Время бесов

– Сколько!? – совершенно непроизвольно воскликнул я, чем добил ее окончательно.

– Сколько слышал, – ответила она – Для революционера главное, не как он выглядит, а то, что у него внутри!

– Ну, тогда и вопросов нет, как выглядишь, так и ладно. Главное, что внутри тебе все шестьдесят. Да ты не тушуйся, товарищ Ордынцева, лучше учи устав своей партии,

– Я и не тушуюсь, – ответила девушка чуть дрогнувшим голосом, – Для революционера важна не внешность, а содержание. Новые люди будут искать друг в друге не мещанскую красоту, а внутреннюю гармонию

– Вот здесь ты права, внутренней красоты у тебя столько, что ты можешь спокойно спать в одной постели с посторонним мужчиной, и он к тебе пальцем и не прикоснется Ты поддерживаешь новые теории о взаимоотношении полов?

– Я все революционные теории поддерживаю

– Вот и прекрасно, будете делать девушкам дефлорацию на торжественных митингах и публично случать их с достойными партийцами. А тебе за заслуги в политпросвете старшие товарищи подберут идеологически проверенного самца, и он оплодотворит твое революционное лоно,

– Товарищ Алексей, мне начинает казаться, что ты не революционер, а совершенно враждебный элемент!

– Это почему?

– Ты говоришь совсем не по-революционному!

– Как думаю, так и говорю, и мне непонятно, товарищ Ордынцева, на каком основании ты присвоила себе право судить, что правильно, что нет,

– На правах пролетария! – ответила она.

– Это ты-то пролетарий? Или твой товарищ Телегин пролетарий? Да вы оба мелкобуржуазные вырожденцы и тунеядцы! А ты еще, скорее всего, дочь какого-нибудь действительного тайного советника, которой захотелось поиграть в революционную свободу. Вот ты и носишься с дурацкими идеями и морочишь всем голову своим политпросветом.

– Откуда ты узнал про моего отца? У меня с ним нет ничего общего!

– Вот видишь, ты уже и от отца отреклась. Птицу видно по полету, прочитала, небось, «Овода» и решила, что в революции и есть высшая романтика.

– Да, прочитала! Это моя любимая книга!

– Только не учла, что оводы – это такие поганым мухи, которые кусают полезных людям коров и лошадей.

– Я не буду с тобой спорить, товарищ, но выводы сделаю и просигнализирую в твою партийную ячейку!

– Сигнализируй, – сердито сказал я, – только не забывай, что иногда всем, даже пламенным революционеркам, следует мыться.

Последний удар ее добил, и даже в тусклом свете воскового огарка было видно, как Ордынцева вспыхнула.

– Я, я, – начала она, – я, думаю, что .,

– Я не знаю, о чем ты думаешь, и знать не хочу Нам с тобой все равно не по пути.

Отбрив Ордынцеву, я задул свечу и лег на топчан, предоставив ей устраиваться в темноте. Она пошелестела одеждой и прилегла с самого края. Я отодвинулся к стене и повернулся к ней спиной. Какое-то время было совсем тихо, потом послышались еле слышные всхлипывания. Я никак на это не отреагировал и нарочито ровно задышал, чтобы она думала, что я уже сплю. Вскоре всхлипывания стали чуть громче. Ордынцева плакала так горько и по-детски, что я не выдержал и повернулся к ней:

– Ну, что ты разнюнилась, что случилось?

Ордынцева не ответила и замолчала, Однако, я чувствовал, как от ее сдерживаемых рыданий под нами дрожат нары,, Пришлось истратить спичку и зажечь свечу Девушка лежала ничком, уткнувшись лицом в прелую, вонючую солому, на которой мы спали, и горько, беззвучно плакала, Женские слезы, как всегда, сначала меня рассердили, потом заставили раскаяться в грубости и вызвали жалость. Как успокаивать революционерок, я не знал, поэтому начал гладить ее плечо и бормотать невразумительные, утешительные слова. Только потому, что она расплакалась, признавать правильность ее «политической платформы» у меня не было никакого желания. Все эти взбесившиеся борцы за революционность и народное счастье меня уже достали.

– Ладно, девочка, извини меня, я был не совсем прав, – в конце концов, сказал я.

– Почему, не прав? – воскликнула она. – В том-то и дело, что прав! А я самая обыкновенная дрянь!

С этим трудно было спорить, но уже то, что она заговорила человеческим голосом, многого стоило,

– Как тебя угораздило вляпаться в революцию, да еще на стороне эсеров? – спросил я, чтобы как-то ее отвлечь. Слушать исповеди и выяснять всю ночь отношения у меня не было никакого желания.

– Ты был прав, к нам на дачу каждое лето приезжал студент и привозил запрещенные книжки. Я прочитала «Овода» и возненавидела тиранов…

– Понятно, студент тебя соблазнил и втянул в подпольную работу.

– Нет, он был не такой, он женщинами не интересовался. К тому же я была совсем еще девчонкой. И вообще, его волновала только революция. Потом его казнили, – неожиданно кончила она свою романтическую историю.

– За что?

– За теракт. Они с товарищами совершил покушение на жандармского генерала. Я посчитала, что должна отомстить за него. Так и стала революционеркой. Как раз в это время произошла Февральская революция, власть захватила буржуазия…

– Тебя как звать? – спросил я.

– Товарищ Ордынцева.

– Фамилию твою я знаю, имя у тебя есть?

– Есть, Даша, только так меня уже давно никто не зовет.

– Так вот что, Даша, давай сейчас поспим, а утром решим, что тебе нужно делать дальше. И запомни, если останешься в эсерах, тебя большевики через пару, тройку лет расстреляют, как нечего делать.

– Что ты такое говоришь! – воскликнула Ордынцева. – Мы же союзники!

– Когда делят власть или деньги, про друзей и союзников забывают. Не веришь, прочитай, как проходила французская революция. А у нас все получается жестче. Представь, что будет, если тебе что-то придется делить с Телегиным? Он за красные штаны и кожаную куртку сегодня застрелил человека. Правда, такого же мерзавца, как и сам, но это не суть.

– Как застрелил?

– При тебе же разговор был, что бывший командир продотряда пытался бежать.

– Но ведь он был врагом революции!

– Все, – устало сказал я, – давай обо всем поговорим завтра.

– А можно, товарищ Алексей, я лягу к тебе поближе, а то мне холодно. Ты не думай, у меня только голова немытая, это чтобы, ну, понимаешь, чтобы товарищи не думали…

– Понятно, чтобы не приставали. Ладно, ложись, утро вечера мудренее.

Мы обнялись, чтобы было теплее спать, Даша еще несколько раз всхлипнула и мирно засопела.

Глава 5

Утром, когда я проснулся, Ордынцевой на топчане уже не было, она тихо, так что я не слышал, встала и ушла Одевшись, я заглянул в «столовую», там уже начали собираться на завтрак коммунары. Петь с ними я не хотел и отправился на улицу. Погода была сырая и прохладная, но дождя не было Я умылся у колодца по пояс, и только после этого вернулся в трапезную. Там уже были в разгаре песнопения. Товарищ Август успешно руководил хором и, когда прихожане допели последний революционный псалом, провел занятие политпросвета: