Об иных горизонтах здешнего. Апология вечного возвращения

Субъективное и объективное время

Кроме того, и с этим никто не станет спорить, само ощущение течения времени субъективно, зависит от скорости восприятия, состояния и конституции конкретного существа. Одно время – во сне, другое – в бодрствовании. В неординарных ситуациях течение времени замедляется, а в циклически повторяющейся рутинной обыденности бешено ускоряется: новое приостанавливает и раскрывает мир, а повторение одного и того же – сжимает, сметает, уносит его. Говорят, что утопающий или попавший в автомобильную катастрофу в последнюю секунду может вспомнить, прожить заново всю свою жизнь, ну а клерку лет пятьдесят однообразной работы кажутся одним днём.

Что касается направления течения времени, то их минимум два: от настоящего к будущему и, так сказать, вспять – от настоящего к прошлому. Размышляя о сновидениях, Павел Флоренский на первых страницах книги «Иконостас» пишет: «А между тем время действительно может быть мгновенным и обращённым от будущего к прошедшему, от следствий к причинам…».

Для пояснения он приводит известный в психиатрии сон.

Французская революция. До, во время и после катастрофы сновидец участвует во многих событиях и наконец попадает в тюрьму, под трибунал. На телеге его привозят к месту казни, возводят на эшафот. Голову кладут на плаху, нож гильотины срывается, холодное лезвие вонзается в шею. Ужас и пробуждение: это спинка железной кровати, откинувшись вдруг, упала как раз на обнаженную шею.

Удар гильотины – абсолютно закономерное следствие драматических событий яркого, связного, долгого сна, и тот же удар как отражение во сне падения спинки кровати – причина всего этого сна. То есть во сне причиной цепи роковых событий является их конечное следствие.

«Таким образом, в сновидении время бежит, и ускоренно бежит, навстречу настоящему, против движения времени бодрственного сознания. Оно вывернуто через себя, и, значит, вместе с ним вывернуты и все его конкретные образы», – заключает Флоренский.

Хотя рассуждает он убедительно, в окончательных выводах можно всё же засомневаться и, пытаясь сохранить каузальность, предложить такой, например, хронологический ряд: 1) удар спинки кровати – причина сновидения, причём этот удар задаёт и его цель – окончательную развязку событий; 2) затем – само сновидение, которое по обычному времени длилось секунду, а по времени сновидения – годы; 3) и наконец – развязка: гильотина, преображающаяся в спинку кровати при пробуждении, реально наступившем не в сам момент удара спинки кровати, а через секунду, в которую успели свершиться события сна.

Можно предложить и другое объяснение: например, мистическое предвидение во сне скорого падения злополучной спинки кровати. Однако сомнений и трудностей ни в одном объяснении не избежать.

Касательно причины и следствия и, соответственно, течения времени Ницше как-то заметил: беда нашего времени в том, что обычно путают причину со следствием. Допустим, произошло некое событие, и мы начинаем искать его причину. Положим, находим и успокаиваемся на том, что причина события теперь нам известна. Но на самом-то деле происходит следующее. Произошедшее событие побуждает нас к поиску его причины, то есть является причиной наших размышлений. Следствием этих размышлений будет найденная причина события. То есть найденная причина – не что иное, как следствие размышлений, причина которых – произошедшее событие.

Но раз течение времени столь субъективно, можно поставить и более жёсткий вопрос: существует ли вообще объективное течение времени, не зависящее ни от какого сознания, ни от каких существ? Отсюда ещё более общий вопрос: пространство и время – они объективны или же суть порождения разума, чувств и даже телесных особенностей живых существ?

Ответы различных учений различны, но все обоснованы хорошо.

Главным аргументом в пользу того, что пространство и время – категории объективные, служит тот факт, что существа рождаются и умирают, тогда как пространство и время, а также весь мир продолжают существовать и, следовательно, не зависят от населяющих их существ. В таком случае субъективное время – лишь отражение, преломление объективного в индивидуальном уме, а фантазии, мысли и сны – лишь кривые зеркала реального мира.

В пользу же того, что пространство и время субъективны, говорит, например, следующее: не только вселенский, но даже простой человеческий ум в грёзах, фантазиях, мыслях и снах с лёгкостью порождает пространство и время, иные ландшафты, миры, бывает, ничем не похожие на некогда виденные. То есть ум обладает силой, способной порождать пространство и время, миры. По причастности индивидуального ума Уму вселенскому логично предположить, что как фантазии, грёзы и сны, так и весь мир создаются одной и той же силой Ума, и разница меж зыбким сном и твёрдой реальностью – только в мощи и степени её проявления.

Другой аргумент заключается в том, что время, пространство и мир немыслимы без созерцателя.

