Время бесов

– Нет, не помню.

– А говядаря Кузьму Минина помнишь? Боярыню Морозову?

– Кого? – переспросил я. – Какого Минина, народного героя?

– Его, касатика, – ответила старуха.

– Конечно, помню, он на Красной площади стоит.

– Как это стоит? – удивилась теперь уже Ульяна.

– Ну, не сам конечно стоит, а его памятник, – сказал я, но, видя, что недоумение на ее лице не исчезает, объяснил. – Великим людям делают специальные памятники. Это вроде как лики святых на иконах только из, из… – Я подумал, что про бронзу она тоже вряд ли знает, и сказал понятное, – из чугуна.

– Кузьма из чугуна стоит? – поразилась старуха. – Вот бы дядя Кузя узнал, то-то порадовался!

– Вы что, с ним знакомы? – совсем обалдев от невероятности происходящего, спросил я.

– Как же не знакома, когда он твой друг.

– Мой друг? – повторил за ней я.

– Так ты и вправду ничего не помнишь? – наконец, поверила старуха. – И про Наталью Морозову забыл?

– Это которая боярыня, староверка? Та, что на картине Сурикова на санях в ссылку едет? Тогда ее не Натальей, а Феодосия зовут.

– Я про твою зазнобу, говорю, Наталью Георгиевну.

– Первый раз о такой слышу.

Ульяна посмотрела мне в лицо своими светлыми, старыми глазами и, кажется, поверила, что я ее не морочу.

– Знать, потом услышишь, – сказала она и встала с подоконника. – Ну, батюшка Алексей Григорьич, мне идти пора. Путь неблизкий, а ноги у меня старые.

– А зачем вы сюда приходили? – спросил я.

– С тобой повидаться, батюшка.

– Откуда вы знали, что меня встретите?

– Стало быть, знала, – коротко ответила старуха, почему-то больше не желая со мной разговаривать. – Прощай, батюшка, может, когда еще свидимся

Я хотел задержать ее и выспросить, что она, собственно, имела в виду, говоря о Минине и Морозовой, но она замкнулась, опустила плечи, стала с виду совсем дряхлой и засеменила к выходу.

Что имела в виду бабка Ульяна, называя людей, живших триста лет назад, своими и, главное, моими знакомыми, я так и не понял. Да и, вообще, наша с ней встреча получилась какой-то фантастической. Теоретически, встречаясь с «долгожилыми» людьми, как называет себя Марфа Оковна, женщина, которая втравила меня в путешествие в прошлое, и ее жених Иван, ставший моим приятелем, я уже допускал, то, что какой-то вид или подвид Homo habilis (человека разумного) может жить дольше нас, homo sapiens (человека мыслящего), больше не казалось мне невероятным. В конце концов, можно обратиться к Библии, там сказано, что Адам прожил девятьсот тридцать лет, его сын Сиф почти столько же, сколько и отец, девятьсот двенадцать, а внук, Енох – девятьсот пять лет. Почему бы и бабушке Ульяне не пожить лишнюю сотню-другую лет?

Однако, не успел я толком прийти в себя после неожиданной встречи со старухой, как на меня свалилось новое происшествие. В барский дом явились коммунары, с ломами и топорами, как выяснилось, выкорчевывать рамы. Я вышел наружу, когда они начали обсуждать, откуда начинать ломать, сверху или снизу. Не то, что у меня был какой-нибудь личный интерес к этому дому, возмутило бесцельное варварство. К тому же это имение теперь принадлежало, если верить старухе, крупному российскому ученому Николаю Николаевичу Бекетову, основоположнику отечественной биохимии.

– Зачем вообще выламывать рамы? – спросил я одного из коммунаров, высокого, худого человека с птичьим лицом и маленькой, на тонкой жилистой шее головой, отчего он казался похож на грифа.

– Как проклятый помещичий дом поломаем, на этом месте поставим эту, как ее, – он повернулся к товарищам, чтобы подсказали забытое слово, но те ему не помогли, угрюмо переминались с ноги на ногу, – ну, эту, холеру, чтобы написаны герои революции.

– Стелу, что ли? – предположил я. – Или памятник?

– Чего надо, то и поставим, – рассердился микроцефал, – а ты иди своей дорогой и в наши дела не встревай.

