Герои категории Б

– КАК, – щелк складного ножа. Лезвие, холодное, упирается снизу вверх в чужую мошонку. До жути незавидное и уязвимое положение. Какому-то посетителю так не повезло. Вопрос пугает, но чужого слуха дальше касается почти красивым заливистым напеванием низкого мужского голоса. На русском языке, непонятном для местных,

– было тепло, – пальцы Годунова вплетаются в короткие волосы на чужом затылке, сжимая их у корней,

– что нас с тобой вместе свело? – Он наклоняется вперед, показываясь в периферии чужого зрения своим белым лицом.

О, его несомненно узнают, даже не нужно разглядывать черты, ведь Годунов такой один на миллион. Введение скина побочно отразилось на его внешнем виде: альбинизм поразил от корней волос до кончиков пальцев.

Человек, которого он поймал на лезвие ножа – один из подпольных химиков, работающих "на себя". Больше, наверное, биолог. У него скупают сырье для наркоты, его знает любая крыса с доморощенной лабораторией, и он, скорее всего, знаком нос к носу с теми, кто обнес русских. Просто потому что недавно он продал паленый скин засланному человеку от Бориса.

– Девочка-пай! – Борис приложил к стенке перед писсуаром распечатанное черно-белое фото: девушку тут едва можно узнать, сплошная кровь и порно, но если ты этого человека видел в своей жизни, опознаешь. Возле фото – прилепленная на скотч фотокарточка для водительских прав: мужчина.

– Рядом жиган! – Годунов фиксирует фото на стене чужим лбом, аккомпанируя своему пению глухим звуком удара головы о кафельную плитку.

– … И хулиган~

Он сильнее давит ножом на чужие чресла, ожидая, пока из глотки узника вырвется хоть что-нибудь вразумительное по искомому объекту.

– Я не знаю, где он, Borya, клянусь!

Лепечет на своем английском, едва дышит и чуть ли не плачет. Жаль, он не оценит великолепия русского шансона.

– В нашей Твери! – Еще один удар головой о стену, покуда фото не окропится малым пятном чужой крови.

– Нету таких! – Еще один удар. Вразумительного ответа не следует.

– Даже среди! – Еще один, вот уже слышен хруст под ладонью. Ответа все еще нет.

– Шкур центровых! – Последний. Череп проломлен внутрь на добрую половину до теменной кости, а фото прилипло намертво к плитке, вымокшее насквозь в крови и мозгах.

Борис поскреб ногтем по краешку бумаги, пока не смялась, отлепляя влажный лист от стены и окидывая почти нежным взглядом обесцвеченных глаз фотографию.

– Девочка-пай, ты не грусти, – он бросил короткий взгляд на труп, оставленный головой в писсуаре, но все-таки при своих чреслах.

– Ты не скучай. – Сполоснул руки в раковине. И вышел из туалета в общий зал.

Унылая обстановка бара. Усталое мужичье, приторная музыка, не менее усталый бармен, разбавленный алкоголь. Знакомые лица!

– Wel'gelm! – У Бориса выдающийся русский акцент, четко прослеживающийся в речи, и он совсем не стесняется привлечь к себе внимание.

– Старый DRUG Wel'gelm! – Под ногтями еще осталась кровь. Борис не просто присоединился к двум собеседникам как третий участник, он почти лег между ними на стойку, облокотившись спиной и локтями.

– А кто TOVARISH?

Вильгельм Шиффер – вам следует знать этого господина. Почетный ученый состоит в штате корпорации, занимающемся внедрением скинов в человеческие тела, но вскоре будет уволен из-за того, что первый же и продался. Он и есть лицо, виновное в утечке скина на рынок.

Разумеется под его руководством была создана и Синдия Кейт, но после потери рабочего места он понятия не имеет, где сейчас свою деятельность проворачивает SAD. Это ж секретное агентство, сечете? Кому нахер нужно, чтобы простые люди знали, что катастрофы созданы одними скин-юзерами специально для продвижения других скин-юзеров?

Впрочем, полезные связи у товарища Вильгельма наверняка остались…

За несколько секунд Вильгельм успевает пройтись по всей палитре своих эмоций: от удивления до животного испуга, от паники в осознание и уже оттуда в возмущение, – наигранное, конечно, но если у него нет проблем с памятью, то..

– Bo-orya, – так же вопиющий акцент на русский, что и у Годунова на общий английский, но кому какая разница – имена и в Африке имена.

