Простите, я вас люблю…

– Как прошел твой день на работе?

– Как обычно, – настораживаюсь. Муж никогда не интересовался моей работой.

Губы его сложены в полуулыбку, но глаза не улыбаются. От такого контраста становится не по себе.

Муж пристально меня разглядывает, потом протягивает руку и мягко снимает с меня шапку. Темные волосы тут же рассыпаются по плечам. Он протягивает массивную, жилистую ладонь и проводит по волосам пальцами.

Внутри меня все сжимается. Мне становится душно под взглядом Андрея, и я делаю неосознанный шаг назад.

Он подмечает это, и губы его растягиваются еще больше.

– Когда ты стала носить распущенные волосы? – вдруг спрашивает он.

Его вопрос заставляет меня вздрогнуть. В памяти мелькает яркое, словно росчерк кометы на темном небе, воспоминание склоненной темноволосой головы и тепло руки, прикасающейся к моей длинной косе.

«– Расплети.

– Зачем?

– Твои волосы очень красивые. Ты очень красивая…»

Сглотнув, отвечаю:

– Недавно.

Его взгляд скользит по моему лицу, опускается вниз, и я чувствую, как краска начинает отливать от лица. Уши странно закладывает.

Андрей быстрым движением сдергивает с меня теплый широкий шарф. Он с мягким звуком падает к моим ногам. Муж делает шаг вперед, я вижу, как слегка раздуваются его ноздри, он втягивает в себя запах моих духов, морозный стремительно тающий в квартире аромат зимы и мокрого меха.

– Андрей, я… не ждала тебя сегодня рано. Мне нужно приготовить ужин.

– Успеешь.

Он несколько долгих секунд гипнотизирует меня взглядом, а потом медленно тянет глубокий вырез свитера с плеча.

Я закрываю глаза, чтобы не выдать отвращения, которое накрывает меня с головой. Андрей с силой дергает свитер, в полной тишине раздается треск, и мягкая ткань соскальзывает с меня. Руки машинально прижимают свитер к груди, но муж резким движением расцепляет их.

– Андрей…

– Тихо.

Брошенное шепотом слово обжигает шею, я содрогаюсь от ощущения дыхания на коже, сдавливает сухое горло. Он обеими руками обхватывает меня, словно медведь громадными лапами, нависает, наклоняется ко мне. Я быстро высвобождаю руки из свитера, болтающегося на талии, а потом с силой отталкиваю от себя Андрея.

Муж делает два неверных шага назад, я ещё успеваю заметить до крайности удивленное его лицо, а потом с ужасом осознаю, что сделала.

На секунду меня сковывает такой страх, что путается сознание, а потом я срываюсь с места. Предприняв отчаянную попытку прыгнуть мимо застывшего в изумлении Андрея на лестницу, я не рассчитываю свои силы.

Одним слитным тягучим движением муж хватает меня поперек туловища и валит на пол. Резкая боль обжигает левую половину лица: я ударяюсь о нижнюю ступеньку лестницы скулой.

– Что ты сделала? – шипит Андрей, хватая меня за руки.

Его голубые глаза темнеют от бешенства, он крепко прижимает меня к полу, полностью лишая способности двигаться.

Под тяжестью его тела я не могу пошевелиться, дышать становится все тяжелее, в голове пульсирует боль.

– Отпусти меня…

Мой жалкий скулеж заставляет его ухмыльнуться, а потом я вижу в его глазах холодную сталь и знакомое мне удовлетворение. На меня наваливается вязкая безысходность.

Я зажмуриваюсь и стараюсь представить, что меня нет.

***

Следующее утро я провожу в безуспешных попытках справиться с собой. Прихожу на работу совсем рано. Заспанный охранник с раздражением открывает массивный засов на воротах школы. С неба сыплется снежное крошево, мороз приятно охлаждает лицо, но голова после встречи со ступенькой лестницы болит нещадно.

Я ни на чем не могу сосредоточиться, стискиваю дрожащие пальцы, отвечаю на вопросы учеников невпопад и почти их не слушаю. Все мои силы уходит на то, чтобы не начать биться в истерике посреди класса. Внутри меня словно скручена тугая пружина, готовая выстрелить в любой момент, крепче стискиваю пальцы, пытаюсь дышать медленно и глубоко, но на глаза то и дело наворачиваются слезы.

Дети сидят притихшие, смотрят на меня с оттенком изумления и испуга, а я могу только глотать длинные паузы и контролировать собственное лицо.

К концу пятого урока мне кажется, что еще немного, и меня разорвет изнутри. Говорить уже совсем нет сил, даю десятому классу изложение и смотрю в окно. Меня посещают мелькающие тошнотворные образы вчерашнего вечера, проведенного мною в боли и унижении, и слезы неконтролируемой волной брызжут из глаз.

Извиняюсь перед ребятами, выхожу в коридор, чтобы немного успокоиться. Прислоняюсь к двери спиной и дышу мелко, час. Мне срочно нужно взять себя в руки. Следующий урок в одиннадцатом классе, нельзя, чтобы Артем увидел меня в таком состоянии!

Делаю два глубоких свистящих вдоха и возвращаюсь в кабинет.

Как только звенит звонок, и начинается перемена, я теряю сознание.

Прихожу в себя медленно и мучительно, на лице у меня что-то мокрое, холодное. Открываю глаза.

Вокруг меня сгрудились ученики, кто-то судорожно звонит по телефону, еще два человека спешно открывают в кабинете окна.

– Не надо «скорой помощи», – говорю слишком слабым голосом, откашливаюсь и повторяю уже увереннее.

Несколько рук поддерживают меня под спину и помогают сесть.

Я мокрая насквозь, белая блузка прилипла к телу, на лоб кто-то положил влажное полотенце.

– Мария Викторовна, давайте вызовем врача.

– Вы очень бледная.

– Нет, ребят, мне уже лучше.

Я быстро нахожу глазами Артема. Он стоит за спинами одноклассников с мрачным видом. Его взгляд прикован к моему обширному кровоподтеку под левым глазом.

– Садитесь, начнем урок.

Одиннадцатиклассники неуверенно и медленно расходятся по своим местам, Артем стоит, как вкопанный, и я роняю негромко: