Ячейка

– Сия мольба необычна, абаче… – но ученый уже пошел на попятную.

– Приношу извинения, нет, я попустил себе лишнее, – Гарс немного сбился из-за вырвавшихся у него слов, – Да, сие бе лишним… Но, – переключился он, – драгой Иоанн, просить мою кузину попозировать вам мощно[21 - Мощно – возможно]!

Хелин не могла поверить своим ушам.

– Кузен, – девушку раздирали сомнения, – а вы уверены, что…

– Почто бы и нет? – Гарс повернулся к ней, – Мастер Иоанн сделает малый набросок. Не думаю, что вас ежедней рисуют подобные даровитые художники, дорогая Хелин.

– Создание наброска не займет големо времени, – добавил Ян, – И я бех бы рад возможности отточить свои навыки.

Путешественница не знала, как намекнуть.

– Но разве мы вправе… вот так… Вы же понимаете… И супруга моего сейчас с нами нет.

– Мы можем договориться на вечер, – предложил художник.

– Не хотелось бы спужать подобную возможность, – почесал подбородок Гарс, – Давайте попробуем премо сейци. Ежели стварети зарисовку токмо лица кузины, например? Драгая Хелин, у вас пребудет хотение и неколико времени? – видя взволнованный вид девушки, он, смягчившись, наклонился к ее уху и прошептал, – Мы можем сделать такой рисунок. Во все времена черновики и пробы художников исчисляются десятками тысяч, и у ван Эйка их не меньше. И ведь всего пара его рисунков дошли до современности, все – поздние! Тебе не о чем беспокоиться.

«А еще мы в «Ячейке»», – сказала про себя Хелин, – «Ячейка каждый день перезаписывается».

– Кузен, – попробовала еще сопротивляться девушка, – но почему именно я? Пусть мастер Иоанн нарисует вас тоже!

К консулу тут же вернулось хорошее настроение. Однако парному портрету он воспротивился:

– Нет-нет-нет, велелепная Хелин. Я не из тех, кто любит взирати на свое лицо («Вообще-то я тоже», – мысленно парировала ученая).

– Добро! – воскликнул Ян, – С вашего попущения, давайте туде прелучим стул – свет будет удачней низноситися. И, я мню, нужен ощо один светильник.

– Я сделаю необходимые распоряжения, – заверил Гарс.

Хелин толком не успела понять, как это произошло, но она обнаружила себя уже сидящей на стуле, в попытках расправить складки пышной юбки. В голове теснился наказ самой себе держать спину прямо и – не менее важный – улыбаться (путешественница по опыту знала, что очаровательная живость мимики – не ее конек. Позировать всегда было для нее испытанием, граничащим с вызовом. Господи, она вообще сейчас хоть как выглядит? Она имеет право шевельнуться? Встряхнуть плечами? Повернуть голову?).

Ван Эйк облокотил на стол дощечку с закрепленной бумагой и выбирал металлический карандаш из дорожного набора. До девушки долетела фраза консула: «По вознаграждению – мы напоследок стяжем сей вопрос, в накладе не останетесь». Ян в ответ сразу назвал стоимость работы, которая вполне устроила его собеседника, и сосредоточенно развернулся со своими инструментами к модели. Его глаза скользнули по ее положению. Он в задумчивости подошел ближе.

– Хелин, блаже развернитесь на мя. И ничего не бойтесь, – он тепло улыбнулся, и девушка почувствовала, как ее зажатость начинает мелкими шажками сдавать свои позиции. За спиной ван Эйка, угомонившись, Гарс наблюдал за происходящим, опираясь о стол и поглаживая собаку. Путешественница гадала, что у него на уме и почему он так стремится заполучить не существующий еще набросок? Ее взгляд вновь перебежал к Яну, который стоял перед ней. Губы уже деревенели.

– Вам не надобно улыбаться, ежели к сему не лежит душа, – читая мысли, заверил ее художник, – Моя сестра, Маргарета – я про нее упоминал, – обычно усаживается прямо холста с неохотой, понеже я ее отнюдь не щажу и извожу одной за другой пробами без конца. Имже ми удается добиться ее согласия, елижды с ее лица все равно не сниит[22 - Не сниит – не сходит] самое мрачное выражение, – Ян вернулся к столу и взял еще горсть изюма, – Но ведаете, что тогда я делаю? Нет? Усаживаю ей на колени толстенного откормленного кота Пеппу. Сестрица некогда нашла под дверью котенка, принесла в дом – и сообща с нашим дядюшкой выходила почти до величины пони. Так что, ежели случаем среди моих скромных картин вы иззреете портрет Маргареты с блаженным лицем, належит ведати, что сия заслуга целиком принадлежит не ми, но дерзому кошаре черепахового окраса.

– Ну ежели только кот меня и спасет, – со смешком заметила Хелин, – Боюсь, я не слишком привычна к подобной роли. Хотя, – поспешила она добавить, – сей опыт мне крайне интересен.

– Мне видится, вы для сего созданы, – возразил Ян со все той же прямодушной манерой, – Поверьте, я не каждому человеку явленно предложу позировать для рисунка. И не всем просящим о сем дам положительный ответ.

Дело было даже не в комплиментах, к которым путешественница не привыкла, а в том, как они подавались, – честно, без заискивания, и немного авторитетно. И все это в совокупности выбивало землю из-под ног. Когда Хелин в самых смелых мечтах воображала, что подтвердит свою догадку о ван Эйке и – о Боже – заведет с ним разговор, она и помыслить не могла, что разговор способен повернуться в такую сторону.

