Боги нефрита и тени

Земля Юкатана, черная и красная, лежит на пласте известняка. Известняк – мягкая порода, и у самого океана берег становится неровным и обрывистым. На севере полуострова нет рек, разве что ручейки, но они не в счет. Зато здесь полно пещер и карстовых воронок, а дождевая вода образует многочисленные сеноты[6 - Сенот – форма карстового рельефа, естественный провал, образованный при обрушении известняковой пещеры.]. Там, под землей, в кромешной темноте, реки текут, но знают о них лишь немногие. Вода в этих реках солоноватая, и в ней живут слепые рыбы с острыми зубами.

Некоторые сеноты когда-то были ритуальными, жрецы кидали в них золото и драгоценности, чтобы умилостивить богов. Но самая лучшая жертва – кровь, и на нее не скупились. По слухам, один из сенотов, что рядом с Майяпаном, охранялся пернатым змеем, пожирающим детей. Все сеноты соединялись с Подземным миром Шибальбы, а некоторые являлись сухуи йа – местом, где можно собрать девственно чистую воду.

Рядом с Уукумиле было несколько сенотов, и один из них, находившийся подальше, в часе езды на повозке, запряженной мулами, как считалось, обладал целебными свойствами. Раз в месяц Сирило заставлял отвозить его туда, чтобы он мог погрузиться в воды сенота, надеясь тем самым продлить свою жизнь. На одну повозку закидывали матрас, чтобы старику было удобно, на другие ставили корзины с продуктами, потому что поездка была на целый день. После ванн Сирило обычно спал, и только когда солнце немного опускалось и становилось прохладнее, они собирались домой.

Для Кассиопеи эта ежемесячная поездка была одной из редких возможностей передохнуть от работы, и даже компания родственников ее не смущала. День радости. Она ждала его с энтузиазмом ребенка, предвкушающего Рождество.

Находясь дома, Сирило не особо следил за свои внешним видом. Зачем ему одеваться, если большую часть дня он проводил в кровати? Ночная рубаха, халат – этого достаточно. Но по случаю поездки к сеноту, как и при еженедельном посещении церкви, он надевал костюм и шляпу. Накануне Кассиопея чистила сюртук, стирала, крахмалила и гладила рубашку. Они выезжали из дома очень рано, а значит, к поездке к сеноту надо было готовиться за день или за два.

В этот раз она управилась быстро и теперь сидела посреди патио, радующего глаз зеленью в больших горшках и приятным фонтанчиком. В клетках пели канарейки, и гармонию нарушали только резкие крики попугая. Злобная птица! Как-то в детстве Кассиопея попыталась покормить его арахисом, и он укусил ее за палец. И еще попугай говорил всякие плохие слова, научившись у слуг и кузена Мартина.

Кассиопея напевала под нос, натирая ботинки дедушки, которые и без того были чистые. Все остальные в доме спали, сморенные жарой. Девушка тоже собиралась пойти к себе, чтобы немного почитать. Книги она брала у деда. Самого старика книги не интересовали, но для солидности он купил несколько массивных шкафов и наполнил их толстыми томами в кожаных переплетах. Кассиопея убедила его купить побольше книг по астрономии и несколько томиков поэзии. Сказала, что это престижно. В любом случае, дед не читал корешки. В хорошие дни, когда работы было немного, девушка могла сидеть в своей комнате и листать страницы, иногда отрываясь от них, чтобы помечтать.

Попугай бросил скабрезное словцо, и Кассиопея увидела, что через дворик к ней направляется Мартин. Она сразу же почувствовала раздражение, но постаралась не показывать виду. Ее пальцы сжали тряпку, которой она полировала ботинки. И чего ему не спится, как остальным?

Мартин усмехнулся.

– Я собирался пойти к тебе и разбудить, но ты сэкономила мне время, – сказал он.

– Что тебе нужно? – не совладав с собой, резко ответила девушка.

– Старик просит, чтобы ты напомнила парикмахеру прийти вечером и подровнять ему волосы.

– Я уже напомнила утром.

Мартин курил и теперь выпустил облачко дыма чуть ли не ей в лицо. Кожа у него была бледной, как у истинного европейца, чем так гордилась семья, а волосы слегка вились. Рыжеватым цветом кудряшек он был обязан матери. Говорили, что он хорош собой, но Кассиопея не замечала особой красоты в его кислом лице.

– У тебя хорошо получается, – сказал он, кивнув на ботинки. – Почему б тебе и мои не почистить? Принеси их из моей комнаты.

Ах вот как… Она не обязана обслуживать Мартина. В доме есть служанки, которые могут вычистить его обувь, если уж сам он не знает, как набирать ваксу на щетку. Но тут дело в другом – он просто хочет вывести ее из себя.

Ей не стоило глотать наживку, но Кассиопея не могла справиться с яростью, поднимающейся к горлу. Мартин уже несколько дней донимал ее, начиная с того момента, когда отправил в город за мясом. Да что там несколько дней – такова была его тактика: изнурить ее до крайности.

