Ворошиловград

– А откуда я знаю, – резко ответил Травмированный. – Думаю, заебался от всего, вот и уехал. Я тоже уеду. Вот доделаю карбюратор одному хую из Краматорска и уеду. Само собой, – Травмированный мрачно огляделся, но не увидев никого, кого бы это касалось, развернулся и пошел в гараж.

* * *

Настроение Травмированного меня не удивило. Он постоянно был всем недоволен. Всегда будто искал, с кем завестись. Хотя, скорее, так он защищался. Травмированный старше меня лет на десять. Он был живой легендой, лучшим бомбардиром за всю историю физкультурного движения в нашем городе. В начале девяностых мы с ним еще успели поиграть в одной команде. Уход из большого спорта стал для него тяжелой психологической травмой – Травмированный озлобился и растолстел. Небольшого роста, с пижонскими усиками и солидным брюшком, он был похож не так на бомбардира, как на какого-нибудь клубного массажиста. Или на футбольного комментатора. Начав новую жизнь, Травмированный быстро приобрел славу лучшего механика, но идти на кого-то работать не хотел, вот только брату удалось с ним договориться – он взял Травмированного партнером, не влезая в его дела и мало интересуясь его проблемами. Травмированного это устраивало. Он приезжал, когда хотел, уезжал, когда хотел, и делал то, что ему нравилось. Но была у него еще одна страсть, проявлявшаяся в свободное от работы время. Еще со времен своей звездной бомбардирской карьеры у Травмированного была чрезмерная тяга к женщинам. Из-за этого и не женился, ибо на ком должен был жениться, если спал одновременно с шестью женщинами? И что интересно, после завершения спортивной карьеры количество их не уменьшилось. Скорее наоборот – с возрастом Травмированный приобрел некий шарм, старательно лелея и поддерживая вокруг себя эту удивительную ауру – сорокалетнего пузатого женолюба. Женщины Травмированного обожали, и он, сука, знал об этом. В нагрудном кармане своей белоснежной рубашки всегда носил металлическую расческу, которой время от времени подправлял усики. При нем всегда был одеколон и кассеты с романтическими мелодиями, или, как он сам это называл – музыкой любви. Иногда Травмированный выгребал за аморалку от оскорбленных мужчин. Тогда он закрывался в гараже и сидел там целыми днями, закручивая какие-то гайки. Был он добрый, но немножко зажатый, может быть, поэтому всем постоянно и хамил. Я к этому привык.

* * *

Что же выходило? Выходило так, что какие-то хуи прессовали здесь Кочу, и если бы не Травмированный, то вполне возможно, что стали бы прессовать и меня, хозяина заправки. Поскольку именно я считался ее официальным хозяином. Брат, чего-то опасаясь, еще лет пять тому назад предусмотрительно оформил все документы на меня. Отношения у нас с ним были доверительными.

Он знал, что даже если я захочу сделать с его бизнесом что-то плохое, то все равно не сумею, поэтому просто попросил не волноваться и поставить подпись в нужных местах. В дальнейшем он научился подделывать мою подпись, поэтому я даже не знал, как там у него дела, какие налоги он платит и какие имеет прибыли. У него были свои проблемы, а у меня до последнего времени проблем вообще не было. И вот вдруг оказалось, что их, проблем, у меня на самом деле целая куча. И нужно как-то их решать. Можно было, правда, на все это забить. И тоже свалить в Амстердам. Хуже всего то, что брат ничего не сказал. И как теперь быть, я даже не догадывался. Еще несколько дней назад я считался свободным и независимым экспертом, который боролся непонятно с кем за демократию, а теперь вот на мне висела недвижимость, с которой нужно что-то делать, поскольку брата рядом нет и подделывать мою подпись некому.

Так или иначе, нужно было идти к этой их Ольге и хоть что-нибудь разузнать. Домой я сегодня не попадал никак. Лучше позвонить Лелику и предупредить. Я зашел в будку. На стене висел телефонный аппарат. Снял трубку.

– Не работает, – Коча стоял на пороге и смотрел на трубку в моей руке. – Я же говорил тебе.

