Слежка!
Выуживание простенькой информации!
Шпионаж!
Для ребенка вроде Лаки подобного рода деятельность была манной небесной, он чувствовал себя настоящим суперагентом. Конечно это воспринималось им, как игра или приключение, и ведь за подобную развлекуху еще и платили!
В основном, конечно, брали пацана из-за хорошей памяти и ловкости. Опять-таки сильно сказано, да…
Нельзя утверждать, что пацан был известной личностью. Скорее дешевой суперсилой с очень удобным функционалом: он умел отбирать удачу и передавать ее другим.
И храбрым дурнем. Лез на рожон, за что нередко огребал по загривку.
Но была в жизни Лаки еще одна загвоздка. Золотые дублоны.
Появились они в его бытии странно, резко, как снег на голову в середине июня, но мальчик был этому только рад.
Когда он впервые увидел какого-то рыжего ушлепка, делящегося натрое – удивился.
Когда кто-то из клонов погиб, а в его кармане обнаружилось золотишко – обрадовался.
Когда дошел до мысли, что на рыжем можно неплохо обогатить свою коллекцию блестящих крутых финтефлюх – пришел в восторг.
Дети до тринадцати лет не знают страха смерти. Просто не могут понять его. И для Лаки подобное событие стало просто приятным дополнением к уличным приключениям.
С тех пор оборванец преследовал ирландца по пятам. Где мог, естественно. Хвостиком ошивался до пабов и драк, стараясь оставаться незамеченным, ждал удобного момента, чтобы обчистить труп копии.
У оригинала же, естественно, пацан ничего не крал. Да и вообще – зачем, если есть тихое бездыханное тело, которое нужно только обшманать по карманам и быстро сдриснуть?
Вот и сейчас Лаки промышлял тем, чем промышлял с тех пор, как просек фишку. Лезть в самый пыл было страшно. Заметят же! Или, чего хуже, больно наваляют!
Но жадность сильнее страха.
Желание поживиться вообще очень сильный мотиватор.
Карман с четырехлистником на заклепке выглядит уже, как родной. Лаки даже не проверяет, есть ли что-то в других, здесь его интересует только и только большая золотая блестяшка.
То и дело оглядываясь, ерзая коленями по грязной земле мальчишка уже было лезет за добычей, как замечает быстро приближающуюся знакомую рыжую физиономию.
Черт.
Дубликат или оригинал, но каждая монета в кармане мертвого или живого Аркина – это реликвия, доставшаяся ему от отца. Она бесценна, даже если имеет граммовку и пробу.
Не всегда удавалось собрать все. Какие-то тела оставались в самом пекле, откуда приходилось быстро уносить ноги. Какие-то тела заваливались в труднодоступные места, какие-то взрывались на кусочки и разлетались вместе с монетой, какие-то умирали в неизвестных последнему выжившему ебенях после того, как разделились. Джерси своих дубликатов не чувствовал, мог только понимать интуитивно, когда они умирают, по возможности клонировать от себя еще одного или двух.
А иногда он находил тела, но уже не находил при них монеты, и грешил на бродяг или кого-то из выживших врагов.
И несмотря на здоровый горшок с золотом дома, набравший в себе уже начатую шестую сотню таких монет, Аркин где-то внутри чисто по-мужски огорчался, если проебывал хоть одну.
Можно сказать, это была точка фиксации его нездорового комплекса опекуна. Джерси на себе вырастил Финикса, группировку, время от времени подбирал нуждающихся бедолаг типа Юджина, но для него это все проходило на периферии, как само собой разумеющееся. Вполне материальной и объектной ответственностью была сохранность монеты.
Проебал – че ты за человек вообще?
Но это все лирика, а по факту он сначала в полутьме даже не разглядел, что над трупом стервятничает какой-то не свой, и понял это в последнее мгновение перед тем, как оказаться в шаговой доступности от пацана.
Слишком мелкий, чтобы быть из мафии, слишком жалкий, чтобы быть русским. Реакция Джерси быстрее, чем юношеская хитрожопость.
– Вот сука, – крепкая рука сжимает несколько слоев одежды на шивороте, поднимая Лаки на вытянутой руке над землей. Джерси – дай Боже блять исполин, два метра роста и рожа как у тролля из-под моста, того гляди жрет детей не разжевывая. Сейчас, когда он в крови, так особенно выглядит типом, нарываться на немилость которого следует в последнюю очередь.
