Прав ли Бушков, или Тающий ледяной трон. Художественно-историческое исследование

А вот как это описано в романе Солженицына «В круге первом».

«Дед Наделашина и отец его были портные – не роскошные, но мастеровитые. … Ему с детства эта обходительная мягкая работа понравилась, и он готовился к ней, присматриваясь и помогая. Но был конец НЭПа. Отцу принесли годовой налог – он его заплатил. Через два дня принесли ещё годовой – отец заплатил и его. С совершенным бесстыдством через два дня принесли ещё один годовой – уже утроенный. Отец порвал патент, снял вывеску и поступил в артель (да уж какая там артель, ясное дело – одно название, читай госпредприятие – С. Ю.)». (А. Солженицын. В круге первом. См. примеч. 51.)

Обратите внимание на иезуитскую хитрость. Сколько раз платил бедняга! Знал бы, что принесут ещё два налога, так сразу бы патент порвал…

И с тех пор обречен был народ жить в убожестве. И с тех пор на покупку гнусных скороходовских ботинок уходило пол зарплаты, а пошив зимнего пальто по сложности сравним был с постройкой дредноута, как писал в «Московской саге» Василий Аксёнов. И до того надоел народу хронический дефицит всего и вся, что стало это едва ли не основной причиной крушения государства в 1991 не к ночи будь помянутом году.

***

И наконец, о Рузвельте, а может и о Гитлере. Да, Рузвельт и Гитлер, по сути дела, тоже строили экономику на правосоциалистических идеях (у Гитлера и партия была национал-социалистическая), но именно, что «право…» Они как-то обошлись без ликвидации бюргеров и без раскулачивания фермеров и бауэров, без голода и репрессий по принципу «бей своих, чтобы чужие боялись».

Как всегда, особо впечатляют успехи американцев. Деятельность созданной Рузвельтом Администрации гражданских работ и возглавленного ею «Сивил Констракшн корпс» («Гражданский строительный корпус» – о нём речь впереди) буквально преобразила Америку, реализовав тысячи инфраструктурно-промышленных проектов, при этом не возведя ни одного объекта на костях людей, обращённых в рабство.

«Венцом этой деятельности явилась техническая готовность США создать в короткое время ядерное оружие и вообще мобилизационная готовность к мировой войне». (С. и Е. Рыбас. СТАЛИН. Судьба и стратегия. См. примеч. 52.)

Вот так, не больше и не меньше.

Глава 3. Гулаг. Как это было и как могло быть

«Шёл Толя алмазным зимним вечером к чёрной сопке, под которой был его дом.

Попутно тянулся к санпропускнику длинный женский этап. Навстречу этапу маршировал из бани взвод японских пленных под красным флагом и с пением «Катюши»…

Как вдруг при встрече с женским этапом пение прекратилось.

– Мадама, русска мадама, – захихикали японцы.

– Ох, жёлтенького бы мне сейчас, – услышал Толя рядом глубокий женский вздох.

Колонна двигалась прямо по краю кювета, а конвоиры шли по тому же дощатому тротуару, что и Толя. Услышав вздох, Толя, конечно, не повернул головы, но краем глаза всё же увидел огромное отвратительное общество идущих женщин в разномастном тряпье, в продранных ватных штанах, с котомками на плечах и с котелками у пояса, иные в шляпках, прикрученных к голове вафельными полотенцами, некоторые со следами губной помады.

Яркие пятна этих ртов среди серых грязных лиц показались Толе полнейшей непристойностью. Он старался теперь дышать через рот, чтобы не чувствовать запаха этих женщин, и, естественно, с ужасом отгонял мысль о том, что ещё год назад мать его и тётя Варя ходили в таких же колоннах.

– Жёлтенького, чёрненького, полосатенького, – простонал с недвусмысленным всхлипом другой голос.

Женщины захохотали, а Толя вздрогнул. Вздрогнул и конвоир, идущий впереди Толи.

– Разговорчики! – рявкнул он с каким-то чуть ли не испугом.

– Эх, сейчас бы любую баклашечку между ног! – крикнул из глубины колонны отчаянный голосок.

