Бешеная Мария. Документальные легенды

– И не удивляйтесь, господин старший лейтенант! Наши возможности в этом плане безграничны!

Господи! Он приобнимает Сиротинина!

– Правда, Николай? И здесь нет такого понятия друг или враг. Мы полностью рассчитались за содеянное. Поэтому с Вами будем разговаривать мысленно. До утра. Но если Вы внезапно проснётесь – мы исчезнем. И уже не сможем понять друг друга.

– Так кто же Вы, обер-лейтенант? И почему всегда приходите вместе с моим старшим сержантом?

– Это легко объяснить. Всех нас связывает семнадцатое июля тысяча девятьсот сорок первого года. Я тоже участник того боя. С противоположной стороны, разумеется.

– Вы хотите сказать, что мы видели друг друга тогда?

Теперь уже Коля Сиротинин отрицательно покачал головой: «Нет, комбат! Не встречались воочию. Но противниками были. Мы с обер-лейтенантом уже здесь познакомились. Сейчас могу познакомить и вас. Все счета оплачены. Каждый получил своё. Так что… Познакомить вас, комбат? Это, – мой бывший сержант кивнул в сторону немца, – обер-лейтенант Фридрих Хёнфельд. Командир той танковой группы против которой я дрался. А это, Фридрих, мой бывший командир батареи – старший лейтенант Николай. Он только перед войной стал у нас комбатом. Так что я больше к нему по званию обращался. Не упомнил фамилию-то. Ты уж прости, комбат.

– Вы, обер-лейтенант, наверное тоже погибли в том бою?

– Нет, господин старший лейтенант. Я погиб позже. Под Тулой. В сорок втором. Тогда ваши солдаты нашли мой дневник и передали военному корреспонденту. Плохо вы чтите своих героев! Если бы такое сделал немецкий солдат – об этом знала бы вся Германия!

– Оставь это, Фридрих! – вижу, как мой бывший сержант пытается сгладить ситуацию. Видимо там у них, за чертой, действительно всё оплачено и враждовать нету смысла. – Ты же сам знаешь, что пёрли вы тогда вперёд со страшной силой. А информация о боях местного значения иногда совсем пропадала. Или опаздывала… или приходила в искажённом виде… часто была противоречивой.

– Это говорит о том, что информационная служба у вас работала из рук вон плохо, что ваша военная доктрина, господин сержант, была не верной! Основные её положения мы знали с тридцать четвёртого года: «На чужой территории и малой кровью!». Сам подумай, Николай, почему мы выбрали для удара именно двадцать второго июня? Об этом у вас много написано. И согласись – удар был ошеломляющим! Как ты думаешь, почему мы так резко рванули к Москве? Почему мы за два месяца практически уничтожили кадровую Красную Армию? Да потому, что в тридцатые годы наши офицеры-лётчики обучались у вас в Липецке. А танкисты в Казани. Отвлекаясь от темы нашего разговора: никто не догадался почему на Липецк находящийся в зоне действия люфтваффе не упала ни одна бомба? Это уже спустя десятилетия стало известно: там жила девушка, в которую был безумно влюблён Герман Геринг в тридцатых. Мария, кажется, её звали. Но оставим лирику и установим истину: вот откуда нам были известны ваши новые тактические и стратегические разработки. И вплоть до двадцать второго июня сорок первого года мы были «дружественными армиями». А этот гениальный финт фюрера с договором о ненападении? Хотя ваши историки приписывают эту идею Сталину. Пусть они ломают свои копья! Кстати, наш командующий генерал-полковник Хайнц Гудериан потому и стал одним из главных советников и любимчиком фюрера, что прекрасно знал ваши разработки о применении танков в современной войне. В вермахте даже кличку ему придумали – «Быстрый Хайнц». Мы, поставившие Польшу на колени за неполный месяц, Францию – за тридцать семь дней, проведя совместный парад в тридцать девятом году в Бресте, не учли одного. Стойкости таких как ты. В Европе была логичной и правильной любая капитуляция противника, когда наши танковые клинья рвали чью-либо оборону. Но здесь, в России, появилось то, что не подлежит никакой логике! Какой-то старший сержант Сиротинин, один, на три часа останавливает бронированный кулак любимца фюрера! А позже, под Москвой, мальчишки-курсанты Подольского пехотного училища с одними винтовками держат нас несколько суток… фантастика!