перестал быть холостяком. Впрочем, он поспешил заметить, что последнее его заявление было шуткой – дабы не оскорблять чувства супруги.

Музыканты заиграли мазурку, и Константин увел Софью на танец. Дмитрий смотрел им вслед и чувствовал себя побежденным.

– Кажется, Костя влюбился, – заметил он.

– Он просто без ума от Софьи Михайловны, – подтвердил Николай.

– Но ответно ли это чувство? – спросил Дмитрий.

– Послушай, Дмитрий Григорьевич, – внушительно сказал Болдинский, – ты мой друг, но Костя мой брат. Он любит Софью, а она, возможно, отвечает ему взаимностью. За тот год, что ты путешествовал, они сильно сблизились друг с другом. К чему тебе вторгаться в их любовь?

– Но нет уверенности, что любовь взаимна, – настаивал Воронцов. – А мои чувства к Софье? Моя любовь – о ней ты не подумал?

– Любовь? – В голосе Николая отчетливо послышалось удивление. – Какая любовь? Не хочешь ли сказать ты, что влюблен?

– Это удивительно? – поднял брови Дмитрий.

– Разумеется, удивительно, – кивнул Болдинский, – ведь за целый год ты ни разу не ответил Софье ни на одно ее письмо.

– А отчего ты думаешь, что Софья мне писала? – не унимался Дмитрий. – И если так, то где уверенность, что я не отвечал?

– Граф, перестаньте, – вмешалась в разговор Елизавета Андреевна, – у Софьи есть подруги.

– Что ж, прекрасно, – вскипел Дмитрий, – прошу меня простить, я вас оставлю.

Ричард вошел в зал вслед за Петром Андреевичем. Суздальского моментально пленила княжна Мария Михайловна, и молодой маркиз отправился на поиски Анастасии Александровны. Княжна Демидова нашлась быстро: своей красотой она затмевала прочих девиц, в обществе которых находилась. Ричард собрался с духом и уже сделал несколько шагов в ее направлении, когда Анастасия его заметила. Она учтиво ему улыбнулась, глаза ее смотрели на него спокойно и тепло – за один этот взгляд Ричард готов был отдать свою душу.

Ричард не успел совсем немного: к девушкам подошел молодой офицер и протянул Анастасии руку – это было приглашение на мазурку. Ричард остановился. Анастасия все еще смотрела на него. Офицер, по-прежнему ожидавший ответа от нее, развернулся и посмотрел на Редсворда.

Это был высокий стройный молодой человек лет двадцати пяти. Красивый, он имел надменное выражение лица, пышные гусарские усы и офицерский мундир.

Господа молча смотрели друг на друга: Ричард спокойно, а офицер – с вызовом.

– Вы не знакомы? – произнесла Анастасия. – Борис, это маркиз Ричард Редсворд, друг Дмитрия Григорьевича Воронцова.

– Поручик Курбатов Борис Иванович, – представился гусар, надменно приглаживая пышные усы.

– Имею честь, – ответил Ричард.

– Прошу нас извинить, – сказал поручик и бесцеремонно увел Анастасию.

Дмитрий был возмущен до глубины души.

Он знал Софью с детства. Владимир Дмитриевич часто говорил, что хочет породниться с Ланевскими. Софья всегда была к нему расположена. И он был в нее влюблен. Так почему стоило ему уехать, как она, любившая его, стала принимать ухаживания Кости? Это было весьма сильным ударом.

Но письма-то, письма!

Да, Софья действительно ему писала. Писала много – и все ерунду. Ну, право, что он мог ответить на рассказ о бале в Михайловском дворце? Выразить восхищение, что ее красота не осталась незамеченной. Это глупо. Или написать пылкое ревнивое послание, полное оскорбленных чувств и израненных надежд? Да с какой стати? Он ей не муж и даже не жених.

А что он мог ей написать? Очередной вздор о пылких своих чувствах? Очередной отчет о проведенном дне? Придуманную историю о скучном времяпрепровождении вдали от возлюбленной? Не мог же он написать ей правду о кутеже, пьянстве и парижских проститутках.

И все же Дмитрий чувствовал, что своим молчанием и редкими, сухими и крайне лаконичными ответами он убивал в ней интерес к своей особе.

Но как, какого черта он мог забыть ее? Она прекрасней всех, кого он видел. Быть может, среди женщин, с которыми Дмитрий близко знакомился во время путешествия, и попадались хорошенькие, но в них не было невинности Софьи, ее нравственной чистоты.

Размышления молодого повесы прервал знакомый голос.

– Весь в отца: такой же гордый и самодовольный. – Голос принадлежал княгине Марье Алексеевне.

– А мне он показался учтивым человеком, – возразил Демидов.

– Опомнитесь, мой милый, он же Редсворд! – воскликнула княгиня.

– Довольно, – сказал Владимир Дмитриевич, – маркиз Редсворд – мой гость, и я не желаю слышать о нем подобных отзывов.