– Да вы знаете, чей это дом?

– Знаем, проклятого помещика, есплуотатора и кровопийца Пошли, товарищи, чего это над нами продотрядовец раскомандовался Ломать, не строить!

– Я вам поломаю, – разозлился я, – а ну, пошли вон отсюда!

Коммунары, а их было человек десять, были людьми свободными и гордыми, поэтому мой грубый, командный тон задел за живое.

– Да ты знаешь, вша тифозная, что мы сейчас с тобой сделаем? – спросил длинношеий, примеривая в руке топор.

– Так ты что, меня пугать вздумал? – угрожающе спросил я, вынимая из кармана наган. – Ну, кто из вас такой смелый, кого первым класть?!

Коммунары при виде оружия притихли и начали нерешительно отступать. Потом один из компании, с конопатым лицом, успокоительно сказал:

– Да брось ты его, товарищ Филипп, пущай с им товарищ Бебель разбирается. Чего тебе, больше всех надо!

Товарищ Филипп шмыгнул своим орлиным носом и еще больше вытянул шею:

– Ты, товарищ, не знаешь с кем связался, – строго, чтобы сохранить лицо, сказал он. – Наше дело не просто политическое, наша коммуния тебе за то спасибо не скажет!

– И правда, товарищ, – вмешался еще один политически подкованный участник конфликта, – ты бы, чем здря наганом махать, открыл дебаты, а то нашу кашу жрешь, аж за ушами трещит, а теперь орешь, как при старом прижиме!

Мне и самому уже начало казаться, что я немного перегнул палку, особенно с учетом их винтовочного арсенала и пулемета системы «Максим». Пришлось выкручиваться:

– Да как же на вас не орать, дорогие товарищи коммунары, когда вы собрались ломать дом лучшего друга и соратника нашего незабвенного товарища Карла Маркса? Это что за идеология такая и политпросвет? Здесь, может, по приказу из центра будет открыт музей победившей революции, а вы сюда с топорами явились! Да узнай о такой вашей контрреволюции товарищ Карл Маркс или, скажем, товарищ Троцкий, они что сделают? Пришлют сюда ЧОН и вас всех к стенке за саботаж! Дебаты хочешь? – набросился я на политически подкованного коммунара – Даешь дебаты! Только потом сами не обижайтесь!

Моя речь, кажется, произвела впечатление. Во всяком случае, суровые лица революционеров смягчились.

– Так что же ты сразу не сказал, чей это дом! – с упреком спросил меня товарищ Филипп, засовывая древко топора за ремень шинели. – Мы чего? Мы товарища Карла Маркса за отца родного почитаем. Нам самим думаешь, здеся ломаться охота?

Назад в коммуну мы шли вместе Довольные, что удалось увильнуть от работы, коммунары добродушно подтрунивали над нами с Филиппом. Тот скалил в улыбке мелкие зубы и периодически хлопал меня по спине Из церкви нам навстречу вышел недовольно удивленный товарищ Август:

– Вы чего это, товарищи, волыните? – строго спросил он. – Али уже все поломали?

– Вон тот товарищ пущай тебе все объяснит, – ответил за всех Филипп. – Близорукость ты, товарищ Бебель, допустил. Да! Так и к стенке встать недолго!

Август Телегин-Бебель ничего не понял и потребовал объяснений. Пришлось опять гнать ту же пургу про лучшего друга Карла Маркса. Однако, товарищ Август оказался не так-то прост и попытался оспорить исторический факт дружбы двух выдающихся ученых. Однако, я тут же забил его названиями трудов основоположника, в которых тот прямо указывал на дружбу с русским ученым.

– Так, я же не против критика Готской программы, – начал сдаваться товарищ Август, – но и наших революционеров, которые проливают кровь, нужно уважить! Получается, что карлову другу статуй поставим, а нашим героям революции – шиш?!

– Ты почему мне сапоги Порогова не прислал? – негромко спросил я его в самый острый момент дискуссии. – Не хочешь сапоги отдавать, так куртку сымай!

– Товарищи, мы на этом разом кончаем дебаты, – тотчас пошел он на попятный, – в том твоя вина, товарищ Филя, тебе было поручено изучить труды, а ты подвел товарищей. Что вот товарищ Ордынцева про нас подумает?