– Займусь твоими ботинками позже, – выплюнула она. – А теперь оставь меня в покое.

Нужно было просто сказать «да», и причем тихо, но Мартин сразу почуял кровь.

Нагнулся, протянул руку и крепко схватил ее за подбородок.

– Дерзишь мне, да? Гордая кузина…

Он отпустил ее, достал из кармана платок и вытер руки, словно прикосновение испачкало его. У Кассиопеи руки были перемазаны ваксой, может, и на лицо попало, но она понимала, что дело вовсе не в этом.

– Ведешь себя так, будто тебе есть чем гордиться, – продолжил кузен. – Твоя мать когда-то, может, и была любимицей старика, но потом сбежала и разрушила свою жизнь. А ты ходишь по дому как принцесса. Почему? Может, твой отец рассказал тебе историю, будто ты из царского рода майя? Уж не потому ли он назвал тебя в честь какой-то дурацкой звезды?

– Созвездия, – поправила Кассиопея. Она не добавила «тупица», хотя язык чесался, но в голосе все равно слышался вызов.

Нужно было все так и оставить. Лицо Мартина и так уже вспыхнуло от гнева. Он ненавидел, когда его прерывают. Но девушка не могла остановиться.

– Может, мой отец и не был богачом, но он заслужил уважение. И когда я покину это место, я стану человеком, достойным уважения, как и он. А ты никогда таким не станешь, Мартин, сколько бы ни пытался.

Мартин дернул ее за руку, поднимая на ноги, но вместо того чтобы уклониться от неминуемого удара, Кассиопея не мигая уставилась на кузена. Она уже знала – попытки увернуться не помогают.

Однако Мартин не ударил ее, и это напугало. Ярость еще как-то можно перенести, а так… кто его знает, что он задумал.

– Думаешь, что уедешь куда-то, да? Небось, в столицу намылилась? И на какие деньги? Или ты думаешь, что старик оставит тебе тысячу песо, про которые он так любит говорить? Я видел его завещание, там ни слова о тебе.

– Ты лжешь.

– Мне нет необходимости лгать. Спроси деда сама.

Кассиопея поняла, что это правда, – это было написано на его лице. К тому же тупому Мартину не хватило бы воображения, чтобы сочинить такую ложь. Она сделала шаг назад и сглотнула – в горле пересохло, как будто наждачкой прошлись. Эти фотографии под подушкой – автомобили, красотки в умопомрачительных платьях, пляжи с белоснежным песком… Все эти годы она убеждала себя в том, что у ее истории будет счастливый конец. Теперь она не была в этом уверена.

Мартин ухмыльнулся и снова заговорил:

– Когда старик умрет, ты перейдешь под мое попечительство. Не хочешь почистить мои ботинки, и не надо. Скоро у тебя будет возможность делать это каждый день весь остаток жизни.

Он ушел, а Кассиопея снова села. Только теперь она ничем не занималась. На земле, медленно угасая, лежала сигарета Мартина.

Дело на этом не закончилось. Вечером, когда они с матерью собирались спать, та ей сказала:

– Сирило распорядился, чтобы ты завтра осталась дома. Пока нас не будет, посмотри его рубашки, там кое-что нужно подштопать.

– Это все из-за Мартина, да? – догадалась Кассиопея.

– Да.

Девушка фыркнула.

– Хоть бы когда-нибудь ты заступилась за меня! Иногда мне кажется, что у тебя нет гордости. Почему ты позволяешь им топтаться по нам?

Мать замерла с расческой в руках. Кассиопея видела ее отражение в зеркале: бесцветные губы скорбно опущены, морщины на лбу. Она не была старой, но сейчас казалась старухой.

– Когда-нибудь ты поймешь, что значит идти на жертвы, девочка моя. – Это прозвучало совсем тихо.

Кассиопея вспомнила тяжелые месяцы после смерти отца. Мама пыталась заработать им на жизнь, плетя макраме, но денег не хватало. Она стала распродавать ценные вещи, и к лету большей части их мебели и одежды уже не осталось. Потом мама заложила обручальное кольцо… Кассиопея устыдилась своих слов – матери было сложно вернуться в Уукумиле к отцу, который не простил ей брака.

– Мама, – сказала она. – Мне жаль…

– Для меня это сложная ситуация, Кассиопея.

– Да, я понимаю… Но Мартин… Откуда в нем столько злобы? Иногда мне хочется, чтобы он упал в колодец и сломал шею.

– Твоя жизнь станет от этого счастливее, дочь? Работа станет легче, и ты быстрее будешь справляться с ней?

Кассиопея покачала головой и села на стул. Мама принялась нежно расчесывать ее волосы.

– Это нечестно. У Мартина есть все, а у нас ничего, – нахмурилась девушка.