Преломление. Обречённые выжить

Саша встал, посмотрев на меня с большой укоризной, и молча, не попрощавшись, пошёл, свесив голову, дальше, по своему выбранному маршруту. Всем своим видом он походил на только что прибитую мной муху. После этого случая я больше его не встречал.

Антарктида без купюр

Книга судеб бухты Ардли

Заканчивался 1973 год. Наш теплоход обеспечивал 19-ю Антарктическую экспедицию, и мы, преодолев по меридиану всю Атлантику, зашли на один из многочисленных островов Антарктического архипелага, отделённого от Южной Америки самым коварным проливом Дрейка. Остров этот, названный русскими моряками Ватерлоо, находится на стыке двух океанов – Атлантического и Тихого. В юго-западной части острова имеется удобная глубоководная бухта Ардли, на берегу которой в тот год мирно соседствовали всего две научные полярные станции: советская «Беллинсгаузен» и чилийская «Президент Эдуардо Фрей».

Через 35 лет к ним присоседятся полярные станции ещё десяти государств, и остров станет самым заселённым и самым интернациональным на Антарктическом архипелаге. На нём возведут православный храм в честь Святой Троицы, который будет напоминать не только русским, но и южноамериканцам, полякам, украинцам, китайцам и корейцам о бренности и вечности нашего существования.

Со стороны пролива Дрейка остров ограждает протяжённая цепь подводных скал, выступающих местами на поверхность. Побережье здесь изобилует галечными пляжами, на которых можно увидеть лежбища морских слонов. На низких террасах скалистого берега встречаются кости морских животных.

В тот год на одной из прибрежных террас мы обнаружили хорошо сохранившийся скелет кита. Китобои вряд ли были причастны к этой жертве. Скорее всего, его выбросило на берег в силу каких-то природных обстоятельств. Примерно такой я видел в зоологическом музее Ленинграда. Мякоть кита была выклевана птицами, коих на этом острове, да и на соседних островах, не счесть.

Пернатых здесь прорва. И не приведи господи приблизиться любопытствующему к гнездовьям этого прожорливого населения: заклюют и обгадят с головы до ног. Спустя несколько лет после нашего посещения острова зимовщики станции «Беллинсгаузен» рассказывали, что от останков кита не осталось ни косточки. Птицы здесь были уже ни при чём: остатки скелета растащили на сувениры появившиеся после нас с середины семидесятых дотошные туристы.

Первый сувенир – средний китовый позвонок – унёс на своих покатых плечах наш старший судовой кок. Мы с опаской ожидали, не сварит ли он из этого позвонка бульон. Или, не дай бог, сделает студень. Однако кок решил по-другому – использовал позвонок как стул. Позвонок оказался на редкость удобным и устойчивым. За счёт своего веса при качке он стоял как вкопанный.

Когда судно вернулось домой и стало на ремонт в Риге, к нам на пароход по приглашению пришли наши шефы из Латвийской медицинской академии – будущие врачи и медсёстры. Для них всё было ново и интересно. Под занавес наш старший кок от щедрот своего сердца преподнёс им в подарок китовый позвонок, на котором цветными фломастерами расписались все члены экипажа. Вот так частица далёкой Антарктики попала волей судеб на Латвийскую землю к будущим медикам.

Но вернёмся в бухту Ардли, на берегу которой стояли тогда две уже упомянутые полярные станции, находившиеся по обе стороны ручья, вытекающего из озера Китеж, расположенного на верхнем плато. В тот год советской станции «Беллинсгаузен» исполнилось пять лет. Чилийская была на год моложе. По инициативе уже известного в те времена полярника Че наша станция считалась комсомольско-молодёжной. Этот великовозрастный чернобородый комсомолец Че её и возглавлял.

Бросив якоря посреди бухты, наш теплоход приготовился к выгрузке. Выгрузка была штатной на имеющиеся при станции плавсредства, которые к нашему приходу приготовили к эксплуатации. Сюда входили: речной теплоход, плашкоут и вездеход-амфибия. Теплоход, прозванный в народе речным трамвайчиком, запустили сразу же. Он напоминал те трамвайчики пятидесятых годов, которые ходили по Москве-реке, а потом и по Неве. «Минога» – такое негласное название закрепилось за этим теплоходиком, поскольку он был узок и проворен, как упомянутая рыба.

Денно и нощно курсировала «Минога» между берегом и нашей якорной стоянкой. На второй же день её приспособили для буксировки плашкоута – плавающего понтона. Плашкоут провалялся на берегу бухты около года и требовал тщательного осмотра. Всё ржавеет на этом свете, гниёт, разрушается. Поверхностный осмотр плашкоута показал, что он ещё якобы жив и готов к эксплуатации, о чём и сообщил нам по радио сам Че.

