Об иных горизонтах здешнего. Апология вечного возвращения

Чтобы избежать подобного хода мысли и такого вопроса, Немезий, пытаясь как-то по-своему «уравнять» равенство с тождеством, говорит о неподверженных разрушению богах, которые пребывают вне этой Вселенной и наблюдают за всем, что в ней происходит, а после воспламенения, на основании наблюдений, во-первых, в состоянии отличить один период от другого и, во-вторых, знают всё наперед.

Но кто эти боги? Если они суть боги небесных сфер, то вместе с последними, по учению стоиков, тоже должны погибать и воссоздаваться при гибели космоса. Если же они – бог-огонь – бог-логос плюс первоматерия (в данном случае лучше писать Бог-огонь), то этот Бог вечен и неизменен и при воспламенении становится просто собой, в точности тем же самым, тождественным себе. Этот Бог пребывает вне времени нашей Вселенной (тем более когда этой Вселенной нет вовсе), вне времени вообще, но в вечности. В вечности нет никаких перемен, никакой новизны. По отношению к Богу-огню нет ничего иного, в частности никакого внеположного Ему времени, в котором каким-то образом «длится» Его бытие. Времени нет вообще. Бог-огонь, один и тот же всегда, просто есть. Поэтому в момент воспламенения Вселенная является из Него не заново, а только единожды: сам момент воспламенения, гибели мира и его возрождения – это момент, пребывающий в вечности. Ни о каком подсчёте количества этих моментов не может быть речи.

То же, заметим, касается не только момента воспламенения, но и любого момента вообще, который, по сути, есть лишь одно из бесчисленных состояний или аспектов вечного Бога-огня.

Не повторное воссоздание того же самого мира, что ставило бы течение времени как таковое вне и выше Бога-огня и делало бы Его подвластным течению времени, а именно возвращение к тому же самому аспекту Бога-огня, воспринимающемуся нами как наличный мир – возвращение к миру, не менее вечному, чем сам Бог-огонь, – вот то, что упускает или во что не хочет углубляться Немезий, а также иные философы, о которых мы будем ещё говорить. Такому Богу-огню вовсе не нужно откуда-то извне наблюдать за происходящем во Вселенной, чтобы потом заново всё воссоздать один к одному, поскольку, как будущее дерево в семени, всё вечно есть в Нём и всё есть Он.

Про размышления о запредельном

Конечно, трудно, практически невозможно нам, людям, размышлять о запредельном, тем более излагать результаты своих размышлений, делать какие-то точные выводы. О претензиях на познание истины не приходится и говорить. При обращении к запредельному логика рушится, слова теряют значения, опоры для доказательства нет никакой. Последовательное продвижение исключено.

Часто считают, что в этом вопросе разум не нужен вообще: постижение запредельного – откровение, дар, но не результат скрупулёзного исследования. Какой-то смысл в этом есть, но исключительно редко случается, чтобы кто-нибудь получал этот дар безо всяких усилий со своей стороны. Стремление, воля, необходимость постижения окончательной истины должны в нём присутствовать всё равно, а это – причина и стимул мышления.

Разумеется, даже сложнейшие умопостроения ни к чему хорошему не ведут, если происходят из разума, погружённого лишь в этот мир и не захваченного, а то и вообще не затронутого ветром иных горизонтов. Но запредельное раскрывается когда хочет и кому хочет, и вряд ли возможно как-то добиться его либо избавиться от него. Как и талант: он либо есть и от него не уйти даже тем, кто проклинает его, ведь оный нередко, даже обычно, ввергает в бездну страданий, либо таланта нет вовсе, и тогда его не призвать. Это не значит, конечно, что со своей стороны мы не можем сделать вообще ничего и усилия, размышления, диалектика, здравый смысл потому не нужны: если наша душа всё же причастна к иному, должна быть возможность эту причастность как-то раскрыть. Разум как раз для того-то и нужен, однако оправдывает себя лишь когда следует интуиции этой причастности. Ведь даже разрушить уверенность в собственном знании, рассеять невежество – значительный шаг.

Если обычный рассудок служит сугубо стихии земли, конструирует форму, незыблемость, определённость, то разум свободный, подвижный в стихии воды, воздуха и огня, размыкает иные пределы, причём за границами всяких стихий, даже себя самого.