– Эй, Ваня-вертухай, зайдём за угол, раком встану!

Хохот разразился ещё пуще, а конвоир только дёрнул плечом и промолчал.

Толя, тот вообще не знал, куда деваться. Что это значит – «раком»? Это нечто немыслимое! Что мне делать? Побежать, что ли, прочь?

– А вон этого, молоденького, не хочешь, Софа? Глянь, какой свежачок! Небось ещё целочка! Палочка розовенькая, сладкая! Эскимо!

– Ох, мамочка, роди меня обратно!

Толя понял, что говорят о нём, и покрылся холодным потом. Предательская краска залила лицо, загудело в ушах.

– Покраснел-то, покраснел-то как, девки!

– Иди к нам, пацан, всему научим!

– Оставьте ребёнка в покое, шалавы!

– И то правда, подруга! Попробуешь пальчика, не захочешь мальчика!

Не в силах больше сдерживаться, Толя с неосмысленным гневом повернул голову и увидел десятки старых бабьих рож, обращённых к нему. Сейчас я их обматерю, сейчас я их покрою четырёхпалубным матом, тогда они узнают, какие парни живут в Магадане!»

Да простит мне читатель эту длинную цитату! Хотя автору этих строк Василию Аксёнову («Ожог», часть 2-я) довелось заглянуть лишь краешком глаза в лагерную преисподнюю, во всей нашей обширной литературе на эту тему не найти, пожалуй, более пронзительных строк. Ещё как-то терпимо читать о том, как в лагерях мешали с грязью и оскотинивали нас, мужчин и мальчишек, но не у всякого хватит смелости вообразить себе, что же творила жизнь лагерная с нашими дочерьми, жёнами и матерями. В особенности с теми из них, кто не блистали молодостью и красотой, или не могли переступить моральные запреты. Были времена, когда мужчины и женщины в лагерях содержались совместно, да и начальство лагерное состояло в основном из мужчин, так что этот путь позволял иным представительницам прекрасного пола довольно удобно устроиться в лагерной жизни. Остальным никто не делал скидок на их слабую женскую сущность, и работа им доставалась по большей части истинно мужская. Именно женщинам довелось коснуться самого дна лагерной бездны. Причём товарищ Сталин позаботился, чтобы общей участи не избегли даже жёны его ближайших соратников – председателя президиума Верховного совета («всесоюзного старосты») Михаила Ивановича Калинина и главы советского правительства Вячеслава Молотова. По заведённым правилам игры вельможные мужья ставили свои согласующие подписи на постановлениях об аресте жён, а сами оставались на воле кушать кремлёвский паёк. Михаил Иванович блудил с балеринами Большого театра, может, с тоски по супруге…

Страна воздвигала военную промышленность и ковала оружие, пожирая свою плоть и кровь. Страшные, иррациональные, людоедские исправительно-истребительно-трудовые лагеря были наряду с колхозами основным орудием строительства социализма. Иногда грань между этими злокачественными хозяйственными новообразованиями и вовсе стиралась. Почему создавались так называемые сельхозлагеря (в просторечии – сельхозы)? О них упоминает Солженицын в своём «Архипелаге…». Не потому ли, что народ в деревнях частенько завидовал даже лагерной «пайке»? Не потому ли, что замордованные поборами крестьяне в конце концов разбегались, как во времена Петра или Анны Иоанновны, и приходилось привлекать заключённых к обработке пустующих земель? Лично я другой причины не вижу. Если сравнить колхоз с хозяйством помещика в эпоху крепостного права, то сельхозлагерь тогда – нечто вроде хозяйства античного рабовладельца. Шаг назад – от феодального строя к рабовладельческому. Но что я слышу? Мои оппоненты кричат мне: «Да как вы смеете! Да как можно сравнивать!! Ведь колхоз – это высшее достижение цивилизации в области аграрной политики! Это самое передовое, СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ хозяйство!» Хорошо. Готов согласиться. В таком случае переход от колхозов к сельхозам это три шага назад, от социализма, минуя капитализм, затем феодализм, прямо на загородную виллу древнеримского патриция.

