Боги нефрита и тени

Если бы падре увидел Кассиопею сейчас, он бы схватил ее за руку и потащил обратно домой. А то бы и ударил. Но удар святого отца не такой сильный, как у Мартина, так что можно потерпеть.

Кассиопея медленно шла к городской площади, где стояла церковь. Мартин подождет со своими сигаретами. На площади теснились магазинчики: мясная лавка, галантерея со всякой всячиной и аптека; здесь же располагался кабинет городского врача. Небогато, но Кассиопея осознавала, что в Мексике полно городков, где и такого нет. И все равно она чувствовала неудовлетворение. Ее отец был родом из Мериды; когда женился, забрал туда маму, и там родилась Кассиопея. Она всегда думала, что это ее дом. Ну или в любом другом месте, не здесь. Здесь руки ее огрубели и стали некрасивыми от стирки белья в каменной lavadero[5 - Мойка (исп.).], но хуже всего приходилось ее душе. Она мечтала о глотке свободы.

Знала точно – есть другая жизнь. В ней нет места умирающему деду, который подчинил своим прихотям весь дом, и высокомерным родственникам. Зато есть место роскошным автомобилям – как же ей хотелось проехаться хотя бы на одном таком! – вызывающим красивым платьям, танцам, танцам, танцам… и виду на Тихий океан ночью, совсем как на открытке, которую она украла на почте. Открытку она положила под подушку, и ночью ей снилось, как она купается под звездами, а потом танцует в платье с блестками.

Иногда она представляла красивого мужчину, который ведет ее в танце. Она вырезала из газет фотографии кинозвезд и складывала их в жестяную банку из-под печенья, в которой хранила все свои драгоценности. Ее воображаемый партнер был точь-в-точь как все эти красавчики, даже лучше. И несмотря на то, что сны у нее были очень яркими, она никогда не присоединялась к веселому перешептыванию кузин, рассказывающих о своих снах. Нет уж, лучше держать рот на замке, а фотографии в банке.

Кассиопея купила все необходимое и неохотно поплелась домой. Дом деда, окрашенный желтой краской, с узорчатыми решетками на окнах, был лучшим в городе. Дед гордился им, говорил, что он даже лучше, чем усадьба в Эль-Принципо, знаменитом поместье неподалеку от городка. Оно не принадлежало деду, и иногда Кассиопея думала, что он просто завидует.

Но дом хорош, тут ничего не скажешь. И снаружи, и внутри. Имея такие деньги, Сирило Лейва мог бы содержать семью в Мериде, но Кассиопея подозревала, что деду просто нравилось бахвалиться богатством перед людьми, рядом с которыми он рос.

Сама же Кассиопея хотела сбежать отсюда.

Какой красивый желтый дом!

И как она его ненавидела.

Девушка стерла капли пота с верхней губы. Было такое чувство, что ее поджаривают. Нужно было все-таки захватить шаль, чтобы защитить лицо от солнца. Но несмотря на жару, она уселась под померанцем, прежде чем зайти в дом. Закрыла глаза и ощутила запах соли. Запах соли всегда был рядом. Ей это нравилось, и, наверное, она будет скучать по нему, если когда-нибудь поселится далеко от побережья, в глубине материка. Ну и пусть, она была готова на такую жертву.

Понимая, что больше оттягивать нельзя, Кассиопея пересекла внутренний дворик и прошла на кухню. Там она застала маму. Мама резала чеснок и разговаривала со служанками. Ей пришлось отрабатывать свое проживание в доме отца, занимаясь готовкой. Старику нравились ее кулинарные способности, но в другом дочь его разочаровала. То, что она вышла замуж за смуглого парня и произвела на свет такую же смуглую дочь, – это было достойно сожаления. Кассиопея предпочитала проводить время рядом с матерью, помогая ей понемногу. Но когда ей исполнилось тринадцать, она ударила Мартина палкой за оскорбление отца. С тех пор родственнички заставляли ее выполнять работу потяжелее, чтобы научить смирению.

Она налила себе кофе и отрезала кусок белого соленого хлеба bolillo. Как только мясо поджарилось, понесла его в комнату деда.

Сирило жил в самой большой комнате. Здесь было роскошно: тяжелая мебель из красного дерева, пол выложен импортной плиткой, а на стенах цвели узоры из лоз и фруктов, нанесенные вручную. Бо?льшую часть дня дед проводил в чудовищной чугунной кровати – он буквально утопал в огромном количестве подушек. У изножья кровати стоял массивный сундук – Кассиопея ни разу не видела его открытым. На нем было единственное изображение – обезглавленный мужчина. Достаточно распространенный мотив у майя: к’уп кааль – перерезание горла. На стенах старых храмов брызги крови обезглавленных жертв тщательно выписывались, но здесь никаких брызг – только изгибающийся хребет и голова, падающая вниз.