Рожу ирландца перекосило какой-то странной смесью раздражения и озадаченности. Пацан не робкого десятка, его не пугает, блять, куча одинаковых трупов вокруг? Гильзы? Прострелы?
– Чем это ты блять тут промышляешь? – Аркин бросает беглый взгляд на труп у своих ног. У него вскрыт нагрудный карман, и когда в поле зрения попадают более дальние трупы, Джерси понимает, что у них у всех обобран только он. Один и тот же карман, одной и той же джинсовки. Другие не вывернуты, револьверы не собраны, этот пацан _целенаправленно_ обирал его только на монеты.
– Какого хрена ты здесь забыл, следишь за мной? – Так работают воры. Примечают, что можно спиздить, и ждут удобного момента. Только свою монету он в последнее время нигде не светил, и как давно, в таком случае, этот пацаненок за ним петляет?
Карманы у мальчишки битком набиты его вещами. А что еще остается, если нет постоянного места жительства?
Оказавшись вздернутым за шиворот Лаки издает тихий писк, прижимая зажатые в кулак монетки к груди, но тут же находится и с широкой, невинной улыбкой хлопает глазами, включив дурачка.
Он попадал в подобные ситуации. И прекрасно знал, что если вовремя подлизаться, то можно огрести не так сильно. Харкнут, плюнут, отвесят затрещину, но в итоге спишут на юношескую глупость.
– Ой, дядь, так я тут это… – пацан висит, как рыбий скелет. Тонкие худые ноги болтаются, не находя опоры в виде земли и Лаки чуть ли не выскальзывает из объемной куртки, но хватка Джерси не дает ему шлепнуться оземь.
– Я Ваши блестяшки собираю! Вы же за них спрашиваете, да? Так вот они, забирайте!
Этот мальчик не глупый. Пару монет он незаметно прячет во внутренний карман, а оставшиеся протягивает ирландцу, жалостливо выпучив большущие глаза. Расставаться со всей добычей Лаки неохота. Такой клад, и все на смарку?! Ну уж нет! Гильзы не считаются, их пацан собирает как приятное дополнение. Перед другими хвалиться.
Ну и, конечно, Лаки страшно. Маленькое сердце колотится, как у кролика, но он держится очень даже браво.
– Пустите меня, а, дядь? Я больше не буду. Честно-честно. Могу мамкой поклясться! Не бейте только!
Взгляд проходится по протянутым монетам и даже не особо задерживается на них: невооруженным взглядом видно, что не хватает.
– Их должно быть шесть. – Рыжий встряхивает пацана в руке сильнее, но, и правда, смягчается от покладистого характера. Что взять с ребенка? Он же просто шкет. Даже Джерси не настолько ублюдок, чтобы третировать подростка, так что он ставит беспризорника на землю, но не отпускает. Держит руку на его плече; другую – протягивает, требовательно, пока все шесть монет не лягут в руку.
И только потом отвесит легкий подзатыльник.
– Мамой не клянутся, пацан. Не важно, кто она, какая и что с ней стало. – Аркин облокачивается на один из ящиков, складывая монеты в нагрудный карман. Из другого достает небольшой портсигар, раскрывает, вынимая листок просмоленной бумаги и пачку с табаком. Пока он сам себе изображает самокрутку, заученно-поставленным тоном заканчивает: – Семья – это святое.
Облизывает край бумаги и сворачивает самокрутку, возвращая порт в карман. У других Джерси тоже по такому есть, начал таскать с собой недавно, когда понял, что двух-трех самокруток ему на день уже шибко не хватает. Нервов уходит много, сил держаться – все меньше.
– Много насобирал? У тебя еще какие-то, кроме этих, – Аркин хлопает себя по карману с четырехлистным клевером, – есть?
Очевидно это не первый раз, значит пацан где-то схоронил еще. Вряд ли смог бы сдать, в ломбарде у ребенка никто не примет, даже в подпольных, слишком подозрительное дерьмо. К тому же все в криминальном ростовщичестве знают, что такие монеты есть только у Джерси, и он за них может и прописать.
Уже были инциденты, не Лаки первый, не Лаки последний.
Но конечно же хитрожопый пиздюк не сознается просто так. Джерси бы на его месте не сознался бы, это ж верный путь к тому, чтобы растерять богатства, рыжий скупердяйский тролль все отожмет.