Политическая установка на мировую революцию, агрессивная военная доктрина, необходимость в кратчайшие сроки вооружить огромную армию лучшими образцами военной техники по мысли наших вождей делали применение рабского труда неизбежным. Да пожалуй, временами оно и было так на самом деле. Насчёт этого глава правительства товарищ Молотов браво доложил какому-то там съезду: «Мы делали это раньше, делаем теперь и будем делать впредь. Это выгодно для общества. Это полезно для преступников». Во как. Выгоднейшее предприятие для общества, а уж для государства и подавно. И для преступников полезно. Ну, преступники свой взгляд на это дело имеют, а вот насчёт пользы государственной мы порассуждаем.

Лагеря необходимы были как завершающая ступень террора (донос – арест – следствие – трибунал – расстрел или лагерь). Но не роль политического устрашителя была их главной ролью. Они должны были возместить неготовность экономики к великим скачкам, рывкам и прочим обновлениям народного хозяйства. Это потребовало тяжкого ручного труда (с помощью топора, лопаты, лома, кайла и тачки) в суровых (морозы, иногда жара) климатических условиях, в отдалённых диких местностях (север европейской части России, Сибирь-матушка, Чукотка, Колыма и т. д.), где накладно обустраивать какую-либо социальную сферу (нормальные квартиры, школы, больницы, кинотеатры, рестораны). Ну, кто ещё, кроме людей подневольных, принудительно лишённых семьи и собственности, сможет выполнять подобные работы? Представьте сибирский зимний лес. Кстати, иногда, до него и дойти надо несколько километров от лагеря, поднявшись задолго до рассвета, а вечером вернуться обратно. А в том лесу снега по пояс, который заключённым приходится утаптывать своими ногами, прежде чем вручную, топором (бензопилы были в ГУЛАГе редкостью!) свалить дерево. А потом надо обрубить все ветви и сучья, опять же добираясь до них в глубоком снегу, распилить хлыст и сложить брёвна в штабель. Обрубленные сырые ветки надо сжигать, и дым огромных костров постоянно окутывает место вырубки, сбивая дыхание, разъедая глаза (правда, летом где-то даже и хорошо, отгоняет мошкару и комаров, от которых житья нет) … Кажется, и восемь часов отработать невозможно в таких условиях, а смена длится десять, а то и двенадцать! И норма в день – где три с половиной, где пять кубометров. Уже вечно скрючены, не разгибаются пальцы, не поднимаются руки, не переступают ноги. Но стране нужна валюта! А во время невиданной войны стране было нужно неслыханное количество пироксилиновых порохов, для которых нужна целлюлоза, добываемая из древесины.

А кто ещё, кроме людей подневольных, сможет разгружать голыми руками кирпичи, так, что с ладоней и пальцев быстро сдирается кожа? (См. примеч. 53.) Ведь у страны не хватает средств на брезентовые рукавицы!

А кого ещё вы послали бы в медные рудники на сухое бурение, где нужно двенадцать часов в сутки дышать пылью? Четыре-пять месяцев такого труда – и человек умирает от силикоза лёгких. (См. примеч. 54.) Но ведь страна не может позволить себе расходовать средства на внедрение более передовых методов! Даже на противопылевые маски у страны не хватает средств!

А кого ещё, кроме заключённых, вы заставите в колымский мороз кайлом долбить золотоносную породу, лопатой нагружать её в тачку и тачкой отвозить куда следует? А ведь стране нужно золото!

И всё это – на тощем лагерном пайке, беспощадно урезаемом за невыполнение нормы, с жалкими надбавками за её выполнение и перевыполнение…

А сколько всего построено, проложено, прорыто заключёнными!

Про Беломорканал я упоминал уже. А кроме него был ещё Волгоканал, по объёму работ превысивший Беломорский примерно в семь раз. И тоже обошлись без средств механизации. Правда, этот канал в народном хозяйстве был нужен.