В детстве Кассиопея спрашивала дедушку об этом сундуке и этой фигуре. Ей казалось странным присутствие в комнате такого предмета, учитывая, что дед не интересовался искусством майя. Но он сказал ей не лезть не в свое дело. Ключ от сундука он хранил на золотой цепочке на шее. Цепочку снимал, только когда принимал ванну или ходил в церковь, поскольку священник строго-настрого запрещал украшения.

Кассиопея поставила поднос на стол. Дед с кряхтением поднялся с кровати и уселся ужинать. Проворчал, что соли многовато, но орать не стал. А то ведь мог завопить так, что воздух бы задрожал.

– Принесла газету? – спросил он. Сегодня была пятница. Один из двух дней в неделю, когда поезд останавливался у них в городке и привозил прессу из Мериды.

– Да, – ответила Кассиопея.

– Читай.

Она начала читать. Время от времени дед махал рукой, что служило сигналом остановиться и переключиться на другую новость. Кассиопея сомневалась, что ее дед так уж интересовался новостями – скорее, ему просто нравилась компания, хотя он никогда не скажет об этом.

Когда ему надоело слушать, он ее отпустил.

– Говорили, ты сегодня была груба с Мартином, – заметила мать, когда они готовились ко сну. У них была крохотная комната, куда едва втиснулись две кровати; из украшений – растение в кашпо из макраме и потрескавшееся изображение Девы Марии Гваделупской. А ведь ее мать в детстве была самым любимым ребенком Сирило.

– Да? И кто же это сказал?

– Твоя тетя Люсинда.

– Ее там не было. К тому же он первым начал, – запротестовала Кассиопея.

Мама вздохнула.

– Кассиопея, ты же знаешь, как обстоят дела.

Она принялась расчесывать ей волосы. Густые, черные, совершенно прямые, длиной до поясницы. Днем Кассиопея заплетала их в косу, а чтобы пряди не падали на лицо, смазывала их вазелином. Но ночью всегда распускала, чтобы дать голове отдохнуть.

– Мартин – свинья, и дедушка никак его не сдерживает. Он еще хуже Мартина, скупой плешивый старик!

– Ты не должна так говорить. Благовоспитанная девушка обязана следить за своим языком, – мягко пожурила мама.

Благовоспитанная… Ее тетки, кузены и кузины были благовоспитанными. Мама тоже была благовоспитанной женщиной. А Кассиопея – просто бедная родственница, по крайней мере, к ней так относились.

– Мне иногда хочется волосы на себе рвать из-за того, как они со мной говорят, – призналась девушка.

– Волосы-то у тебя такие красивые, – сказала мама, опуская расческу на столик. – К тому же злость отравит только тебя, но не их.

Кассиопея прикусила нижнюю губу. И как это у мамы хватило смелости выйти замуж за отца, несмотря на протесты семьи? Правда, Мартин нашептал ей, будто свадьба состоялась, потому что мать забеременела. А раз так – Кассиопея незаконнорожденный ребенок, дочь липового Принца-Бедняка. За эти слова она и ударила его палкой, оставив шрам на лбу. Такое унижение Мартин, конечно, никогда не простит. А она никогда не забудет свой триумф.

– Ты прочитала то, что я пометила для тебя?

– Ох, мама, какая разница, что я читаю и читаю ли вообще! – раздраженно ответила Кассиопея.

– Разница есть.

– Я все равно не попаду туда, где это будет иметь значение.

– Ты не можешь знать наверняка. Твой дед сказал, что после его смерти мы с тобой получим по тысяче песо, – напомнила мать.

В Мехико работник приличного магазина получал пять песо в день, но в сельской местности – половину этой суммы или того меньше. С тысячей песо можно жить в Мериде целый год и не работать.

– Знаю, – вздохнула девушка.

– Даже если он не отдаст нам все эти деньги, у меня есть сбережения. Песо тут и там, может, мы что-нибудь придумаем для тебя. Как только станешь старше, через год или два, подумаем о Мериде.

Целая вечность… И не факт, что это произойдет…

– Бог видит твое сердце, Кассиопея, – улыбнулась мать. – Это доброе сердце.

Кассиопея опустила взгляд. На самом деле ее сердце бурлило как вулкан, а в животе давно уже завязался узел неприязни ко всем живущим в этом доме.

– Ну, давай обнимемся, – сказала мама.

Девушка повиновалась, но это не принесло утешения, как раньше, в детстве.

– Ничто никогда не меняется, – вздохнула она.

– А что бы ты хотела изменить?

«Все», – подумала Кассиопея, но вместо этого просто пожала плечами. Было бессмысленно все это обсуждать. Наступит новый день, и все пойдет по накатанной. Сделай то, сделай это, дедушка будет просить почитать, кузены и кузины будут издеваться. Она крутится на месте. Весь мир был серым, ни намека на цвет.

Глава 2