– Друзья, давайте приступим, – поторопил Гарс, спуская ученую с небес на землю, – Кузина, у вас ощо беша[23 - Беша – были] некоторые планы, я не ошибаюсь?

– Ох, да! – не сразу поняв, о чем речь, спохватилась девушка, – А сколько сейчас времени?

– Било половину третьего. Сейци без двадцати, – подсчитал консул, – Вы успеваете?

Хелин вздохнула.

– Значит, у меня есть двадцать минут.

– Сего достаточно, – заверил Иоанн, усаживаясь на стул перед ней, – А таже вы оставите наше общество?

– С крайней неохотой, – призналась путешественница, стараясь держаться под его рассекающим взглядом.

Приступив к работе, ван Эйк совершенно преобразился. Хитрый блеск в глазах уступил место сконцентрированному прищуру, брови сошлись, лицо, красиво очерченное тюрбаном, неуловимо изменилось. Он нанес первые общие штрихи на бумагу, аккуратные, без особого нажима, и снова впился острым взглядом в ее лицо, пробежал по нему сверху вниз, от ее невысокого широкого лба, выбивающихся из-под грима медных колечек волос, и до плавной линии подбородка под бледными губами. Другой штрих лег, дополнив предыдущие. Хелин смотрела то на художника, то на свиток поверх деревянной дощечки, то снова на Иоанна. На листе размера А4 постепенно разрастался рисунок, но девушка видела лишь самый край. Ван Эйк чуть задержался, прокладывая линию скул, которая не ложилась так, как он хотел. Затем перешел к шее и общим деталям платья, которое старательно воспроизводила мефрау Вандербек в своем ателье шестью столетиями позднее.

Гарс не вмешивался, предпочтя находиться в стороне, запустив руку в шерсть Бруно. Взгляд консула был обращен в пустоту, выражение лица не проглядывалось. Откуда-то с улицы доносились звуки музыки. Прерывистая игривая песенка, перекликающаяся с хохотом и выкриками. Поверх этого наслаивался далекий тягучий гул колокола. Ян покрывал лист все новыми линиями, периодически сверяясь с оригиналом, иногда его рука зависала в воздухе, а затем точно, шустро, плавно падала на бумагу, обтачивая овал лица. По спине Хелин пробежал холодок, она коротко дышала и ощущала отстук своего сердца. Во рту пересохло. Она смотрела на свиток и тихонько шуршащий по нему карандаш. Штрих. Штрих. Еще штрих. Пауза. Ян вглядывался в свою работу, вносил дополнения. Наконец карандаш замер. Художник на несколько секунд позволил взгляду застрять на ее лице… – а потом вдруг улыбнулся, возвращаясь к своему первоначальному образу. Путешественница все еще сидела, не шевелясь. Гарс оттолкнулся от стола, подошел и стал рассматривать готовый набросок. Он шумно втянул носом воздух, приоткрыл рот, но не произнес ни слова.

В комнате сквозила тишина. Наконец Хелин подалась вперед:

– Можно я…? – и ее вопрос повис в воздухе.

Ян развернул к ней дощечку.

Это была она, это было ее лицо. От светлых бровей, миндалевидных глаз и до широкой линии рта с чуть приподнятой верхней губой и тяжеловатым подбородком. Не настолько поставленная кисть, как в более поздних портретах художника, но достаточно, чтобы безошибочно определить, кто изображен, даже на черновом рисунке. Точно переданный взгляд, но вместе с ним какая-то возвышенность и одухотворенность. Хелин никогда не могла подумать, что кто-то увидит ее так. Она бы даже назвала девушку на портрете красивой.

– Спасибо, – услышала она со стороны свой голос, – Спасибо, – повторила Хелин снова.

Вдалеке пробило три часа. Все в комнате вздрогнули и спешно засобирались. Пес взвился и принялся путаться под ногами, перебегая между людьми и пробуя заходы с разных сторон.

– Кузина, молвите камо[24 - Камо – куда] и я некосненно вас сопровожу, – вызвался консул, неожиданно подавая девушке руку.

– Я… – Хелин смотрела на Иоанна. Придя в себя, она развернулась к ученому, – …Сейчас же должен подойти мой супруг.

Ян собирал свой дорожный набор. Набросок лежал около него на столе.

– Сюда? – Гарс выглядел застигнутым врасплох.

– Ну… да, – удивленно посмотрела на него путешественница, – Сюда. На второй этаж.

– …Как скажите, кузина, – пробормотал консул. Хелин замерла.

Его лицо. Почему ее коллега выглядел так, словно слышал эту новость впервые?

Голова наливалась тяжестью. Что-то не так.

Девушку начало затапливать осознание, что что-то происходит неправильно. Слишком много странностей в поведении такого человека как Гарс. Что это было за «как скажите»? Что творится? Внезапно – Хелин почувствовала, что ей не хватает воздуха. Как он может не знать о возвращении Годарта? Следом принялись накатывать другие вопросы. Мелкие детали, которых за все время в комнате скопилось слишком много. Почему он не ждал ее перед входом в гостиную, как они условились? Почему глядел на нее с таким подозрением? Был поникшим и настаивал на создании портрета? Что..? Что..?

Она побледнела. Гарс смотрел на нее.

Этот человек не имел ни малейшего понятия о том, что консул должен был знать гарантированно.

– Я посижу сде, – вторгся голос Яна, – Благого вечера вам с Божьей помощью. И, фрау ван Асперен, спасибо за утешное общество.