Двадцатое июля

– И что мне с ними делать?

Адъютант раскрыл, было, рот, но тут же его закрыл и развёл руками.

Кретин, мысленно оскорбил подчинённого шеф гестапо.

– Здесь всё, или только отобранная информация?

– Всё, господин группенфюрер.

– Так что, – не сдержался, таки, Мюллер, – прикажете мне их самому перебирать?

– Нет, господин группенфюрер, просто я решил, что вам…

– Гюнтер, – взгляд поверх очков не предвещал ничего хорошего, – я, и только я, буду в этом кабинете, в этом доме, в этом городе решать, что и кому делать. Вы меня поняли?

– Да, господин группенфюрер! – подчинённый, неожиданно, не по уставу, пристукнув каблуками сапог, развернулся и направился к двери, однако, резкий окрик остановил его:

– Ладно, давайте, ваши чёртовы бумаги. Копии имеются?

– Так точно!

– Работайте.

Адъютант вышел, оставив шефа гестапо одного. Мюллер быстро пробежал взглядом списки. Знакомых фамилий вроде бы не встретилось. Впрочем, нет, на чём-то глаз споткнулся. Нужно просмотреть ещё раз.

Гестапо – Мюллер, как его называли сослуживцы, положил документы на стол, снял китель, аккуратно повесил на спинку стула, несколько раз присел, сделал круговые движения руками – полегчало. В который раз пришла мысль, о том, что напрасно не перетерпел тяжёлые дни девятнадцатого – двадцатого годов. Глядишь, остался бы в авиации – не занимался всяким отребьем. Убийства, заговоры, измены – всё в одну кучу. И за всё отвечать ему. Одному.

Снова взял список в руки. Кажется, на второй странице. Не то, не то…Вот оно. Точно! Ганс Берндт. Ганс Берндт. Очень, очень знакомо. Мюллер улыбнулся. Память не подвела. Птенцы Канариса слетаются в Берлин.

Итак, Ганс Берндт Гизевиус. В документах по прибытии не указал своего полного имени. Думал, не заметят. Ай-ай, господин Гизевиус. Нехорошо так поступать человеку с дипломатическим паспортом, тем более сотруднику абвера.

Мюллер подошёл к, встроенному в стену, сейфу, открыл его, пересмотрел документы, выбрал из них тонкую папку, раскрыл её.

«…. В мае – начале июня американских поданных, проживающих в особняке Херренгассе, Цюрих, Швейцария, трижды посетил Ганс Берндт Гизевиус, сотрудник абвера (дипломатическая неприкосновенность). Характер беседы между Г. Б. Г. и А. Д. / Аленом Даллесом / представлял собой диалог, по поводу будущего Германии после открытия «второго фронта». «Валет», позывной Г. Б. Г., интересовался, будет ли правительство Рузвельта вести переговоры с Адольфом Гитлером? Если да, то, на каких условиях. Если нет, то с кем из Белого дома следует установить контакт? А. Д. В свою очередь зондировал, кого представляет А. Б. Г. Последний дал ответ, будто работает в интересах абвера, точнее адмирала Вильгельма Канариса. Однако, несмотря на то, что фигура В. К. является одной из ключевых в руководстве рейха, А. Д. предложил перенести переговоры на более поздний срок, с тем, чтобы Г. Б. Г. увеличил круг заинтересованных в этих переговорах лиц….».

Мюллер захлопнул папку. Вот она, та ниточка, которая поможет распутать клубок. Только каков он будет…. За свою долгую карьеру сыщика, Мюллер неоднократно сталкивался с тем, что власть имущие, как только им приходилось сталкиваться с законом, находили все рычаги давления на полицию и суды. В результате чего приходилось точно так же, как эту папку, захлопывать их дела и прятать в самые удалённые места. Два месяца назад Мюллер отложил бы дело в сторону и даже не брал его к рассмотрению. Но сейчас, когда Канариса сместили, а все бразды передали Шелленбергу, картина резко изменилась.

– Гюнтер! – Мюллер приоткрыл дверь и крикнул в коридор. Через мгновение адъютант стоял перед ним. – Вот вам фотография. Этого человека нужно найти. До девятнадцати часов информация о нём должна быть у меня. – Мюллер также протянул несколько листов из папки, – Здесь имена и адреса его друзей и знакомых. Вполне возможно, он у них.

– Какой состав оперативных работников разрешите задействовать, господин группенфюрер?

– Шесть человек. Всю группу Шольца.

– Можно идти?

– Да, Гюнтер. И ещё, предупредите Шольца, пусть его ребята действуют осторожно, не спугнут клиента. Простая слежка: где живёт, куда ходит, с кем встречается. Обязательно фотографии. И никакой самодеятельности.

