За тихой и темной рекой

Господи, какая банальность! Олег Владимирович прошёл к столу, налил водки в обе рюмки. Одну протянул гостю, вторую, не чокаясь, осушил сам. Следом за водкой пошел кусочек фаршированного сома. Немного полегчало. Но продолжать знакомиться с рифмованным чтивом далее никакого желания не было.

– Вам не понравилось? – Станислав Валерианович пить не стал. Рюмка так и осталась на краю стола.

– Отчего вы так решили?

– Вижу.

Слава богу, не мне первому пришлось сказать это.

– Честно признаться, да. Это не стихи. Это, простите, Станислав Валерианович, зарифмованный набор фраз. Не более.

– И в чём, простите, это выражается? – голос поэта дрожал. Судя по всему, подобного ответа он никак не ожидал.

– Во всём, – Белый оседлал стул, и, не переставая жевать, продолжил монолог. – «И солнце на запад уходило…» Тоже мне, сделали открытие. Оно испокон веку на запад уходит. «Стена меж нами вырастала…» Допустим. В этом нечто поэтическое имеется. Но далее. «Меня ты всё же не простила, меня ты всё же потеряла…» Последнему дурню и так понятно, что ежели женщина не прощает, то она теряет. Причём, она именно к этому и стремится. Далее. В ваших творениях есть только вы. Один вы, и никого более. А где чувства женщины? Где ваши светлые отношения? Простите, Станислав Валерианович, но ваши стихи нужно читать не как поэтическое слово, а как псалтырь. Гнусаво и нараспев.

Рыбкин молча глядел в пол. Руки поручика всё сильнее тёрлись друг о дружку, будто старались протереть дыры в ладонях.

Белый перевёл дыхание. Собственно, какого лешего он накинулся на поручика? Человек пришёл к нему открыто, с надеждой, а тут ушат холодной воды. И было бы от кого. От чиновника, который в поэзии ни ухом ни рылом. Олег Владимирович решил хоть как-то сгладить неловкость.

– Понимаю, вы хотели высказать свои чувства по отношению к той особе, которая вас покинула. По какой причине? Я этого не смог определить из опуса. Но, Станислав Валерианович, поэт, он на то и поэт, чтобы вознестись над суетным миром. А вы всё в нём утонуть жаждете. Тоска, да и только.

Голова поручика опустилась ещё ниже, Олегу Владимировичу стало видно начинающее лысеть темечко господина Рыбкина.

– Сколько вам лет, Станислав Валерианович?

– Двадцать. А что, это имеет какое-то значение?

– Абсолютно никакого. – «Бедный мальчик», – подумал Белый, придвинул стул ближе к собеседнику. – Поручик, бросьте вы, к чёртовой матери, заниматься поэтикой. Или встряхнитесь! Поэзия, Станислав Валерианович, есть не просто текст, напечатанный на чистом листе, и оформленный в переплёт. Поэзия сродни математике. Причём, они не просто родственные науки. А зеркальное отражение друг друга. И там, и там должна быть железная логика. Аргументы и доводы, как в математической задаче – каждый знак, каждое слово строго на своём месте. Именно то слово, которое необходимо. Его невозможно подменить, подставить, подкорректировать. Иначе поменяется весь смысл, вся логика творения.

– Тоже мне сказали, математика. – усмехнулся Рыбкин. – Вы бы ещё сравнили с анатомией. Как любовь к женщине распадается на составные детали. На физическую, духовную, химическую. Влечение к любимой женщине есть не любовь, а животная страсть, требующая размножения! В таком случае, исходя из вашей точки зрения, мы можем скатиться до такого примитивизма, что дикари в Австралии – и то будут выглядеть более цивилизованно, чем мы.

– А я об анатомии ничего не говорил. И о любви тоже. Я говорил о поэзии, а та есть выразитель чувств. Если вы любите женщину, то вам не обязательно ссылаться на конкретный объект, чтобы тот почувствовал, что вы обращаетесь лично к нему. Это можно сделать и иносказательно. Вот, к примеру:

Не первый вздох твоей любви —
Последний стон и боль разлуки
В часы отчаянья и муки
Воспоминаньем оживи.

