Солдат: Не знаю такого. Кто командир?
Брен: Младший сержант Джим.
Солдат: Это тупоголовый храбрец. Не повезло тебе.
Второй солдат: Ну, видя, что он еще жив, значит повезло.
Во все время диалога солдаты отстреливались от противника.
Третий солдат: Оп! Наши жмут!
Солдат: В атаку!
Солдат вышли из укрытий и побежали на отступающего противника. Брен еще несколько минут отсиживался. Переведя дыхание, он с трудом встал и. пошатываясь, шел по улицам, полным ликующих солдат, а палатки вдоль горели пламенем. Кто-то тушил пожар, кто-то радостно кричал и пел песни, кто-то впопыхах бежал за наступающими войсками. На поле валялись тела. Медбраты еще не успевали выносить трупы. В лагере стоял дым не только пожара, но и пороха. На протоптанной пыльной дороге кое-где выделялись кратеры от взрывов. Пройдя улицу, оператор увидел толпу измученных людей, за которыми ухаживали бойцы. Пленные. На их избитых и тощих лицах виднелся страх, даже когда рядом с ними, как служанки за хозяином, бегали не менее уставшие вояки. Они одичали и делали что-либо только по приказу. Одежды на них почти не было. Остановившись на середине дороги, Брен молча наблюдал, как мимо него пробегают бойцы, ругаясь на него и что-то крича другим солдатам. Мешая проходу еще какое-то время, оператор медленно пошел дальше. Камера постоянно тряслась, тяжелое дыхание было громче любого фонового звука. Брен дошел до насыпи и перед его взором открылось большое поле, на котором заканчивалась битва. Солнце потихоньку вставало, и небо окрашивалось в синеватый. Выстрелы яркими желтыми пятнами выражались на поле битвы. Дым пороха тенью ночи улетал ввысь. Ликующие крики, жалобные крики, предсмертные крики как утренние птицы встречали рассвет.
Камера выключилась.
Следующий кадр: Утро. Брен идет по улице лагеря, вокруг рабочая атмосфера, многие солдаты ремонтируют палатки, кто-то перетаскивает орудия, боеприпасы.
Кто-то: Брен!
Джим подбежал к Брену.
Джим: Ты знаешь, где Морти?
Брен: Вчера он в испуге куда-то убежал.
Джим: Что с ним?
Брен: Не знаю. Выглядел испуганным.
Джим: Ясно… Значит, он может быть в госпитале. Ты куда идешь?
Брен: Помогать Адаму и Рамису ремонтировать палатки.
Джим: Ну, иди.
Брен молча пошел дальше. Пройдя пару кварталов, он подошел к Рамису и Адаму, первый держал ткань, второй гвоздями прибивал ее к доскам.
Рамис: Принес?
Брен: Да.
Брен дал Адаму коробку гвоздей.
Рамис: Так что вчера с этим малым было?
Брен: Стоял посреди перекрестка, когда вокруг свистела орда пуль, даже не упал на землю. А когда я его толкнул на землю и постучал по голове, он очнулся, испугался чего-то и убежал.
Адам: В госпитале, наверно, уже…
Рамис: Понятна такая реакция: юнец первый раз пороху вдохнул. Испугался взрослых игр. А какой важный на словах был.
Адам: Не твоя б матерость, ты бы так же среагировал.
Рамис: Но я матерый.
Адам: Это тебе и помогает.
Адам пару раз ударил молотком и забил гвоздь в дощечку, закрепив ткань, которую держал Рамис.
Рамис: И все же вчера славный бой выдался.
Адам: Только жестокий…
Рамис: А какая война не жестокая?
Адам: Информационная.
Рамис: Это все детский сад. Настоящая война не обходится без жертв.
Адам: Война- это политический тупик.
Рамис: Тебе нравится быть в тупике?
Адам: Наверняка был выход из этой ситуации. Правительство само привело страну к такому положению.
Рамис: Здесь я спорить не буду, ситуация в нашей верхушке плачевное.
Адам: Угнетение народов не могло остаться без следа.
Рамис: Уж лучше бы они тогда вообще их уничтожили.
Адам: Ты монстр.
Рамис: Те, кто против нас, разве ангелы?
Адам: Сильный тот, кто способен простить.
Рамис: Ты, случаем, не религиозен?
Адам: Моя семья была религиозной.
Рамис: А сам?
Адам: Наполовину.
Рамис: Ну, тогда скажу одно, Бога нет.