Сложная философия, интересная мысль, поэтическая строфа или необъяснимый догмат важны не сами по себе, но исключительно тем, что с их помощью может открыться иная реальность, просто реальность.

О происхождении времени и, соответственно, мира

Время, течение времени возможно лишь при наличии изменяющегося мира, а также того, кто способен его воспринимать. Без воспринимающего и воспринимаемого, мыслителя и мыслимого, субъекта и объекта времени нет. Рассуждающие об объективом мире как о независимом от сознания и способном существовать и без него, говорят ни о чём, так как при отсутствии воспринимающего нет и внешнего мира, ведь ни сам этот мир, ни кто-то другой не знают о нём ничего. Это всё равно что наделять самостоятельным бытием сон, отделённый от сновидца. Но даже если и допустить существование материального мира, в котором нет ни единого проблеска сознания, в нём невозможно течение времени, так как просто некому его фиксировать, сознавать, ощущать. Без сравнения положения тел в настоящем мгновении с положением тел во мгновении предыдущем – то есть без участия памяти, разума – времени нет. Также нет времени и для чистого субъекта внеположного миру, так как без мира нет ни тел, ни движения, ни перемен и нечего сравнивать, измерять, воспринимать. То есть время возникает именно там, где возникает мыслитель и мыслимое, – оно появляется вместе с ними, сопутствует им. Изначальна ли двоица мыслитель и мыслимое или же что-то существует и прежде неё? Иными словами, существует ли время всегда или каким-нибудь образом появилось, имеет начало?

Вернёмся снова к неоплатоникам: Единое, вселенские Ум и Душа – вечное и неизменное. Ум, вторая ипостась Троицы, не создаётся и не рождается Единым, но исходит от него, как свет исходит от солнца. Солнце самодостаточно и вполне может существовать само по себе, в нём не формируется никакой причины, нет никакого замысла порождения света, заботы о нём: свет просто исходит и всё, сам собой. В отличие от самодостаточного солнца, исходящий от него свет, как и Ум, – нечто зависимое: он невозможен без солнца.

В Уме нет никакой множественности, в том числе нет разделения на субъект и объект, но вместе с тем вся возможная множественность в целостности и изначальном единстве присутствует в нём сразу вся. Ум вечно обращён к Единому, но притом сознаёт и себя, что осуществляется благодаря исходящей от него третьей ипостаси Троицы – мировой Душе, в которой и возникает мыслитель и мыслимое. Мировая Душа есть сама жизнь, вселенская и единая жизнь – das Leben, как иногда называл её Ницше. При этом мировая Душа – не нечто иное по отношению к Уму: она – это логос, мысль, слово Ума.

Объектом созерцания мировой Души является прежде всего сам Ум, который благодаря этому созерцанию постигает себя. Пока это так, времени нет, только вечность. Но вместе с тем, отворачиваясь от Ума и, соответственно, от Единого, мировая Душа обращается также к объектам вторичным: различая в Уме всё множество прообразов сущих, возможных и невозможных, она созерцает и их, входит в них, наделяет их жизнью. И тогда появляется время и мир, и всё, что находится в нём. Другими словами, созерцая Ум, обращаясь к нему, а через него и к Единому, мировая Душа обращается в вечность, в том числе и к себе, а обращаясь ко множественности, погружаясь в конкретные логосы, создаёт время и мир.

Аналогично устроена и наша душа, будучи в последней инстанции той же Душой мировой: точно так же она обращена к Уму и Единому, к вечному и бесконечному, но одновременно и к этому космосу, миру, порождая, поддерживая, множа бесчисленные формы и виды сущего. Отождествляясь с этими сущими, привязываясь к ним, питая их своим вниманием, энергией, силой, наша душа как бы вливает в них жизнь. Растворение во множестве сущих есть отпадение от изначального, от собственной сущности, но без этого не было бы мироздания, феноменального бытия…

Такова в самых общих чертах метафизическая концепция неоплатоников, откуда следует, что наш преходящий мир вовсе не полная тьма и ущербность, но причастен и к вечности, поскольку является отражением Ума. Вернее, множественности Ума, в коем, в отличие от нашего мира, эта множественность пребывает, однако, в недвижности и единстве.

«Время – подвижный образ вечности», – говорил Платон. Подтверждается это и тем, что Вселенная грандиозна, величественна и прекрасна.

По неоплатоникам, наши прошлое, будущее и настоящее не подвержены никаким изменениям, не зависят от течения времени и, пребывая в «вечном настоящем» Ума, существуют всегда.

«…Для него [для Ума] существует одно только настоящее, но нет ни будущего, так как и до наступления будущего всё в нём уже есть, ни прошедшего, так как его ноумены не проходят, как моменты времени, но существуют в вечном недвижном настоящем, – неизменные, тождественные самим себе, довлеющие тем, что они суть, притом так, что каждый их них есть и мыслимое, и сущее, а все вместе – один универсальный Ум и одно универсальное бытие» (Плотин. «О трёх первых началах, или субстанциях», 4).

Конечно, к неоплатоникам много вопросов. Ответы даются, и весьма обстоятельные, что, правда, приводит ко всё новым вопросам…

В авраамических традициях, в монотеизме, нет изначальной причастности к вечности мира и времени – они не проистекают прямо из вечности и не являются её подвижным образом, пусть оскудневшим и искажённым, но всё же содержащим божественное, всю бесконечность, в себе [3 - В этой главе, обращаясь к традициям, мифам и философским учениям глубочайшим, мы следуем, так сказать, первому, прямому уровню понимания, не погружаясь во всю бездну смыслов их представлений и главных доктрин. Всё, разумеется, много сложнее… Возьмём, например, доктрину «время – подвижный образ вечности». Хотя на этом первом уровне данная доктрина и противоречит монотеизму, всё же, из-за своей невероятной глубины, многими богословами, в том числе христианскими, включается в истинное вероучение, несмотря на множество сложностей и теологических проблем. Майстер Экхарт, Григорий Палама, Якоб Бёме, Павел Флоренский… Среди христиан эта доктрина чаще формулируется иными словами: «дольнее – символ горнего». К примеру, архиепископ Василий (Кривошеин) в статье «Аскетическое и богословское ученiе св. Григорiя Паламы» («Seminarium Kondakovianum», VIII) разъясняет доктрину приблизительно так:«Можно скор?е думать, что сравненiе несозданнаго Св?та съ тварнымъ носитъ хотя и символическiй, но вполн? реальный характеръ и основывается на свойственной многимъ представителямъ восточной патристики мысли (и въ этомъ они сходятся съ платонизирующими философскими теченiями), что этотъ дольный созданный мiръ является какъ бы отображенieмъ и подобiемъ своего Божественнаго горняго первообраза, изв?чно существующаго въ Божественномъ сознанiи, и что, сл?довательно, нашъ земной тварный св?т можетъ такъ же разсматриваться какъ н?кое отображенiе и тусклое подобiе Св?та несозданнаго, безконечно от него отличнаго, но вм?ст? с т?мъ реально, хотя и непостижимо, съ нимъ сходнаго. Самъ же несозданный Св?т, этотъ первообразъ св?та тварнаго, есть одинъ изъ образовъ явленiя и раскрытiя Бога в мiр?, иначе говоря, есть нетварное въ тварномъ, реально, а не только аллегорически въ немъ обнаруживаемое и созерцаемое святыми какъ неизреченная Божiя слава и красота. Мы думаемъ, что такой символическiй реализмъ лежитъ въ основ? всего ученiя св. Гр. Паламы о Божественномъ Св?т? и что только такимъ образомъ можно правильно понять многiе своеобразные (и на первый взглядъ даже н?сколько странные) моменты этого ученiя».Это – воспринятый, хорошо понятый, принятый неоплатонизм.]. Время и мир созданы Богом-Творцом, пребывающим в вечности, они – это не Он, но нечто иное по отношению к Творцу. Также и Творец по отношению к ним – нечто иное: недостижимое, непознаваемое, трансцендентное. Время и мир существуют лишь «временно» – от вечности до вечности, и по истечении срока наступит царство вечной гармонии Творения и Творца. При этом все креатуры, по благодати Творца получившие вечную жизнь и вошедшие в новую вечность, останутся самими собой, вернее, как иногда полагают, они станут идеальными самими собой, тождественными своему сущностному прообразу. Слиться с Богом, вернуться к Нему, снова стать Им – абсурдная для монотеизма мысль: в новой вечности будет возможно лишь созерцать, воспевать, любить Бога, пребывать рядом с Ним, наслаждаться блаженством небесного света. Бог – радикально иное Творению. Каждая креатура остаётся собой навсегда: святой не может стать ангелом, херувим – серафимом и никакой ангел – Богом. Так же небесные реки, озёра, леса, небесные птицы и звери всегда будут самими собой, так же небесные грады будут незыблемы в вечности.