Как осень грустными цветами
Душе понятна и родна, —
Былых свиданий скорбь одна
Сильнее властвует над нами.

Последний миг душа хранит,
Забыв про все былые встречи:
Единый звук последней речи
Душе так внятно говорит.

Белый закончил читать. В комнате наступила тишина. Вязкая, подумалось Олегу Владимировичу. Не гнетущая, а неуверенная, робкая. Тронь её, и рассыплется.

– Кстати, – столичный чиновник всё-таки решился её нарушить. – Редко какому поэту удавалось передать свои чувства к одной, конкретной женщине, но так, чтобы их, то есть ощущения, прочувствовали и окружающие. Припоминаю только один пример. Письмо к Анне Керн.

– Кого вы мне только что продекламировали? – Станислав Валерианович, казалось, не услышал последней фразы Белого.

– Юрий Верховский. Начинающий столичный поэт.

– Хорошо…

Рыбкин подошёл к окну, долго смотрел на умирающий за стеклом вечер. Белый терпеливо ждал, пока поручик разберётся со своими чувствами.

– Мне говорили, вас публикуют в местной газете?

– Что вы сказали? – Задумчиво переспросил Рыбкин. – Ах, да. Бывает… Изучал, для общего развития, историю края, как-то само собой родилось стихотворение, посвящённое Николаю Николаевичу Муравьёву. Вы хорошо декламируете…

– Просто мне запомнились эти строки. Кому-то другие. Кстати, по поводу памяти, вы не помните, кто из ваших офицеров пристрастен к азартным играм?

Поручик перестал писать.

– А для чего это вам? – В голосе Станислава Валериановича слышалось удивление. – Желаете расписать пульку?

– В некотором роде. С кем бы вы мне посоветовали провести с пользой время?

– Если с пользой, то с кем угодно. Кроме подполковника Дерябьева. Обчистит без всякого зазрения совести. Говорят, у него шесть тузов колоде. Есаул Некрутов, из казачьего полка, тоже мастак на подобного рода делишки. Но его сейчас нет в городе. Впрочем, как и Дерябьева. А так, со всеми остальными, сколько угодно. Можете, к примеру, попробовать силы со штабс-капитаном Индуровым. Он вас сегодня встречал у ворот в расположение части. Хотя, и о нём поговаривают, будто бы мухлюет, но за руку никто не поймал.

– А Некрутова – ловили?

– И ещё как. Будь на его месте кто другой, то давно бы уже в «русскую рулетку» сыграл. Или, в крайнем случае, ушёл в отставку и уехал куда подалее. А с этого, как с гуся вода. Азарт, плюс любовная страсть.

– А объект?

– Ясное дело, Полина Кирилловна.

Белый поморщился: ещё одно напоминание об этой красавице. Второй раз за день. Такое ощущение, будто в этом городишке от Полины Кирилловны Мичуриной с ума сошло всё мужское население.

– А почему, ясное дело? Неужели, кроме неё, в Благовещенске красивых девушек более не имеется?

– Как же не имеется? Есть, и ничуть не хуже. Но тут ведь речь идёт об о всём, в целом. – Белый чётко расслышал иронию в речи поручика. – Красота, юность, деньги, папашины связи. Полный комплект жениха.

– Я смотрю, вы недолюбливаете семейство господ Мичуриных?

– Я их недолюбливаю? – Переспросил Рыбкин, и рассмеялся. – Нет. Вы ошибаетесь. Их для меня просто не существует.

– Потому, что Полина Кирилловна дала вам от ворот поворот?

– Вам уже рассказали версию небывалого? – Станислав Валерианович достал платок и промокнул повлажневшие от смеха глаза. – Ох, уж этот городок… Сплетен в нём больше, чем событий.

– И то, что вы некогда ухаживали за дочерью губернатора, тоже сплетня?

Рыбкин оборвал смех.