Мексиканская готика

Девушка прошла в библиотеку. Комнату по периметру украшал деревянный фриз с повторяющимся узором из листьев аканта, разделенный пилястрами. Книжные шкафы вдоль стен были заполнены томами в кожаных переплетах. Она потянулась за первой книгой наугад и увидела, что та изъедена плесенью; от книги пахло сладким запахом разложения. Ноэми поморщилась, захлопнула томик и вернула на место.

На полках также стояли старые выпуски журналов, включая «Евгеника: Журнал по улучшению расы» и «Американский журнал о евгенике».

Как подходяще, подумала она, вспомнив глупые вопросы Говарда Дойла. Ей стало интересно, хранит ли он линейки-калиперы для измерения черепа гостей.

В углу в одиночестве стоял глобус с устаревшими названиями стран, а у окна притулился мраморный бюст Шекспира. Посреди комнаты лежал огромный круглый ковер; взглянув на него, девушка разглядела, что он изображает черную змею на красном фоне, кусающую хвост. Змею окружали крошечные цветы и виноградные лозы.

Скорее всего, библиотеку содержали лучше всего – и уж точно чаще всего использовали, судя по отсутствию пыли. Но все равно помещение казалось запущенным: занавески поблекли до уродливого зеленого, и далеко не одна книга пострадала от плесени.

Дверь в другом конце соединяла библиотеку с большим кабинетом. Ноэми вошла. На стене висели три головы оленя. В углу стоял пустой шкаф для винтовок со стеклянными дверцами. Видно, когда-то обитатели дома охотились, но теперь перестали.

На столе из черного грецкого ореха Ноэми нашла еще несколько журналов по евгенике. В одном из них была помечена страничка. «Идея о том, что полукровки-метисы Мексики наследуют худшие черты родителей, скорее всего, ложная. Если на них и влияет кровь низшей расы, это происходит из-за нехватки правильных социальных моделей. Импульсивный темперамент метисов требует раннего контроля. И тем не менее для них характерны многие положительные черты, включая здоровое тело…» – прочитала девушка.

Все ясно, можно больше не гадать, есть ли у Говарда Дойла калиперы. Вопрос скорее в их количестве. Возможно, они хранятся в одном из высоких шкафов позади нее… вместе с генеалогическим древом этой семейки. Рядом со столом стояло мусорное ведро, и Ноэми засунула туда просмотренный журнал.

Потом она направилась искать кухню, о местоположении которой вчера проинформировала Флоренс.

Кухня плохо освещалась, окна были узкими, со стен облезала краска. На длинной скамье сидели двое – морщинистая женщина ближе к семидесяти и мужчина с густой сединой в волосах, хотя ему было не так уж и много лет – наверное, около пятидесяти. С помощью круглой щетки они счищали грязь с грибов. Когда Ноэми вошла, работники подняли головы, но не поздоровались.

– Доброе утро, – сказала она. – Нас вчера не познакомили. Я – Ноэми.

Мужчина и женщина молча уставились на нее. Дверь открылась, и на кухню зашла еще одна женщина, тоже совсем седая. В руках она держала ведро. Ноэми узнала в ней служанку, разносившую блюда во время ужина. Она была примерно возраста мужчины. Служанка кивнула, и пара, сидящая на скамейке, тоже кивнула, прежде чем вернуться к работе. Неужели все в этом Доме-на-Горе следовали «правилу тишины»?

– Я…

– Мы работаем, – буркнул мужчина.

Все трое опустили взгляд. Их болезненные лица выражали безразличие к присутствию незнакомки в красивом платье. Возможно, Вирджиль или Флоренс сообщили им, что гостья не является важной персоной, поэтому не стоит суетиться.

Ноэми в досаде прикусила губу и вышла из дома через черный ход, который только что открыла служанка. На улице снова висел туман и воздух был прохладным. Девушка пожалела, что не оделась поудобнее, в платье с карманами, куда могла бы положить сигареты и зажигалку. Она зябко поправила красный ребозо на плечах.

– Хорошо позавтракали? – спросил Фрэнсис; он шел вслед за ней.

Ноэми повернулась и посмотрела на него:

– Все хорошо. Как вы?

– Я? В порядке.

– Что это? – спросила она, показывая на деревянное строение неподалеку.

– Это сарай, там у нас генератор и топливо. За ним каретный сарай. Хотите посмотреть? Потом можно пройтись по кладбищу…

– Конечно.