Сохранится ли в грядущей вечности её «прошлое», а именно наш преходящий мир, запечатлевшись в каком-нибудь божественном уме или памяти, либо же мир наш бесследно исчезнет совсем – это вопрос.

Как вообще в Боге, в недвижной и всеобъемлющей вечности, могла зародиться интенция создания мира и времени, в какой именно «момент» (почему не «раньше» и не «позже») и каким образом это произошло – тоже вопросы, на которые теологи дают много пространных ответов, различных по убедительности, но сходных по темноте.

«Несомненно, что мир создавался не во времени, а вместе со временем. События во времени происходят по прошествии какого-то времени и в предварении последующего времени – после прошлого и перед будущим. Но при Сотворении не было прошлого, так как ещё не было создано ничего, в чём возможно движение и изменение, а они суть необходимое условие времени» (Блаженный Августин. «О граде Божием: против язычников». Книга XI, глава 8).

Заметим, что данное высказывание Августина, к которому постоянно обращаются теологи Средневековья, восходит к Платону, а может быть, было известно и прежде него.

«…Поэтому Он решил создать подвижный образ вечности. Устроив небо, Он вместе с тем по подобию вечности, пребывающей в единстве, создал и образ вечности, движущейся от числа к числу, который мы называем временем. Ведь до появления неба не было ни дней, ни ночей, ни месяцев, ни годов: Он создал их лишь при создании неба. Всё это суть части времени, а „было“ и „будет“ – виды возникшего времени… подражающего вечности и бегущего по кругу согласно законам числа…

Итак, время возникло вместе с небом, дабы, как созданные одновременно, они и разрушились бы одновременно, если когда-либо постигнет их подобная участь. Прообраз времени – вечная природа, которой оно уподобилось насколько возможно. Этот прообраз вечносущий, тогда как его отражение было, есть и будет лишь в продолжение всех времен».

И далее тёмная фраза: «Да и ещё до возникновения времени [космос] уже являл сходство с тем, что отображал…» («Тимей», 37d, 37е, 38a, 38b, 38c, 39e).

Возможно, данное представление проистекает из греческой мифологии. Размышляя о повествуемом в этой мифологии происхождении времени, Фридрих Юнгер начинает с зарождения оного в царстве Урана, переходит к его утверждению в царстве Кроноса и затем к окончательному появлению в космосе Зевса.

«Уран – не титан, так как титаническое возникает только через его связь с Геей… Уран простирается во все времена, и при этом не имеет никакого значения, что как властитель он был низложен… В царстве Урана пространство главенствует над временем, пространства в нём больше… В его царстве утверждается пространство, а в царстве Кроноса – становление времени [смешение имен „Кронос“ и „Хронос“ имело место ещё в Античности. – С. Ж.]. В царстве Урана владычествует нерушимый покой: кажется, что в его безмолвии и тишине всё неизменно. Безмолвие Урана пронизывает и небо, и землю. В царстве же Кроноса нарастает волнение титанического становления… Кронос хочет этого титанического становления, но хочет, чтобы оно заключалось в самом себе и воссоздавалось в своём вечном круговороте. Уран пребывает в пространстве вечной, железной синевы, где правит недвижно. Кронос тоже как бы застывший, однако застывший в однообразном движении, которое неизменно повторяется, следуя предначертанным путям. Кронос движется, но ничего не совершает. В Зевсе же совершается движение» (Фридрих Юнгер. «Греческие мифы». Титаны: Уран; Великие титаны: Кронос и Рея).

Происхождение нового мира и времени при воспламенении стоиков хотя объясняется, но остаётся необъяснённым, поскольку в момент полного разрушения Вселенной времени нет – только бог-логос и правещество, и тоже непонятно, что и «когда» их может подвигнуть к активности.