«И если устранить наше субъективное начало или же устранить только субъективный аспект чувств, то все свойства и все взаимоотношения предметов в пространстве и времени, да и сами пространство и время исчезнут, поскольку как явления они не существуют сами по себе, но только в нас», – констатирует Кант («Критика чистого разума». Трансцендентальное учение о началах. Трансцендентальная эстетика, § 8).

«Пространство не находится в субъекте, но и субъект созерцает мир не так, „как если бы“ тот был размещён в неком пространстве: в действительности онтологически правильно понятый „субъект“ (то есть здесь-бытие) изначально пространственнен. Поскольку здесь-бытие изначально пространственно, пространство и появляется apriori», – усложняет Хайдеггер («Бытие и время», § 24).

Так или иначе, но пространство и время, их восприятие, существование и происхождение радикально связаны с третьим компонентом – умом, пребывающим, созерцающим и творящим, и потому всё же не могут рассматриваться отдельно, как категории объективные и независимые…

Линейное время

Как мы обычно представляем себе течение времени, причём представляем себе непосредственно – пока не задумываемся о его сущности и непостижимости? Изменяясь, развиваясь и угасая, мир является нам из прошлого, ненадолго задерживается в настоящем и направляется в будущее. Что ушло – то ушло, что есть – то есть, что придёт – то придёт. Во всех мирах, которые мы считаем субъективными или объективными, во вселенских масштабах или микромирах, в сновидениях или реальности время течёт именно так, всюду события развиваются каузально. Время необратимо: прошлого не вернуть, а будущее так или иначе наступит. При этом неважно, имело ли время начало и придёт ли ему конец, откуда оно движется и куда. Течение времени подобно прямой, вернее, движению по прямой линии в одном направлении. И если когда-то вернутся такие же точно миры, это будут другие миры, пусть неотличимые, но другие, поскольку будут существовать в другой момент времени, то есть будут находиться где-то гораздо дальше на линии времени, в другой точке прямой. Прошлое и будущее не могут совпасть, они могут быть только похожи, пусть до любых мелочей.

Атомист Демокрит вывел из своей философии, популярной в науке и ныне, возможность, даже необходимость повторения совершенно одинаковых миров, причём не только во времени, но и в пространстве, если оно бесконечно.

«Иногда он [Демокрит] говорит, что уносится в бесконечное пространство и что там есть бесчисленное множество Демокритов, таких же, как он» (Псевдогиппократ. «Письма»).

Но это равные, неотличимые, а не тождественные миры. Ведь кроме различий по месту и времени, и Демокриты разнятся: наш Демокрит сознаёт себя самим собой только здесь и теперь, и это сознание, его трансцендентное «я», едино и неделимо – невозможно быть сразу двумя, тем более многими, и одновременно находиться в разных местах и многих телах, даже неотличимых. Другой Демокрит, точно так же рассуждающий о множестве Демокритов в точно таких же мирах, – это не наш Демокрит, но кто-то другой.

Линейное время, как и простирающееся всё дальше и дальше пространство, не допускает тождественности, лишь равенство, абсолютную схожесть.

Однако сравнение времени с прямой линией – лишь гипотеза, символ, которые очень условно и только в частных аспектах отражают суть дела. Символ всегда только символ – лишь намёк, лишь обозначение, аналогия, подобие символизируемого. Символ конечен, понятен и представим, тогда как символизируемое, особенно в вопросах метафизических, безгранично, непостижимо, непредставимо. Исследуя свойства прямой, ещё не означает, что мы тем самым постигаем и время. Возможно, погружаясь в раздумья о времени, в какой-то момент мы предпочли бы символ иной, вначале не казавшийся нам адекватным.

Что следует из положения «время – прямая» с метафизической точки зрения? Прежде всего – радикальное различие времени и вечности. Если время течёт по прямой, всё вперёд и вперёд, постоянно сметая одно и вызывая к бытию другое, в таком изменчивом мире трудно найти что-то постоянное, не подверженное переменам, всегда остающееся собой.

Правда, проблески вечности можно узреть в перманентном наличии мира как такового, ведь какой-нибудь мир есть всегда. Или, допустим, в зримом отсутствии вечности в мире перемен, поскольку такое отсутствие, особенно переживаемое остро (как, например, отсутствие Бога), негативным образом указывает на иное, куда более важное, но недоступное здесь. Или, положим, в ностальгии души, сознающей причастность к изначальному и вневременному, по недостижимым, далёким теперь небесам. И наконец, можно искать постоянства и неизменности в реалиях умозрительных – законах и принципах, эйдосах, числах, геометрических формах. Но это – по сути, попытки выйти за пределы преходящего мира, всего временного и взглянуть на Вселенную со стороны. То есть это попытки хотя бы умозрительно вырваться из прямолинейного времени, из этого бренного мира и искать вечность в потустороннем ином.