– А мобила у тебя есть?

– Есть. Но тоже не работает, – ответил Коча.

– А у Травмированного?

– У Травмированного есть. Но он не даст.

– Хуй там не даст, – не поверил я и, оттолкнув Кочу, пошел в гараж.

Травмированный успел переодеться в синюю спецовку и натянуть на голову черный берет. Перед ним покачивалось, подвешенное на лебедке, какое-то железо, и Травмированный ощупывал его, как мясник коровью тушу.

– Шур, – сказал я, – дай мобилу. Я тут у вас до завтра остаюсь, надо своих предупредить.

– Остаешься? – посмотрел на меня Травмированный. – Давай. Только у меня денег на счету нет, так что болт.

– А откуда можно позвонить?

– Сходи на телевышку, здесь недалеко. И не мешайте мне, блядь! – крикнул он вслед.

* * *

Я обошел будку, миновал вагончик и по тропинке зашагал вперед. Спустился в балку, забрался на гору и, продравшись сквозь заросли малины, вышел на асфальтовую дорогу, ведущую от трассы. Подошел к забору, который тянулся вокруг телевышки. На воротах было написано «Вход воспрещен». Между тем сами ворота были открыты. Зашел во двор. Тропинка вела к одноэтажному зданию, в котором, видимо, и находился пульт управления или что там есть на телевышках. Сама вышка стояла поодаль, обсаженная цветами и обнесенная колючей проволокой. Из-за угла выскочила старая овчарка, подошла, лениво обнюхала мою обувь и пошла своей дорогой. Ни души. Даже если предположить, что за телевизионные трансляции здесь отвечала овчарка, обязанностями своими она откровенно пренебрегала. Я постоял, подождал, пока кто-нибудь выйдет, и, не дождавшись, подошел к дому. Дверь была закрыта. Я постучал. Никто, ясное дело, не ответил. Заглянул в окно. Там было темно и пусто. Вдруг изнутри выплыло лицо. Я испуганно отступил назад. Лицо сразу исчезло, послышались шаги, дверь открылась, на пороге стояла девочка лет шестнадцати, с коротко подстриженными черными волосами, большими серыми глазами и пластмассовыми серьгами в ушах. На ней была светлая короткая майка и джинсовая юбочка. На ногах – легкие сандалии.

– Привет, – сказала.

– Привет, – ответил я. – Я Герман. С бензозаправки.

– Герман? – переспросила она. – Ты брат Юры?

– Ты его знаешь?

– Здесь все друг друга знают, – объяснила она.

– У вас телефон есть? Мне позвонить надо, а у нас отключили. Коча говорит – за неуплату.

– Опять этот Коча, – сказала девочка и отступила в сторону, пропуская меня.

Я прошел по коридору, попал в комнату с кроватью у одной стены и столом у другой. На столе стоял телефон. Девочка вошла следом, стала у порога, внимательно наблюдая за мной.

– Можно? – спросил я.

– Давай, – ответила она. Из комнаты при этом не вышла.

Я взял трубку, набрал свой домашний.

– Да, – недовольным голосом сказал Лелик.

– Привет, это я.

– Ты где? – спросил Лелик.

– Я у брата, все нормально. Вы как доехали?

– Хуево доехали. Борю укачало, еле довез.

– Ну, сейчас все в порядке?

– Да, нормально. Ты когда будешь?

– Слушай, брателло, тут такая штука – я еще на день останусь. Надо завтра с бухгалтером встретиться. – Девочка за спиной хмыкнула. – Так что буду во вторник. Скажешь Боре, хорошо?

– Ну, не знаю. Может, ты сам ему скажешь?

– Да ладно, давай, подстрахуй. Договорились?

– Ты бы поговорил с Борей, а? Чтобы проблем не было.

– Да какие проблемы, Лелик? Не выебывайся. Друзьям нужно доверять.

– Ну, ладно.

– А я тебе бабу привезу. Резиновую.

– Лучше кардан мне привези.

– Ты будешь делать это с карданом?

– Мудак, – сказал Лелик и положил трубку.

Девочка проводила меня на улицу.

– Спасибо, – сказал я ей.