Иная доктрина: время и весь этот мир не имеют начала, а также конца, они никогда до конца не исчезают и не сворачиваются в идеальную вечность: время и мир были и будут всегда. Эта доктрина, пропагандируемая ещё атомистами Античности, ныне достаточно популярна, однако вызывает не меньше вопросов, чем происхождение мира из вечности. Если сей преходящий мир был всегда, позади нас – бесконечное количество мгновений, которые к настоящему моменту уже прошли. Но бесконечность неисчерпаема и «бесконечное количество мгновений» никак не может «пройти», то есть наступившее настоящее невозможно. Кроме того, выходит, что этот неизвестно откуда взявшийся космос движется неизвестно куда и, главное, неизвестно зачем.

Представления о происхождении мира и времени можно обсуждать без конца, однако наша задача вовсе не в том, чтобы исследовать неисповедимое, тем более выяснить истину и дать ответ. Несколько примеров на эту тему приведены лишь для того, чтобы напомнить: происхождение мира и времени – бездна из бездн.

Всемирное время

Я смотрю на часы: три пятнадцать. Прибор зафиксировал данный момент, вернее, данный момент по стрелкам часов получил название «три пятнадцать». Данный момент, настоящее – то, что прямо сейчас находится здесь и всюду вокруг, вообще везде. Универсален ли этот момент для всей Вселенной, видимой и невидимой, – имеет ли он одинаковый смысл вообще для всего сущего или же значим только для мира людей?

Согласно общепринятому представлению настоящее и есть настоящее, и оно одно и то же везде, для всех и всего. Всё, что есть, – в настоящем: прошлое миновало, будущее ещё не пришло. Иными словами, нам представляется очевидным, что существует вселенское настоящее, и если течение времени мысленно остановить, то, так сказать, перемещаясь в пространстве (а также в сфере фантазий и снов) по застывшему настоящему, можно заглянуть в любые миры и таким образом осмотреть всё, что действительно есть.

«И, взятое сразу [в определённый момент], время повсюду одно и то же…» (Аристотель. «Физика». Книга 4, глава 12).

Однако такое представление не покажется столь очевидным, если мы на минуту задумаемся об ангелах, которым открыты прошлое и будущее и потому настоящее воспринимается ими, видимо, как-то иначе, либо задумаемся о мире растений, животных, демонов или богов, либо – о совсем другом времени в наших снах, не говоря уже о времени в вечности. Течение времени в одном мире плохо соотносится, а то и вообще не соотносится с течением времени в мире другом, тем более в принципиально другом.

Наипростейший пример. Павел Иванович в кошмарном, мучительном сне карабкается к остроконечной вершине, в головокружительной синеве блещет гигантское солнце, камни срываются из-под ног и улетают в бездонную пропасть. А Петр Николаевич в не менее страшном сне бредёт по болоту при красной луне, утопая в чёрной мясистой трясине. Так день сейчас или ночь? Петр Николаевич оказался в болоте до или после того, как Павел Иванович карабкался к недоступной вершине? Если нет бодрствующего, взирающего на спящих со стороны, этого не определить: золотые часы Петра Николаевича не скажут ему, который теперь час у Павла Ивановича. Но бодрствующего, может, и нет – только множество спящих… Но если он даже и есть, может ли он измерить время одного или другого сновидца своими часами либо они покажут ему только его собственное время, несовместимое со временем снов?

Однако сомнение во всемирном времени может возникнуть и без обращения к «субъективному», например при анализе позиций чисто научных.

Согласно научным данным мы вообще не в состоянии лицезреть подлинное настоящее. Всё зримое и ощущаемое нашими органами чувств в данный момент не оказывается пребывающим в настоящем – не оказывается тем, что действительно есть. Свет, запах и звук распространяются не мгновенно, а посему, чем объект восприятия дальше от нас, тем больше он сдвинут в прошлое – на то время, которое требуется запаху, свету и звуку, чтобы добраться до нас. В прошлом находятся и зримые дали полей и лесов, и облака, и особенно звёзды. Пение соловья, оказывается, доносится до нас из ещё более далёкого прошлого, чем сам видимый соловей. Иначе говоря, весь зримый мир – не единое настоящее, не то, что существует прямо сейчас, а хаотичные отблески прошлых времён – отблески небытия, то есть сущего, которого более нет.