Обычно вневременное бытие при уподоблении времени прямой линии связывают с началом и концом этой линии, символизирующими создание и разрушение космоса, множественного бытия. «До» и «после» исчерпания исторического времени, в начале и в конце прямой, царит вечность. На самой линии времени, на прямой, вечности нет – только в начале и в конце. Для тех же, кто считает, что у времени нет ни начала, ни конца, вечности нет вовсе или она недостижима, всегда пребывает не здесь.

Итак, при наличии начала и конца мы либо во времени, либо в вечности, прочее исключено. В вечности времени нет, во всяком случае, прямолинейного. Правда, существуют учения об ином времени, так сказать, о «времени вечности», которое наступит после конца света, но они опираются на чистую интуицию и при полагании прямолинейности «времени вечности» противоречивы, малопонятны, темны.

В вечности, где нет больше времени, невозможно представить жизнь, поскольку последняя – нечто текучее и подвижное, страдательное, изменчивое и устремлённое, то есть существенно временное. И так же невозможно представить пребывающее во времени вечное – неподвижное и неизменное, простое и неделимое, нерушимое и самодостаточное, не устремлённое никуда. Но если время и вечность взаимно исключают друг друга, трудно говорить об очень многих вещах, например о времени как об образе вечности или о вечности, содержащей в себе все времена. Как вечность может проникнуть во время, как может в нём отразиться, себя проявить, дать знать о себе, а также как вечность может содержать в себе время, как может его породить и постигнуть, в нём пребывать – немыслимо, необъяснимо.

Здесь приоткрывается та самая глубина, где символ «время – прямая» и, как его следствие, представление о времени и вечности как о взаимоисключающих противоположностях становятся неадекватными, поскольку связь времени с вечностью мистически очевидна. Чтобы шагнуть в эту бездну, необходим новый символ для времени – уже не прямая, а что-то ещё…

С этической же точки зрения аналогия времени с прямой ведёт к отрицанию этого мира и обращению всех устремлений, надежд к грядущей вечности, единственно верной, «самой реальной реальности», которая некогда неизбежно придёт на смену всему и утвердится уже навсегда. Связывают ли наступление вечности с гибелью космоса в целом, с концом света либо же только с собственной смертью, неважно: то и другое есть переход из времени в вечность, то есть по сути одно и то же.

При этом само грядущее инобытие неописуемо и непредставимо. Все аналогии с преходящим – метафоры, символы, уподобления – парадоксальны, двусмысленны, энигматичны. И это понятно: вечное – радикально иное, чем познающая и созидающая лишь этот мир мысль. То есть прорыв к вечному для придерживающихся представления о времени как о прямой линии с необходимостью интуитивен, иррационален, необъясним.

Отрицание мира формирует понятные отношения к окружающему и происходящему, друг к другу, к себе самому. Земной мир умаляется, меркнет, теряет всю значимость, смысл. «Суета сует, – сказал Екклезиаст, – суета сует, – всё суета!» И небо, и звёзды, и облака, всё величие космоса, его сверхъестественная красота, вся эта жизнь превращаются в зыбкий и мимолётный фантом, недостойный внимания. Важно лишь «Там», а не «Здесь», поскольку именно ему суждено окончательно восторжествовать.

Жить если и стоит, то не настоящим, но лишь ради или ввиду вечности (лучше сказать, нашей судьбы в вечности), которая некогда, скоро, придёт и откроет нам истину – подлинный мир.

Как жить для вечности, мы сами не знаем, поскольку не знаем о ней ничего. У нас нет ответа на первый же важный вопрос: грядущая вечность есть новая жизнь, непостижимое инобытие или ничто? Поэтому вместо себя самих – вместо собственной души – мы прислушиваемся ко всевозможным учениям, во многом схожим и также во многом различающимся по существу.

Геометрические элементы сами по себе и как символы времени

Линии, плоскости, сферы, круги, все прочие геометрические элементы суть сущие умозрительные. Они пребывают не в физическом, а в воображаемом пространстве, отличие коего в том, например, что в нём нет размеров, нет целостности, нет каузальности, нет времени.

В этом пространстве, представляя себе треугольник, мы не воображаем его ни маленьким, ни большим: треугольник есть треугольник и более ничего, размеры здесь ни при чём.

Если попытаться вообразить то пространство, среду или мир – тот космос, в котором геометрические элементы, взятые вместе, пребывают в определённой гармонии и взаимосвязи, не получится ничего, кроме хаоса либо придуманного и с неизбежностью примитивного миропорядка.

Что касается движения геометрических элементов, то его обыкновенно представляют себе, воображая весьма ограниченное, очень малое количество линий, точек, фигур, перемещающихся относительно друг друга в совершеннейшей умозрительной пустоте, причём безо всякой связи с прочими геометрическими элементами, которые при подобном напряжении воображения как бы и не существуют. То есть движение в «геометрическом космосе» не имеет причины и следствия в самом этом космосе, но, как и сами конкретные элементы, привносится туда нами, нашим умом – откуда-то извне.