– Господа, – генерал-полковник Людвиг фон Бек вывел вперёд уверенного в себе, дружелюбно улыбающегося человека, – Тем, кто не знаком с нашим другом, разрешите представить представителя абвера, точнее преданного человека адмирала Канариса, Ганса Бернда Гизевиуса.

В комнате, помимо генерал – полковника, находилось восемь человек. Генерал пропустил Гизевиуса вперёд, и, указав рукой, представил первого из присутствующих:

– Знакомьтесь. Карл Гердлер, наш верный советник. – Гизевиус тут же вспомнил, что представленный ему человек действительно являлся советником, в самом прямом смысле слова. С 1937 года Карл Гердлер работал советником концерна «Бош АГ».

Людвиг фон Бек тем временем продолжал:

– Начальник управления генерального штаба Фридрих Ольбрехт. – имя представленного офицера иногда проскальзывало в беседах с руководителем абвера. По данным Канариса, он стал противником режима ещё в тридцать восьмом году. – Полковник, граф фон Штауффенберг, представитель генерального штаба.

Высокий мужчина в полевой военной форме, стоящий к нему левым боком, не поворачиваясь, кивнул головой. Гизевиус заметил чёрную повязку, скрывающую пустую глазницу.

– И, наконец, наш друг, журналист «Фелькишер беобахтер», Карл Штольц. С остальными, насколько мне известно, вы знакомы.

Худощавый, сутулый молодой мужчина протянул Гизевиусу руку для приветствия.

Генерал – полковник пригласил всех сесть:

– Итак, господа. Наш гость только что прибыл из Швейцарии.

– Из Франции. – уточнил гость.

– Да, прошу прощения. И ему есть, что нам сообщить. – генерал – полковник кивнул в сторону гостя, – Мы вас слушаем, господин Гизевиус.

Гость поднялся:

– Благодарю вас, господа, за то, что вы собрались. Я действительно буквально недавно прибыл из Парижа, где имел встречу с генералом фон Клюге и фельдмаршалом Роммелем. У нас с ними была продолжительная беседа по поводу будущего устройства нашей Германии. Конечно, не во всём мы нашли общие точки соприкасновения. Но в одном пришли к общему соглашению. Они поддерживают наше решение о смещении фюрера с поста главы государства.

– О смещении, каким путём идёт речь? – Гизевиус обернулся к перебившему его человеку. Им оказался полковник – инвалид.

– Мирным путём, господин Штауффенберг. Только мирным.

Гизевиус хотел, было, продолжить говорить, но инвалид его перебил:

– Нам такой путь не подходит. – полковник тоже поднялся и вышел из-за стола. Газевиусу бросилось в глаза, что у него нет правой руки: пустой рукав был аккуратно спрятан в карман кителя. – Мирный путь – путь самообмана. Мы неоднократно призывали фюрера к переоценке наших сил и возможностей. Но если его непонимание было терпимым до начала лета, то со вступлением англо – американцев в войну оно становится не только нетерпимым, но и преступным. Вести войну на два фронта мы не в состоянии. Впрочем, вся наша военная компания оказалась сплошной ошибкой с самого начала.

Гизевиус не ожидал такого напора.

– Я с вами отчасти согласен. Но, война есть, как говорят господа атеисты, реальность, данная в ощущение. И в данной ситуации нам следует найти выход из создавшегося положения. Арест, или физическая ликвидация, а насколько я понял, речь идёт именно об этом, только накалят обстановку. Особенно на фронтах. Фюрер должен сам подать в отставку. Только таким путём мы сохраним единство в рядах партии и рейха.

– О каком единстве вы говорите? – в словах Штауффенберга послышался сарказм, – Рейх потерял его, когда вступил в ненужную, бесперспективную войну с Россией. А партия лишилось сего атрибута и того раньше.

– Имеете в виду «ночь длинных ножей»?

– Именно. Единственное, что нас ещё может спасти, перемирие с англичанами и американцами. Необходимо создать все возможные предпосылки, для скорейшего заключения мира. Но подобное возможно лишь при физическом устранении Гитлера, и замене настоящего режима временной военной диктатурой, которая, в свою очередь, обязана подготовить почву для создания демократического государства.

– Ого, – вскинулся журналист Карл Штольц, – Хотите полностью изменить строй? А как же тысячелетний рейх? Что с нашей национальной идеей? Или вы предлагаете миллионам арийцев сказать, что они шли неправильным путём? И все жертвы, павшие в боях, напрасны? Боюсь, господин полковник, та старушка, которая стоит сегодня в очереди за водой, и у которой сын погиб где-то под Смоленском, первая плюнет вам в лицо.

Полковник спокойно отреагировал на всплеск эмоций молодого человека.

– Господин журналист, вас устраивает то, что происходит сейчас? Тотальная слежка? Концлагеря? Эрзац – кофе? Полная разруха?