А железнодорожное строительство? Железные дороги Котлас – Воркута, Тайшет – Лена, Комсомольск – Совгавань, Караганда – Моинты – Балхаш, достройка вторых путей Великой сибирской магистрали… Это из нужных. А были ещё ненужные, знаменитые «мёртвые» дороги, начатые и брошенные ввиду полной бессмысленности всей затеи, такие, как Игарка – Салехард, Лальск – Пинюг… А шоссейные дороги? А плотины электростанций? Все эти ГЭС – Куйбышевская, Нижнетуломская, Усть-Каменогорская. А промышленные комбинаты? Магнитогорский, Кузнецкий, Березниковский химический, Балхашский медеплавильный, Соликамский бумажный, да что там комбинаты, целые города – Молотовск (Северодвинск), Воркута, Дудинка, Норильск, Совгавань, Магадан, порт Находка… А Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова на Ленинских горах, устремлённый ввысь, в будущее? В его строительстве тоже принимали участие заключённые… И под строительство уже упомянутого Дворца Советов на месте снесённого храма Христа тоже был организован лагерный пункт.

Не забудем также вклад заключённых в реализацию советского атомного проекта. Почти все объекты атомной промышленности возведены их руками.

Но не только строительством, лесоповалом и добычей ископаемых занимались советские рабы. Так называемые промколонии имелись почти в каждом городе, это были обычные заводы и фабрики, даже оборонные, вот только трудились на них зэки. Это широко практиковалось во всех отраслях промышленности, кроме, пожалуй, пищевой и вино-водочной.

Архипелагом назвал Солженицын ГУЛАГ (Главное управление лагерей ОГПУ – НКВД – МВД, обобщённо говоря – лагерную систему). Очень точный художественный и, вместе с тем, хозяйственно-географический образ. Лагеря, густо разбросанные по всей территории страны, выключенные из обычной жизни, живущие своим, непредставимым на воле бытом, действительно больше всего напоминали острова. Как бурная вулканическая деятельность образует на поверхности океана острова дымящейся лавы, так продолжающаяся в стране революция порождала острова «исправительно-трудовых» лагерей. Некоторые из них держались недолго, как временные лесоповальные лагпункты, исчезавшие навсегда после вырубки ближнего леса, или лагпункты, передвигавшиеся вдоль строительства магистралей. Другие укоренялись на десятилетия. Иные разбухали и захватывали целые области (Устьвымьлаг, Потьминские лагеря). Ну, а Колыма превратилась в целый материк, почти сплошь заселённый зэками. Тут островки «вольной» жизни тонули в лагерном море, причём почти все вольные были отбывшими сроки заключёнными. Нарисовать карту архипелага в пространстве и отследить её изменения во времени сейчас уже не представляется возможным, да и не нужно никому. Достаточно помнить, что повсюду трудились бессловесные, покорные, безотказные и дешёвые заключённые, словно неким волшебством способные воплотить в металл, в железобетон, в гранит или кирпич любую фантазию нашего руководства.

Мы уже выяснили, что дешевизной своей лагеря могли кого угодно одолеть в конкурентной борьбе, если бы такое понадобилось. Но и это ещё не всё. Мало всего этого, так лагеря ещё были на самоокупаемости. В начале тридцатых систему исправительно-трудовых учреждений перевели на хозрасчёт. Что это понятие применительно к лагерям обозначает? А вот что. Содержание рабской рабочей силы дёшево, но всё же не бесплатно. Эту шелупонь за колючей проволокой кормить надо? Надо, а то ноги протянут, кто работать будет? И одевать иногда надо, и позволять им бараки для себя строить, иначе вымерзнут нахрен, кто работать будет? А охранять их мороки сколько? А надо, куда денешься, разбегутся – опять же, кто работать будет? Понятное дело, и с голодухи мрут, и замерзают, и бегут иногда, но и расходы нести приходится, а то никакое ГПУ-НКВД не управится сажать-присылать новых. Ну, а доходы откуда берутся у лагеря? Это по-разному. Если лагерное начальство само ведёт производство, как, например, на лесоповале, то государство примет лес у лагеря по цене, которой левая пятка чиновника где-нибудь в Госплане захочет. А если лагерь отдаёт работяг-зэков на стройку, на завод, сторонней организации, одним словом, то за каждую пару рабочих рук, за каждый нормо-час в бухгалтерию лагеря будет перечислено столько, сколько правая пятка у другого чиновника захочет. И хватит ли этих перечислений на покрытие лагерных расходов, Бог весть! Если не хватит, то придётся несчастным зэкам производительность труда повышать без всякой дополнительной механизации, и в сутках имея всё те же двадцать четыре часа. Самый безболезненный и выгодный путь – завести в лагере высокодоходное подсобное производство. Мастерскую там портняжную или сапожную, коровник, свинарник, курятник, тепличку… Заодно господам офицерам из лагерной администрации подспорье в их нелёгкой жизни. А ежели главный начальник не совсем зверь, то и зэкам кое-что достанется.