Нет там и времени. Точка, прямая, окружность не приходят из прошлого и в следующее мгновение не отправляются в небытие, как в мире физическом. Они существуют иначе – являются из какого-то своего вечносущего инобытия, когда вспоминают о них, и снова скрываются там, когда забывают.

Но где же существуют геометрические элементы и где находится то пространство, в котором мы их представляем себе? Очевидно, в Уме. Как в космическом, так и в нашем.

Оставляя в стороне вопрос, является ли умозрительная геометрия абстракцией, идеализацией физического пространства либо, наоборот, она есть прообраз всех существующих в физическом мире форм, отметим лишь, что аналогия, взаимосвязь физического и умозрительного всё-таки существует. В луне, совиных глазах, подсолнухе мы видим круг, в стебле бамбука, шлейфе падающей звезды – прямую, в кристаллах горного хрусталя – многоугольники, в улитке – спираль.

Но не всё умозрительное соотносится с феноменальным, для многого аналогии исключены или крайне сомнительны. Легко представить себе прямую, уходящую всё дальше и дальше в пространство. Но в нашем космосе так не бывает: всюду существуют центры притяжения, видимые и невидимые, к которым склоняется и стремится всё, что поблизости. Закон Ньютона о теле, которое остаётся в покое или движется равномерно и прямолинейно, если на него не действует никакая внешняя сила, приложим лишь к теоретическому, но не к реальному миру. Внешние силы есть всюду, везде и всё подвержено их воздействию: в космосе нет математической пустоты. Всё прямое с необходимостью изгибается, искривляется. Под воздействием голода, страсти к спиртному человек сворачивает с прямой дороги в трактир, птицы кружатся вокруг гнёзд, планеты – вокруг звёзд, астероиды, даже световые лучи притягиваются колоссальными космическими массами и меняют свои траектории. Порыв ветра, ворвавшийся вдруг в окно кабинета философа и принёсший с собой ароматы летних лугов, может запросто изменить весь ход мысли, направив его в совершенно другую сторону, вообще неизвестно куда. Мысли, чувства влюблённых, да и сами они во плоти движутся по замысловатым орбитам вокруг друг друга, банкиры дрейфуют у сейфов и бирж, магнетизм телевизора или компьютера для обывателя непреодолим.

Можно с изрядной уверенностью сказать, что в нашем мире прямых линий нет. Всюду изгибы, изломы, углы, и даже маленький отрезок прямой на самом-то деле изогнут. Геометрическая прямая – это абстракция. Также абстракция – пространство с осями координат x, y, z, до бесконечности распространяющимися прямолинейно. Пространство, открытое нашим органам чувств, не таково. Известное наблюдение: если мысленно устранить все предметы, которые мы видим вокруг, в том числе землю и звёзды, пустое пространство представится нам сферическим, а вовсе не кубообразным. Прежде и полагали пространство, весь космос сферическим.

Отсутствие в мироздании прямых линий наводит на мысль, что и время, как и всё остальное, движется не по прямой, а по кривой.

Если кривая не замкнута и не самопересекается, в качестве символа течения времени можно было бы взять и её – в рассуждениях и представлениях не изменится практически ничего. Точно так же начало и конец времени – это начало и конец кривой, а если кривая распространяется в бесконечность, таковых вообще нет. Течение времени также однонаправленно – от прошлого к будущему. Разве что трудно интерпретировать саму кривизну, поскольку неясно, что может она означать в отношении течения времени. Иногда, используя в качестве символа времени спираль, имеют в виду, что новые витки спирали – это новые циклы повторяющейся, но притом эволюционирующей Вселенной.

Другие философы, например Митрофан Аксёнов, рассуждают об изменении направления течения времени в ином смысле и связывают его со скоростями и траекториями движения как окружающих тел, так и самого наблюдателя. Но поступательность течения времени, то есть его движение только вперёд, от прошлого к будущему, во всех случаях, как правило, признаётся – считают, что время подобно реке, которая течёт, изгибаясь, но в одну сторону. Оставим, однако, этот запутанный вопрос о кривизне времени без внимания.

Также не станем особенно углубляться и в аналогии времени с самопересекающейся кривой и разветвляющимися линиями. Заметим лишь, что если время делает петлю, то в точке петли космос некогда снова приходит точно в такое же состояние, за исключением направления течения времени, которое разделяется на два потока: один – снова в направлении петли, другой – далее по кривой. Если же время разветвляется, как ветви деревьев, то в каждый момент, где может произойти либо одно, либо другое, происходит и то, и другое: Вселенная множится и разделяется на независимые миры, таким образом исчерпывая все возможности бытия.