Малькольм сказал только имя, данное ему при крещении, и добавил, что он живал в Гленуски еще при жизни доброго сэра Дэвида Драммонда и что этот добрый, почтенный старец ему всегда выказывал большое участие.
– Да, – отвечал монах, – то был редкий человек. Он в нашей обители и умер; и, право, это большая потеря.
– Я об этом слышал… – отвечал Малькольм, и, подавляя вздох, поспешно спросил: – Но скажите, отец мой, – что сталось с молодым лордом и его сестрой?
– Это был слабый, болезненный ребенок, и какой-то рыцарь, случайно погостив в замке, увез его к королю. Да впрочем, если вы пришли из Парижа, то, вероятно, видели там короля?
– Действительно, я его видел, но среди англичан, – отвечал Малькольм.
– Очень грустно, – вздохнул монах. – Во всяком случае, если он вернется к нам, то снова почувствует себя шотландцем… Вся обитель наша состоит из честных, здоровых шотландцев.
– А юная леди? – робко спросил Малькольм. – Она была такая ласковая и красивая.
– Ого! А вам-то какое дело до ее красоты? – смеясь, спросил бенедиктинец.
– Она всегда была добра ко мне, – мог с чистой совестью сказать Малькольм. – Я знаю, что она некоторое время была в монастыре Святой Эббы. Там ли она теперь?
– Этого я не знаю, – отвечал монах. – Игуменья Святой Эббы и наш настоятель не так дружны, как во времена приора Акфильда, и мы мало имеем сношений между собой. До нас дошел слух, что лорд Малькольм убит и после этого леди была вытребована, как королевская питомица. Не могу вам точно сказать, где именно находится она. Узнайте завтра в монастыре Святой Эббы, там ли она.
Ясно было, что добрый монах ничего не знал. Малькольм поблагодарил его и, присоединившись к пастухам, пошел в хорошо знакомый ему монастырь.
Там он просил показать ему могилу сэра Дэвида. Ему указали на широкую каменную плиту без всяких украшений, лежащую у паперти. Долго стоял он, коленопреклоненный, над прахом своего старого друга – покровителя его младенчества, и мысленно сравнивал счастливые годы своего детства с ожидавшей его печальной будущностью.
Как все изменилось в Холдингхэме со времени его последнего посещения! Правда, как и прежде, в трапезной послушник читал братьям молитвы… но ни один из монахов не соблюдал благоговейного молчания, как то было во времена настоятеля Акфильда; хотя был пост, но рыба была самая изысканная, и, как видно, братья любили покушать. И лица были уже не те… приор Дрэкс более походил на разбойника, нежели на монаха. Может быть, он уже тогда замышлял обман, впоследствии удавшийся ему вполне: перехватить первую часть выкупа короля Джеймса и присвоить ее себе. Среди монастырских слуг те, кто не изменил старым преданиям, казались какими-то растерянными и удрученными горем. Кроме того, среди них было много грубых воинов.
Малькольм по возможности избегал их и, видя необходимость объяснить свой приход, начал подробный рассказ о своем положении, стараясь несколько примирить его с истиной. Он сказал, что получил наследство… что умер родственник, которому была поручена его сестра; и что он хочет разыскать ее и ввести во владение, по правам наследства.
Общий смех и грубые шутки раздались при его словах; притязания студента на сестру и земли всем показались смешны; если земля его была в баронстве Гленуски, то дом Олбени давно ею распорядился.
– Но если бы мне удалось повидать леди Лилию, – сказал Малькольм, – она могла бы, вероятно, заступиться за меня.
Старый, седой монах, к которому он обратился, отвечал, что ее просьба была бы бесполезна; и при этом добавил, что он Лилию может отыскать в монастыре Святой Эббы. Один из ратников расхохотался, услышав эти слова.
– Так это все, что вы знаете, старик Дэвид? Неужели вы думаете, что герцог Олбени в состоянии заставить томиться в монастыре хорошенькую девушку, да еще с приданым?
– Не вышла ли она замуж за герцога? – спросил Малькольм, скрывая сильнейшее волнение.
– Уж не знаю, как он тут поступил! Но немало стоило ему труда овладеть ею!
– Как так?
– Во-первых, она ускользнула от него, благодаря своему брату, какому-то хромоногому и полупомешанному шотландцу, отнявшему ее у герцога вместе с каким-то рыцарем, поместившему ее в монастырь Святой Эббы и убежавшему, как говорят, в Англию. С тех пор в наших краях и не видели лорда Гленуски.
– Но этого быть не может… – перебил другой ратник. – Мне клялся Сэнди М’Кай, что видел его в лагере англичан… стыд и позор!.. и что он был вскоре убит за то, что вмешался в любовные шашни короля Гарри… и поделом ему!
– Потеря не велика! – вмешался монах. – Конечно, старая колдунья, игуменья Святой Эббы, не желала выпустить из рук богатую наследницу! Тогда наш герцог написал письмо к нашему настоятелю и приказал ему послать двух монахов, будто бы от короля, чтоб перевезти девочку в Уисби.
– А! – сказал Малькольм. – Но Уисби ведь уже за границей?
– Конечно. Но все Гленуски по сердцу англичанам… и это-то, вероятно, и решило судьбу глупенькой девчонки.
– Ну что же? – спросил, смеясь, другой ратник.
– Вы можете легко себе представить, какая монахиня ждала ее в первой гостинице и как громко призывала леди Бога и людей на помощь? Но святые братья Симон и Ринган уверили, что защитят ее от всякого зла, и таким образом продолжали путь до самого Дуна.
