Нераскаявшиеся каины. Криминал прошлых веков

День заключенного заканчивался вторым обходом. Снова перекличка, снова проверка надёжности решёток и замков на дверях. И снова звонил колокол, возвещая, что свобода стала чуть-чуть ближе…

Когда отсидка казалась лафой

Поначалу все арестованные вне зависимости от вменяемых им в вину статей Уголовного уложения содержались вместе. Но в 1842 году Николай I повелел разделить заключенных по четырем разрядам. Уголовников теперь надлежало помещать к уголовникам, политических – к политическим, должников – к таким же, как они, разорившимся мещанам и купцам. Для пересыльных начали строить отдельный барак.

В это же время, кстати, появились и камеры-одиночки. Как говорилось в царском указе, «для особо опасных государственных преступников». К ним относились те, кто «замышлял заговор против существующего строя», убийцы и насильники. Однако срок пребывания в одиночках ограничивался полутора годами.

До 90-х годов позапрошлого века основную массу заключенных составляли уголовники, которым «светили» либо виселица, либо каторга. Но вскоре убийц и разбойников потеснили революционеры всех мастей. Сначала это были члены марксистских кружков. Их было столько, что начальник тюрьмы был вынужден направить прошение в вышестоящие инстанции с просьбой разрешить построить во дворе острога три новых барака.

Однако режим содержания был достаточно либеральным. Арестантам можно было гулять по двору до захода солнца, они устраивали концерты, чаепития, митинги. Кому такая отсидка лафой не покажется?

За Семашко отдувались все

В 1905 году тюремным старостой был избран Николай Семашко. Арестанты надеялись, что пользовавшийся авторитетом среди них самих и тюремного начальства будущий нарком здравоохранения станет их надеждой и опорой. Но, увы, вышло всё по-другому.

Существуют две версии падения авторитета тюремного старосты. Согласно одной из них, Семашко возомнил себя вождем всех времен и народов (он действительно был очень самолюбив), а согласно другой, ему дали банальную взятку. Так или не так, установить уже невозможно. Фактически же Семашко поспособствовал бежать из острога латышу В. Левниексу.

Побег был успешным. За это отдувались все: и политические заключенные, и уголовники. Прогулки без вооруженных охранников с собаками начальник тюремного замка отменил вообще, митинги и чаепития запрещались, за исполнение революционных песен тюремных солистов помещали в карцер, а свидания с родными ограничили во времени. Кто-то из заключенных после этого плюнул Семашко в лицо, назвав его негодяем и предателем. Биографы наркома здравоохранения об этом при застое, естественно, умалчивали.

Но прошло два года, революционный пыл поутих, и режим в остроге снова помягчел. Здесь даже выпускался рукописный журнал под названием «Тополь». Снова двери днем камер открывались настежь, можно было беспрепятственно навестить друзей, выпить с ними чаю или чего-нибудь покрепче. За целковый охранники приносили из соседней лавки и вино, и водку, и фрукты. Ну, чем, спрашивается, не курорт?

В 1914 году, когда началась Первая мировая война, всех обитателей острога в спешном порядке переселили в новое здание тюрьмы на Арзамасском шоссе. Их места заняли германские и австрийские военнопленные.

Пламя красного террора

С октября 1917 года острог пустовал. Но после того, как большевики объявили о начале красного террора, камеры снова заполнились. Правда, уже совсем другим контингентом: бывшими царскими офицерами, представителями дворянства, купцами, банкирами. Их в 1918 году доставляли сюда группами по 20—30 человек, многих затем расстреливали.

В феврале 1918 года на буржуев Нижнего Новгорода была наложена контрибуция в 50 миллионов рублей. Чуть меньшую дань надлежало выплатить богатым людям Арзамаса, сел Богородского и Городец, других населенных пунктов. Но кто-то из предпринимателей был не в состоянии заплатить требуемую от него сумму, либо попросту отказался субсидировать большевиков. И в тюрьме оказались такие известные предприниматели, как Башкировы, Марковы, Курепины, Вяхирев. Всего в начале апреля в Нижегородский острог было заключено около ста бизнесменов. Началась национализация их домов, а потом и расстрелы. В числе первых жертв были купцы В. М. Теребин, Г. А. Вичин, А. М. Дьячков, Н. П. Обозов, А Чичеров, Вячеслав и Константин Бебешины.

В наши дни острог стал музеем. Только вот как быть с площадью Свободы? Всю дорогу она не была свободной от насилия. Может, лучше вернуть ей прежнее название – Острожная?

ПАЛАЧИ

Арзамасская быль, арзамасская боль

…Его повели в пыточную башню. Это была одна из башен деревянной с присыпом крепостной стены Арзамаса. Там была огромная печь, лежали разные пыточные инструменты и стояли два столба с перекладиной, а под ней – гири разного веса.

Антипа ждали палач, двое сторожей и писарь, который должен фиксировать показания. Антипа привязали к лавке, и палач начал его сечь кнутом. К последнему двадцатому удару кожа на спине полопалась. После этого вздёрнули на дыбу. Антип кричал от боли. Но его ждали еще более суровые испытания. Палач взял раскаленный прут и стал водить им вдоль израненной кнутом спины, в некоторых местах нажимая с особым усердием…

А после этого Портнова приговорили к смерти, и тот же самый палач посадил его на кол. Эта казнь была очень мучительной. Кол медленно пробивал кишки, некоторым страдальцам приходилось мучиться сутки и более…

Кату – плату

История не сохранила имя арзамасского палача, пытавшего Портнова. Как и многих других – их запоминали разве что по кличкам. И хотя данная, с позволения сказать, профессия считалась в народе презираемой, все вакансии среди мастеров заплечных дел до начала позапрошлого века были заполнены. И сегодня это не очень-то понятно: работы у заплечника хватало. Требовалось провести экзекуцию так, чтобы осужденный не умер во время пыток и давал показания. Палачи осуществляли также надзор за городскими проститутками, собирая с них плату, отвечали за чистку общественных уборных, занимались отловом бродячих собак, удаляли из города падаль и выгоняли прокаженных. Плюс к этому – уборка на месте казни, придание мертвому телу как можно более ужасающего вида, чтобы выставить его напоказ. Насадить, например, отрубленную голову на железный прут, а прут прикрепить к столбу. А между тем жалование жизнегубцы получали мизерное (в XYII веке – всего четыре рубля в год, а начиная с петровских времен – 9 рублей 95 копеек, так как дел прибавилось). К тому же все их ненавидели. Палач пожизненно лишался духовного окормления и не допускался к причастию.