Ворошиловград

– Не за что. Передавай привет брату.

– Он куда-то уехал.

– А ты – тоже куда-то уедешь?

– А ты хочешь, чтоб я остался?

– Нужен ты мне, – девочка говорила спокойно и рассудительно.

– Тебе здесь одной не страшно?

– Не страшно, – сказала она. – Иди. А то собаку на тебя спущу.

Я дошел до ворот, остановился. Выглядывая исподтишка в окно, она смотрела мне вслед. Я помахал ей рукой. Поняв, что ее разоблачили, девочка засмеялась и помахала в ответ. Потом быстрым неожиданным движением задрала на груди майку, показав все, что у нее там было, и уже в следующий миг исчезла. Я не поверил своим глазам, постоял, ожидая, не появится ли она снова. Но ее не было. Какая странная, подумал я и пошел обратно.

* * *

Трудовые будни были в разгаре. Коча полулежал в кресле с катапультой и сладко спал, зажав правую ладонь худыми ногами. Я пошел в гараж. Травмированный, голый по пояс, мокрый и недовольный всем на свете, вертелся вокруг подвешенного железа, периодически толкая его своим животом. Увидев меня, махнул рукой, вытер пот со лба и решил сделать перекур.

– Дозвонился?

– Ага. Завтра поеду.

– Ну-ну, – Травмированный смотрел на меня строго.

– Шур, – сменил я тему. – Что это за старшеклассница там, на вышке?

– Катя? – глаза Травмированного вдруг покрылись теплой мечтательной поволокой, а на полноватых губах появилась отцовская улыбка. – Что она говорила?

– Ничего не говорила. Хорошая девушка. Скромная.

– Держись от нее подальше, – миролюбиво сказал Травмированный. – А то знаю я вас.

– Она там работает?

– Папа ее работает. А она ему обеды носит.

– Красная Шапочка прямо.

– Что?

– Ничего.

– Герман, – вдруг спросил Травмированный. – Ты кем работаешь?

– Независимым экспертом, – ответил я.

– И что ты делаешь?

– Как тебе сказать? Ничего.

– Знаешь, Герман, – посмотрел на меня Травмированный. – Я тебе не верю. Ты уж извини, но я тебе скажу, как думаю.

– Валяй.

– Не верю я тебе, короче. Бросишь ты нас. Потому что тебе все это на хуй не нужно. И Коче тоже на хуй не нужно. Ты даже не знаешь, чем ты занимаешься. Вот брат твой – он совсем другой.

– Ну, так чего ж он уехал?

– Какая разница?

– Большая разница. Кто это приезжал, на джипе?

– Боишься?

– Чего мне бояться?

– Боишься-боишься, я же вижу. И Коча их боится. И все боятся. А вот брат твой не боялся.

– Да что ты заладил – брат-брат!

– Ладно, не злись, – Травмированный накинул куртку и вернулся к работе. Запустил какую-то машину. Сразу же заложило уши.

– Шура! – крикнул я ему. Он остановился и посмотрел на меня, машины при этом не выключая. – Я не боюсь. Чего мне бояться? Просто у вас своя жизнь, а у меня – своя.

Травмированный в знак согласия кивнул головой. Может, он меня не услышал.

* * *

Вечером Шура молча со всеми попрощался и уехал домой. Коча так и сидел на катапульте, покрытый оранжево-синей вечерней пылью, находясь в каком-то странном полусонном состоянии, из которого его не вывели ни отъезд Травмированного, ни регулярные требования водителей фур заправить их. Травмированный показал мне, как работает колонка, и я, как сумел, закачал бензин в три нечеловеческих размеров грузовика, похожих на тяжелых уставших ящериц. Солнце садилось где-то по ту сторону трассы, и сумерки распускались в воздухе, как подсолнухи. Вместе с сумерками оживал Коча. Где-то около девяти он встал, закрыл будку на замок и устало побрел на задворки. Тяжело вздыхая, озабоченно покрутился возле кабины, в которой я спал прошлой ночью, и, протиснувшись внутрь, разлегся на кресле водителя, вытянув ноги через разбитое стекло. Я залез вслед за ним, сел рядом. Долина внизу погружалась во тьму. На востоке небо уже покрывалось тусклой мглой, а с запада, прямо над нашими головами, по всей долине разливались красные огни, возвещая о скором приближении ночи. От реки поднимался туман, скрывая в себе маленькие фигурки рыбаков и ближние дома, вытекая на дорогу и заползая в предместья. За городом в балках тоже стоял белый туман, и вся долина мягко расплывалась перед глазами, как речное дно, проваливаясь в темноту, хотя здесь, на холмах, было еще совсем светло. Коча смотрел на все это круглыми от удивления глазами, не моргая и не отводя взгляда от надвигающейся ночи.

– Держи, – я протянул Коче свой плеер.

Он натянул наушники на лысину, пощелкал, регулируя громкость.

– А что здесь? – спросил.

– Паркер, – ответил я. – Десять альбомов.

Коча какое-то время слушал, потом отложил наушники в сторону.

– Знаешь, что по-настоящему хорошо? – сказал я ему. – Над вами тут совсем не летают самолеты.

Он посмотрел вверх. Самолетов и правда не было. В небе мелькали какие-то отблески, вспыхивали зеленые искры, прокатывались золотистые шары, и облака резко подсвечивались, отползая на север.

– Спутники летают, – ответил наконец. – Их ночью хорошо видно. Я когда не сплю, всегда их вижу.

– А чего ты ночью не спишь, старик?