Воображение рисовало, что в каретном сарае стоят дроги и две черные лошади, но вместо этого там находились две машины. Одна – тот самый роскошный автомобиль, на котором приехал за ней Фрэнсис. Вторая была новее, но выглядела намного скромнее. Каретный сарай огибала дорожка. Фрэнсис и Ноэми пошли по ней через деревья и туман, пока не добрались до железных ворот, украшенных изображением змеи, кусающей свой хвост, – тот же рисунок Ноэми видела в библиотеке.

Они шли по узкой тропинке. Деревья росли так близко друг к другу, что между ветвей едва пробивался свет. Возможно, раньше кладбище было ухоженным, но теперь тут царили сорняки. Надгробные плиты были покрыты мхом, у могил росли грибы. Даже деревья казались мрачными, хотя Ноэми не могла объяснить почему. Деревья и есть деревья.

Но заброшенность вносила свои темные краски, делая это место жутковатым, у нее аж мороз по коже пробежал.

Ноэми было жалко всех, похороненных здесь, впрочем, как и живущих в Доме-на-Горе. Тоже ведь как мертвецы… Она наклонилась, посмотрела на одну надгробную плиту, потом на другую и нахмурилась.

– Почему все они отмечены тысяча восемьсот восемьдесят восьмым годом? – спросила она.

– Ближайшая отсюда шахта до независимости Мексики управлялась испанцами, и на многие десятилетия ее забросили – считали, что там осталось мало серебра. Но дядя Говард считал по-другому. Он привез сюда современные английские машины, большую команду англичан и начал работать. Выработки были высокими, однако через несколько лет после открытия шахты разразилась эпидемия. Она убила большинство рабочих, и их похоронили здесь, – объяснил Фрэнсис.

– А потом? Что он сделал потом? Послал за другими рабочими из Англии?

– А… нет, не было необходимости… у него всегда были и мексиканцы-рабочие, большой контингент… но они здесь не все похоронены. Думаю, в Эль-Триунфо… Но лучше спросить дядю Говарда.

Ноэми подумала, что это к лучшему. Семьи местных рабочих, скорее всего, хотели бы навещать умерших, оставлять цветы на могилах, а это было бы невозможно, учитывая, что город находится довольно далеко.

Они пошли дальше. Внимание Ноэми привлекла мраморная статуя женщины с цветочным венком в волосах. Правая рука статуи указывала на усыпальницу. Над входом большими буквами вырезано «Дойл» вместе с фразой на латинском: Et Verbum factum est[12 - И слово стало плотью (лат.).].

– Кто это? – спросила девушка. – Просто статуя?

– Нет. Считается, что это моя двоюродная бабушка Агнес, умершая во время эпидемии. Здесь похоронены все Дойлы: моя двоюродная бабушка, мои дедушка и бабушка, кузены, – сказал он и, видимо, испытывая неловкость, замолчал.

Тишина пугала Ноэми. Тишина кладбища, тишина этого странного дома… Она привыкла к шуму трамваев и автомобилей, пению канареек, веселому журчанию фонтана во внутреннем дворике, лаю собак и мелодиям, льющимся из радио, да еще у их повара была привычка, когда он готовил, напевать серенады из фильмов.

– Здесь так тихо, – сказала она и покачала головой. – Мне это не нравится.

– А что вам нравится? – с любопытством спросил Фрэнсис.

– Мороженое запоте, фильмы Педро Инфанте, музыка, танцы и машины, – перечислила девушка, загибая пальцы. Ей также нравилось болтать, но он мог это и сам заметить.

– Боюсь, не могу особо помочь с этим. А на какой машине вы ездите?

– На самом красивом «бьюике» в мире. С откидной крышей конечно же.

– Конечно же?

– Да! Веселее ехать без крыши над головой. Волосы развеваются, как у кинозвезды. И в голову приходят всякие идеи, думаешь лучше, – сказала она, игриво взъерошив свои волнистые волосы.

Почему-то вспомнилось брюзжание отца. Тот говорил, что она слишком много внимания уделяет своей внешности и вечеринкам, вместо того чтобы заниматься учебой всерьез. Хм… как будто женщина не может делать и то и другое одновременно!

– Какие идеи?

– Идеи для моей диссертации, когда я наконец доберусь до нее, – ответила Ноэми. – Идеи, что делать на выходных, да вообще какие угодно. Мне лучше всего думается в движении.

Фрэнсис смотрел на нее, но теперь опустил глаза.

– Вы отличаетесь от своей кузины, – сказал он.

– Неужели вы тоже собираетесь сказать мне, что я темнее в смысле волос и кожи?

– Нет, – ответил он. – Я не имел в виду внешность.