Лицо Харта менялось на протяжении повествования Уилсона – от возмущенного изумления до злобного негодования.
Он качнул головой и усмехнулся:
– Будем надеяться, что Рассказчика интересуют девушки.
Уилсон сперва не понял его – а когда понял, то даже не рассмеялся.
– Рассказчик про меня и не узнает.
– Ну вдруг у него обида на тупых злобных куриц, – пожал плечами Харт.
– Если бы он знал мою историю, – с непонятным выражением лица ответил доктор Уилсон, – он бы понял, что его метод меня попросту убьет, если он подберется близко.
Он тут же спохватился – потому что все это время, пока он беседовал с Хартом, его в офисе ожидал Дарио.
– Его метод убийства – или, в целом, то, как он смотрит на мир? – Харт вновь пристально глядел на Уилсона и даже не моргал. – Или его система символов?
– Он сам. Даже не то, что он говорит или делает, а его фигура и символ для меня.
Уилсон сделал два шага назад, выбирая направление коридора прочь от лаборатории и морга.
– Мне пора, – сказал он на прощание. – Спасибо еще раз за помощь. Мы с тобой как будто разговариваем на одном языке, поэтому я даже забываюсь.
Он рассмеялся искренне. Харт по обыкновению смотрел ему вслед – до тех пор пока доктор Уилсон не скрылся за поворотом, ведущим к лестнице наверх.
9. Оммаж
Лес Элмстед – парковая зона на юго-востоке Большого Лондона – никаким образом не имела отношения к полицейскому участку Уайтчепел – однако Службой столичной полиции дело было перенаправлено детективу-инспектору Клеману и его команде.
По дороге до места преступления Клеман уже заранее прокрутил в голове возможные варианты развития событий, в том числе и самые нежелательные – потому что по первичному отчету, предоставленному ему местными полицейскими, найденное тело очень походило на дело рук Рассказчика. Преступник вышел из жилых домов на улицу – и теперь зрителей у него стало больше… Клеман запретил себе – и другим – катастрофизировать – до тех пор, пока он не увидит все собственными глазами.
Рассказчика Рассказчиком теперь называли все – и в Уайтчепел, и в других подразделениях, – пусть и шум за последние дни был умеренным.
– Мать с маленьким ребенком на утренней прогулке обнаружили тело, – докладывала Ханна, пока Клеман и Марс шли по лесной тропинке с редкими опавшими листьями, в зеленом тоннеле подкрадывающейся осени. – Подняли шум. Смотрители парка пришли спустя семь минут – потому что не сразу определили место происшествия. Паника, зеваки…
Даже издалека обнаженное тело, лежавшее ничком на земле, выделялось светлым пятном – и Клеман не скрыл досады. Над трупом уже склонились судмедэксперты, криминалисты делали кадры, свистела вспышка, щелкал затвор камеры.
– Личность жертвы пока не установлена, нас держат в курсе. Кинологи осматривают лес.
Клеман молча кивал, Ханна отстала, поравнялась с идущим следом Уилсоном, тот с сожалением покачал головой. В своем светлом плаще, мягко ступающей походкой он походил на того, кто просто прогуливался по парку… Его выдавало задумчивое лицо и отсутствующий взгляд серых глаз цвета мокрого асфальта.
Он включился в процесс, как только догнал детективов.
– Вижу след от инъекции на шее, в яремную вену, – рассказывала доктор Ллевелин. – Меняет почерк.
Обнаженная девушка лет двадцати с рыжими длинными волосами до пояса, разметавшимися по обе стороны от головы, лежавшая на земле, грудью на белоснежном платке – и ветка хвойного дерева у ее бедра, оструганная, с одним единственным оставленным зеленым побегом, торчащим концом вверх выше ягодиц. На спине у жертвы был продольный разрез вдоль позвоночника, раскрытый, с пятнами земли, руки жертвы вытянуты вперед, становясь продолжением тела.
– Следы сопротивления? Изнасилование? – забрасывал вопросами Марс.
Кэролайн качала головой, вдалеке перекрикивались собаки в поисках следов, кинологи и трасологи осторожно переступали через траву и кусты.
Уилсон оглядывался в поисках хвойных деревьев.
– Док, опять наш сказочник? И что это означает? Даже не знаю, что лучше.
– Следов изнасилования нет, – с несвойственной ему возмущенной и дерзкой интонацией перебил Марса Харт. – Смерть наступила около четырех часов назад, рана на спине была нанесена посмертно.
Уилсон спросил:
– Где сердце и собаки?
Марс тоже начал оглядываться. Доктор Ллевелин тем временем бросила гневный взгляд на ассистента, тот был будто сам не свой.
– Боттичелли, – пояснил Уилсон. – Новелла о Настаджо дельи Онести. Жестокое панно с девушкой, которая отвергла поклонника, и он преследует ее, как всадник, по лесу, убивает, скармливает ее сердце собакам.
Клеман выругался сквозь зубы, даже от него раз в сто лет можно было услышать проклятья. Ну конечно, это Рассказчик! Им теперь по всему Лондону носиться – и территория поисков становится непомерно большой!
– То есть сердца нет? – обратился Марс к Ллевелин.
– Извлечено ли сердце, будет понятно, когда осмотрим труп в участке, – отозвалась она. – Чтобы не нарушать целостность. Грудная клетка вскрыта сзади, как при заднебоковой торакотомии, но если проводить вмешательство на месте, то есть риск что-то задеть.
За кустами в нескольких десятках ярдов вновь залаяли собаки, кинологи командовали: «Брось».
Марс нетерпеливо запыхтел.
– Прошлые трупы тоже были картинами?
Уилсон был огорчен – потому что понял, что мог заблуждаться, приписывая Рассказчику авторство историй, поданных его особенным языком.
– В двух предыдущих был символизм современности, – произнес он. – Здесь – эпохи Возрождения.
– И?
Все теперь ждут от него чтения мыслей и экстрасенсорные способности, хотя до этого смеялись и не воспринимали всерьез.
– Сердце! – выпалил подбегающий Бен. – Собаки нашли сердце!
Он не сказал, что собаки чуть не сожрали улику – к стыду кинологов.
– Отказала поклоннику? – продолжал Марс. – Без вести пропавшие рыжеволосые, с настойчивыми поклонниками.
– Иду искать, – Бен развернулся на пятках и направился прочь. – Сейчас же запрошу у офиса.
Харт предположил:
– Если это преступление из типа Рассказчика, личного мотива не будет. Труп слишком стерилен для личного мотива, нет гематом, нет следов изнасилования или борьбы.
– Харт, – многозначно позвала его доктор Ллевелин. – Образцов микрообъектов тоже пока нет.