Однако время, случай и наша невнимательность, а то и просто безалаберность, внесли свои коррективы в Книгу судеб. В плашкоуте, на его донной поверхности, в каком-то из многочисленных сварных швов образовался незаметный свищ, повлиявший на дальнейший ход событий. Как часто это бывает в жизни – маленькая червоточина меняет ход задуманного сценария почти до неузнаваемости.

В тот год близ станции «Беллинсгаузен» планировалась постройка сварных хранилищ для дизельного топлива. «Минога» прибуксировала плашкоут к борту нашего теплохода. Во время загрузки плашкоут стал непривычно быстро погружаться в воду под тяжестью листового металла, ящиков со сварочным и прочим оборудованием.

Неприятности начались с того, что управляющий грузовыми лебёдками боцман Миша Таскин не смог ювелирно перенести очередной груз с кислородными баллонами, задев ими за фальшборт теплохода. Баллоны угрожающе накренились, высвободились из удавки стропа и понеслись, яко фугасные бомбы, на плашкоут, стоявший в носовой части теплохода как раз напротив трюма с грузом тротила: ни много ни мало сорок тонн. Страшно представить, если хотя бы один баллон взорвался от удара о стальную палубу плашкоута и стал бы детонатором для находящейся в трюме взрывчатки. При взрыве могло снести с лица земли две полярные станции. И бухта Ардли стала бы пустыней. Конечно, это была бы для нас лёгкая и мгновенная смерть. В то же время нелепая, как и многое в этом мире.

До сих пор вспоминается картинка из безалаберного дворового детства. Пацаны из соседнего двора умыкнули у строителей такой же кислородный баллон, затащили на пятый этаж и сбросили с балкона во двор-колодец. Взрывная волна выбила начисто все стёкла вместе с рамами в домах, окружающих двор, и докатилась до нашей неблизкой школы, разом распахнув фрамуги всех окон. Такова оказалась сила взрыва, превратившего место падения баллона в безрадостную картину, напоминавшую блокадный Ленинград после артобстрела.

Но в Книге судеб для нас была написана иная страница: баллоны не взорвались – пошли по касательной и, ударившись о деревянную тару со сварочным оборудованием, отрикошетили и камнем ушли в тёмные неприютные воды бухты. Это была всего лишь первая дань морскому богу. Мы даже испугаться не успели – только шарахнулись к противоположному борту плашкоута, и он под нашей тяжестью стал медленно крениться – не ровён час перевернётся. Пришлось срочно перемещаться обратно.

Я высвистал второго помощника капитана, отвечающего за погрузку:

– Петрович, смотри, какая комедия намечается. Похоже, вода внутри посудины.

– А ну-ка походи туда-сюда, – предложил Петрович, – посмотрим на её поведение.

Я встал на край борта, и плашкоут стал постепенно, но неотвратимо крениться на этот борт.

– Теперь давай на другой, – скомандовал второй помощник.

На другом борту картина была та же.

Петрович почесал в затылке и, резко махнув рукой, произнёс:

– Авось пронесёт! На перезагрузку времени нет. Цепляй «Миногу»! На стрёме поставим матроса с топором. Начнёт тонуть – руби буксирный трос, не жалей!

Подошла «Минога», зацепили плашкоут стальным тросом, и речной трамвайчик потащил бесценный груз. Как сейчас вижу эту картину: узкий пассажирский теплоходик времён, когда «жить стало лучше и веселей», тащит гружёный плашкоут. Богатырского виду матрос Толик стоит на корме «Миноги», как палач перед плахой: с поднятым пожарным топором на длинном красном топорище.

Будь я резчиком по кости, вырезал бы эту сцену из моржового бивня, как это делают жители Крайнего Севера, изображая оленьи упряжки и перипетии местной охоты.

Сначала всё шло хорошо, и все внимательно следили за процессом. Но как только речной трамвайчик стал делать плавный разворот, чтобы пойти прямым курсом к станции, плашкоут стал неотвратимо крениться и очень быстро перевернулся, сбросив весь груз на дно бухты Ардли. Это была вторая дань морскому богу. Богатырский матрос Толик так и остался с поднятым над головой топором. Рубить буксирный трос не было надобности, так как сам плашкоут не утонул, а просто перевернулся и в сохранности был доставлен на берег.

Я подошёл к Петровичу, на лице которого отражалось тоскливое недоумение.

– Петрович! Объясни мне неумному, почему «Миногу» зацепили так, что пришлось делать разворот? Подцепи плашкоут с другой стороны и – прямой курс на берег. Может быть, и прошёл бы он благополучно на ровном киле.

– Не допетрил! – честно признался Петрович. – Только об этом никому не говори.

У этой истории, к сожалению, был посторонний свидетель – чилийское судно «Пилото Пардо», недалеко от нас вставшее на якорь.

В тот же день, ближе к вечеру, у нас и на чилийце получили сигнал SOS от потерявшего управление судна «Калипсо» с командиром Кусто на борту. В проливе Дрейка у них вышел из строя главный двигатель, и их несло на рифы острова Ватерлоо со стороны Тихоокеанского побережья.