Спасти всемирное время удаётся, лишь заявив, что органы чувств несовершенны: мы видим всё ложно, вовсе не то, что действительно есть, а истинная картина окружающего и всемирное время постигаются в области формул и теорем при помощи трезвой научной мысли. При этом точкой отсчёта всемирного времени оказывается не какой-то пока неоткрытый галактический центр, а именно планета Земля, даже мы с вами, конкретные люди, поскольку именно и только мы, каждый из нас, находимся в настоящем – наверху, так сказать, пирамиды времён, – ведь всё остальное, весь наблюдаемый мир – лишь отблески, отзвуки прошлого. И наоборот: с точки зрения внешнего мира тот, кто его созерцает, находится в будущем…

При таких представлениях трудно рассуждать о многих вещах. К примеру, конец света, тотальная гибель Вселенной в некий час X по всемирному времени, будет происходить приблизительно так. Допустим, в час X всё и везде вдруг воспламенилось, взорвалось, пропало. Сначала погибнем мы с вами как пребывающие именно в этот час X (то есть мы с вами наблюдать конец света в дальнейшем не сможем, и в нижеследующих рассуждениях подразумевается воображаемый наблюдатель, не погибший вместе со всем остальным, но против всех правил как бы оставшийся здесь, на Земле, или в том месте, где она некогда существовала), мгновением позже (когда сюда дойдет свет от случившегося с ними в час X) погаснут земные ландшафты и сразу потом исчезнет планета Земля. Останутся только светила на небе, которые миллиарды и миллиарды лет, одно за другим, будут гаснуть и исчезать (по мере того как сюда будет доходить свет от момента их гибели в тот самый час X). Но, как было сказано, угасания звёздного неба здесь никто не увидит, поскольку не будет уже никого. Времени здесь тоже давно уж не будет – не будет вообще ничего.

Ещё хуже выходит при допущении пространственной безграничности Вселенной – тут непонятно вообще ничего: для воображаемого наблюдателя светила так и будут гаснуть одно за другим, без конца, и полная тьма никогда не наступит, хуже того – свет, отражённый от любых объектов, событий, прошлых и настоящих, так и будет бесконечно уходить всё дальше и дальше в бесконечное пространство, благодаря чему вообще ничего из некогда бывшего никогда не исчезнет и будет существовать всегда (правда, лишь как отражение).

Но всё же нельзя сказать, что всемирное время – идея нелепая: многие защищают её, и часто успешно. Ведь если всемирного времени нет, что же такое и как существует весь этот мир?

Однако не признающие всемирного времени придерживаются иных представлений о целостности и гармоничности Вселенной. Наличие великого множества всевозможных миров, в каждом из которых течёт своё время, для них очевидно и не вызывает вопросов.

Петуху, например, знать, что край солнца, явившийся из-за горизонта, на самом деле иллюзия – что «на самом деле» солнце находится в другом месте и взошло уже 8 минут назад, вовсе не нужно: он возглашает именно тот восход, который видит перед собой, и вообще живёт чувством и ощущением, которые формируют окружающий мир. Так же и нам вряд ли важна подлинная расстановка всех тел во Вселенной в каждый момент всемирного времени и вряд ли нам стоит стремиться во что бы то ни стало исчислить её. Какая нам разница, создаются ли в нашем восприятии озёра, леса, облака, звёздное небо над головой – весь внешний мир из отблесков прошлого или из каких-то иных ирреальных реалий, главное всё же – сам этот видимый и ощущаемый мир, который таков, каков есть, и соткан из тех именно звуков и образов, сияний светил, невидимых излучений и сил, пусть эфемерных, из которых и соткан…

Во многих учениях о реинкарнации считается возможным переродиться не в будущем, а в прошлом или, соответственно карме, оказаться вообще в другом мире со своим течением времени. Вопрос, где находится прошлое, то есть где и «когда» существуют эти иные миры, с точки зрения данных учений вообще неуместен – точно так же, как и вопрос, где находятся сны, кем-то увиденные или ещё не увиденные, а также те, что бесчисленные креатуры Вселенной видят сейчас.

Всемирное время известно с давних времён. И не только Аристотель упоминает о нём, но и иные философы, жившие прежде и после него. Вошло же оно в обиход в значительной мере благодаря монотеизму, где положения о начале и конце света с необходимостью подразумевают историзм всей Вселенной, который со всей очевидностью предполагает всемирное время…