– Что же сталось с бедняжкой? – спросил Малькольм, стараясь казаться спокойным.
– Спросите у герцога Олбени. Я ничего более не знаю… Я недавно вернулся сюда.
– Я слышал, как она, бедная, умоляла герцога, напоминая ему о какой-то клятве на мощах святого Андрея… Он обратил ее слова в шутку, но в глазах его было выражение ужаса.
Страх и подозрения Малькольма достаточно подтвердились этим рассказом, и он ясно понял, что ему оставалось делать. Странно, он не упал духом: если один раз Лилии удалось избежать своего гонителя, то, может быть, она и вторично этого достигла, вызвав воспоминания его о клятве на святых мощах. Креме того, убеждение в молитвах Эклермонды его поддерживало и наполняло сердце необъяснимой надеждой. Он пошел к северу, как только перед ним раскрылись ворота Холдингхэма. Труден ему был этот переход, хотя он легко добивался всюду пищи и ночлега, но на третий и четвертый день почувствовал себя истощенным; ноги его были изранены. Он отдыхал и снова пускался в путь. К концу первой недели он шел уже быстрее и не так тяжело, как вначале.
Дойдя до Эдинбурга, он отдыхал всю Страстную неделю и первый день Пасхи; узнав, что герцог Олбени находится со своим семейством в Дуне, он направился в ту сторону. Медленно продвигался он вдоль берегов реки, пока его взору не представился строгий, величественный замок – местопребывание герцогов Олбени.
Как представитель королевской власти, герцог Олбени сохранил весь блеск, который еще могло себе позволить шотландское правительство в то смутное время. Внутри и около замка проживало множество ратников, рыцарей, кормившихся за счет герцога. Это было сборище самых непорядочных людей, всегда готовых на насилие и грабеж. К этой свите еще присоединились вассалы младших сыновей Мэрдока, Роберта и Алекса; все дворы были переполнены этим диким, грубым народом. Часть его занималась чисткой лошадей, другая проводила время в праздности. Когда они увидели Малькольма, пугливо и прихрамывая подходившего к этой шайке, на голову юноши обрушились всевозможные шутки.
Он подумал, что Лилия заключена в одной клетке с этими проходимцами, и сердце его сжалось. За себя он не боялся и остановился только тогда, когда его окружила банда праздных негодяев. Это было похоже на травлю, и никогда Малькольм не чувствовал себя в такой опасности, как теперь; он уже начал молиться и отдавать себя под защиту Того, Кто осушил до дна чашу горьких насмешек… как вдруг толпа разомкнулась, и в нее ворвался молодой человек.
– Как вам не стыдно, негодяи! Будьте вы прокляты! Бедный студент!
И, взяв Малькольма за руку, он увлек его за собой, в то время как издали раздавались смех и ворчанье: «Свой своему поневоле брат!».
– Да, брат и друг. Я такой же бакалавр, как и ты, – сказал поспешно благородный юноша.
И в нем, не без ужаса, узнал Малькольм своего двоюродного брата, Джеймса Кеннеди, племянника короля и теперешнего парижского студента-первокурсника. Опасность была очевидной, ибо Кеннеди скорее других мог узнать его!
Джеймс, однако, не задал ему никаких вопросов и добродушно сказал по-латыни:
– Прости нас, бога ради! Регент был бы крайне недоволен, если бы узнал, как тебя приняли эти разбойники! Иди отдохнуть и умыться… скоро время ужинать.
Он увел Малькольма на задний двор, дал ему стакан пива и предложил подойти к чистому источнику, чтобы охладиться и смыть следы пыли, покрывавшей его лицо и израненные ноги. Кеннеди выждал, пока Малькольм все это проделает. В это время раздался звон колокола, призывающий к ужину. Он потащил Малькольма в общую столовую, и тот едва удержался, чтобы не назвать себя по имени.
В большой столовой стол был накрыт со всей роскошью и церемониями, соблюдаемыми дворянством и принцами; прочие же столы отличались неряшеством и жирными пятнами, что было неудивительно, так как в то время тарелки были роскошью, и каждый по вкусу резал себе куски громадных частей мяса, обносимых вокруг стола.
В то время как Кеннеди входил в столовую с Малькольмом, из противоположной двери величественно приближался, сопровождаемый сенешалем, регент Мэрдок, герцог Олбени, с женой, дочерями, двумя сыновьями и, к величайшему волнению Малькольма, его возлюбленной Лилией, бледной, убитой горем и страданием. За ними шли рыцари и слуги. Лилия задумчиво села и не обернула головы даже тогда, когда на вопрос регента «Кого он привел?» Кеннеди отвечал, что бедный студент просил его гостеприимства.
– Милости просим, – сказал регент, кроткий, но слабый и бесхарактерный, главное несчастье которого заключалось в злом отце и безнравственных сыновьях.
Мэрдок отличался красотой и благородством осанки, чем был одарен и король Джеймс. Сыновья его, Роберт и Алекс, расхохотались, увидев спутника Кеннеди, и сказали ему:
– Так вот каковы товарищи ваши!
Мэрдок слабо вздохнул, сказав:
– В былое время мы брали за образец рыцарской вежливости Дунский и Пертский замки, а теперь…
– А теперь предоставляем это тем, кто занимается ремеслом лизоблюдов! – грубо перебил его Алекс.