И после всего сказанного как же можно усомниться в огромной пользе, которую принесли лагеря государству? Да как же провели бы мы без лагерей нашу великую индустриализацию? Да ведь страна на них стояла! Колхозы, лагеря и террор – вот три кита нашей державы. Честь и слава великому товарищу Сталину за то, что он вовремя додумался эти подпорки воздвигнуть, а то бы рухнула держава-то!

Но есть одна неприятность. Уж больно народ у нас несознательный, ненадёжный, весь покрыт «родимыми пятнами капитализма»: тут и лень, и вороватость, и хроническая халатность… Да мало ли что! Сказано ведь было кем-то из классиков марксизма-ленинизма, что для нового социалистического общества новый человек нужен, так ведь недосуг ждать, пока новые люди подрастут, приходится всё со старыми возиться. А эти старые только и смотрят, чтоб от работы отлынивать вместо того, чтобы трудиться сознательно, с пониманием, что нет у родного государства средств, чтобы вознаградить их за труд. Тачку сломать, топор затупить, механизм какой-нибудь дефицитный испортить, одним словом, что бы ни делать, лишь бы не работать. Рабочее время при малейшей возможности на перекуры использовать. А когда что-то сделают, так потом окажется, что сделано всё абы как. Товарищ прораб! Если работают у тебя заключённые, готовься всё по два-три раза переделывать. Знай, что засыпанную траншею придётся вновь раскапывать, прибитые доски отдирать, выложенные стены ломать… Мало того, и вольные рабочие заразятся от зэков этим несоциалистическим отношением к труду. А уж о приписках и воровстве и говорить нечего. С этим злом не будешь знать, как и бороться! Ну, никак ты не заставишь этих тупых скотов трудиться производительно! Никак не сделаешь их труд прибыльным, даже если на брезентовых рукавицах и пылезащитных масках будешь экономить!

А ещё дешёвый рабский труд развращал самих прорабов, заводских директоров, лагерных начальников, наркомов, министров и самое высшее руководство. Недосмотры везде и у всех случаются. Ещё древние римляне подметили, что человеку свойственно ошибаться. Две тысячи лет спустя Владимир Ильич Ленин выразил то же самое другими словами: не ошибается тот, кто ничего не делает. Как отрадно бывало вспомнить ленинскую мудрость, если хотели как лучше, а вышла какая-нибудь чепуха (или – вышло как всегда). Скажем, захотел гражданин начальник перевыполнить план молевого сплава, напряг всех и вся, ценой сгоревших на лесоповале жизней перевыполнил план лесозаготовок и заставил вывалить в реку столько древесины, что ниже по течению не успели её выудить до зимы… Вмёрзли брёвна в лёд, и без того паводки каждую весну, а тут ещё река будет брёвнами запружена, вдруг поднимется вода выше, чем обычно, да и смоет соседние посёлки! Это – пример из жизни, причём неоднократно встречавшийся. В таких случаях применяли бомбардировочную авиацию, или динамит вагонами расходовали, а брёвна зэки поскорее вытаскивали на берег, работая по грудь в ледяной воде, и потом сжигали, так как они, в воде перемокшие, уже ни на что годны не были. Ну, так велика ли беда? Пожурят гражданина начальника (не за всё ж расстреливать, а то начальства не напасёшся!), зэков новых пришлют, они нового лесу навалят, выполнение плана – долг, перевыполнение – честь, так что к следующей зиме, того и гляди, опять всё повториться.