Шиффер оборачивается было, распахнув руки, покуда Годунов сам не подходит к ним, усаживаясь.

– Никто не предупредил, что ты пожаловал из России, поразительно… какими судьбами? – и пальцами постукивает по барной стойке, отбивая тревожный ритм: – Чья-то голова покоя не дает?

– Не дает, moi drug, работа не дремлет. В chastnosti такая, как у меня. – Борис слегка щурится, растягивая губы в улыбке. У него пятна крови на рукавах, свитер, конечно, черный, но темно-бордовая влага на нем вполне выразительная. Не просто какой-то русский, а русский, которого лучше не встречать. С которым лучше подбирать слова. И тем более которого не приглашаешь к себе в дом.

Годунов отслеживает взглядом быстро собирающуюся и ретирующуюся к выходу парочку, все больше склоняя голову набок по мере того, как наслаивались один на другой пиздеж за пиздежом, оправдывающий столь быстрый уход.

Но не следует за ними. Заказывает себе водки, подзаправиться, потому что ему обходить за эту ночь еще несколько мест в разных частях города.

Рассвет наступит нескоро.

Глава четвертая

Вспомнили, что было во второй?

Возвращаемся в паб "Уиллс"!

Кажется, выдернутых волосков Джерси не чувствовал. Куда там, блять, ему бабочку под ребра вгони – и то не всегда обратит внимание, он уже настолько привык дохнуть, что от него весь мир отскакивал, как блять горох от БТР-а.

Чисто как порядочный мужчина Аркин завел ладонь и оставил на заднице Эбби хороший шлепок, один из многих, какие она уже получила сегодня, раз уж подставилась. Эдакий этикет для тех кто общается на кортанах: если баба подставляет прелести, значит хочет к ним внимания. В ее случае не первый раз; Джерси не сложно, ей приятно.

– Ты пришла сюда, потому что ты здесь работаешь, Эбби, не морочь голову, – рыжий утягивает из ее рук бутылку, чтобы отхлебнуть самому, и морщится, когда делает глоток не глядя.

Проворачивает в ладони, чтобы посмотреть на этикетку. Дерьмо дерьмом, но хоть винное с пшеничным не смешал.

Он отвлекается на обращение и вскидывает брови, оценивающим взглядом _еще раз_ окидывая девушку. Эбигейл вообще не из тех, кто переметнулся бы с привычного рабочего места на какое-то новое теплое местечко, но вполне из тех, кого можно за пару купюр подкупить сказать какую-нибудь хрень.

Возникает два закономерных вопроса: нахрена подговаривать Эбби на такие дешевые киношные передачки и почему не прийти лично. Джерси назначал встречу в "Уиллс" или просто говорил, где и когда его найти, в качестве проверки на вшивость. Если человек не совался в ирландский район – значит, было кому узнать и было, кому набить ебало. А здесь, как говорится, чужих конфликтов нет, если с кем-то терки, то это терки всей Ирландии.

– Синдия Кейт может пойти нахер, если продолжит что-то передавать через моих официанток. – Это его, блять, паб. Аркин не очень любит, когда кто-то со стороны накидывает его официанткам неблаготворные чаюхи, еще не хватало чтобы у него тут лишние уши и не менее лишние языки образовались.

– Если ей нужны тихие переговоры с глазу на глаз, то пусть приебывает сюда и сама мне об этом скажет. У нее есть, – Джерси смотрит на здоровые наручные часы под рукавом джинсовки. Массивные, но дешевые, ему циферблат не для выебонов нужен, а для того, чтобы быстро свериться, не объебывается ли по времени. Все-равно постоянно ломаются или теряются в драках. – До тридцати минут, я на перекур. Ты со мной? – Он вытягивает из-за уха папиросу, поднимаясь, чтобы пройти на выход через служебный. У входа шумно и смолить там не хочется, это свято место еще перебравшим забулдыгам заблевывать, лучше уж в нетронутом единении потереться с официанткой у здорового мусорного контейнера.

Кажется, он так и не понял, что имеет дело не совсем с той, за кого Эбби себя выдает.

"Тридцать минут более чем достаточно."

Уже через две ирландского дьявола без долгих разговоров вжимают в стену за мусорными баками. Отчаянно целуют, отбросив вонючую сигарету куда подальше, давят судорожно вздымающейся грудью, настойчиво просовывают ногу между коленей, раскидывая их пошире в стороны.

А. Стоп. Не то.

Вытягивают ремень из штанов, одновременно стягивая с себя трусики.

Да, вот так уже правильно.