«Пилото Пардо» нёс на себе два морских геликоптера. Чилийцы тут же послали к месту аварии винтокрылую машину под номером 13. Машина эта была замечательная: манёвренная, небольшая, с каплевидной двухместной кабиной и с шасси на двух дутых поплавках, позволяющих ей садиться на водную поверхность. На цилиндрической хвостовой части надпись NAVAL.

Борт № 13 вылетал к Тихоокеанскому побережью несколько раз, и общими усилиями на «Калипсо» удалось запустить главный двигатель. Последним рейсом вертолёт привёз Филиппа Кусто – младшего сына командира «Калипсо». Расстояние до чилийца было не более четверти кабельтова. Когда мы увидели долговязую фигуру и скуластое лицо с крупным «птичьим» носом, то сразу подумали – сам командор пожаловал в гости. Филипп действительно походил на своего отца не только лицом, фигурой, но и жестами, и манерой держаться. В то время он уже владел собственной киностудией в Штатах, а в экспедиции исполнял роль главного оператора. Они снимали тогда очередной фильм под названием «На юг, где лёд и пламя». Съёмки велись в субантарктических водах – в подводных гротах плавающих айсбергов и на островах с действующими вулканами в районе Антарктического полуострова. Отсюда и «лёд и пламя» в названии.

На «Пилото Пардо» организовали брифинг. Филипп, выступая на нём, выразил уверенность, что французские и русские океанологи должны встретиться и обсудить проблемы, касающиеся состояния мировой экосистемы. Позднее, узнав о казусе с затоплением нашего груза и связавшись с отцом по радио, предложил помощь.

Наше руководство благородно отказалось от помощи, сославшись на плотный график. Мы форсировали все погрузочно-разгрузочные работы и переброску зимовочных составов, свернули такелаж и, дав серию прощальных гудков, эхом разнёсшихся по бухте Ардли, вышли на просторы Южного океана.

Комсомолец Че, он же экс-начальник станции «Беллинсгаузен», помахал ручкой гостеприимным чилийцам и долговязому Филиппу Кусто. Те с недоумением наблюдали за нашим внезапным отходом, наверняка сожалея, что не состоялась встреча двух научных судов, решающих общие задачи.

Наш экипаж тоже сожалел, что не удалось встретиться с командором Жаком Ивом Кусто и увидеть легендарное CALYPSO, о котором в те годы знал весь мир. По-видимому, эта встреча не была записана в Книгу судеб.

Зато комсомольцу Че в Книге судеб уже было прописано кресло зампредседателя в будущей Государственной Думе.

Штурману Петровичу, почёсывающему свою нечёсаную голову, ничего выдающегося прописано не было. Лишь одна забота о семье и детях.

Филиппу Кусто был начертан трагический финал. Ему оставалось жить всего шесть лет. Он погибнет в 1979 году, участвуя в съёмках на гидроплане «Каталина». Во время приводнения нос машины внезапно «зароется» в воду. Весь экипаж останется целым и невредимым. Только на борту не будет Филиппа Кусто. Его тело так и не найдут.

Командор, Жак Ив Кусто, прокладывал в Книге судеб оптимальный маршрут к восточному побережью острова Кинг-Джордж, на российских картах имеющего второе название – Ватерлоо.

А что мне было прописано в Книге судеб? Этого никто не узнает, в том числе и я. Поскольку прочитать её нам не дано. Следовал ли я указаниям судьбы, трудно сказать. Но судьба точно вручила мне в руки перо, чтобы описать то, что попадалось на моём пути. В этом я не сомневаюсь.

Именины на леднике

Рассказ полярника Вити Никитина

У Вити Боярского был день рождения. Кто его знал тогда, кроме родителей, жены и сотоварищей? Уже потом, спустя полтора десятка лет, когда он пересечёт на лыжах всю Антарктиду, о нём начнут говорить в полярных кругах и за их пределами. Дальнейшие его «похождения» не вписываются в мышление обывателя: многократные походы к Северному полюсу, пересечение Ледовитого океана с востока на запад и пр. и пр. и пр.

16 сентября 1976 года 26-й день рождения Вити Боярского мы отмечали на буровой, стоящей на шельфовом леднике Земли Королевы Мод, в сорока километрах от советской антарктической станции «Новолазаревская».

По этому случаю наш геофизик Володя Степанов сделал фирменные пельмени и торт. Развели спирт. Вечером после буровых работ все собрались в командирском балке[3 - Балок – щитовой утеплённый домик на полозьях.] за праздничным столом. Посидели, попели песни под гитару. Начальник нашей станции Лев Иванович по радио поздравил именинника. За стенами балка метель-пурга, пустыня великая ледяная, а здесь свет, друзья, гитарный перезвон, разговоры, еда, тепло, и становится по-настоящему радостно и торжественно, спокойно и легко на душе. Такого чувства нигде больше не испытаешь.