Маленькие и неприметные – 3. Холодное блюдо в багажнике

– Василий Александрыч, клевета! – возмущённо вскричал Женя. – Мы только собирались взглянуть на те чётки, о которых я вам говорил по телефону. И нарвались на яростное противодействие.

– Ха! Ха! Ха! – троекратно продекламировала Бояркина и указала на стоявших позади неё Людмилу Александровну и Катю. – У меня есть свидетели.

– Да, – выступила вперёд Катя. – Ворвались без разрешения, закрыли дверь и стали стрелять. Марина Григорьевна подала сигнал, и я стала стучать в дверь.

– Какой сигнал подала? – спросил один из коллег Василия Александровича по фамилии Гольцов, невысокого роста молодой мужчина с очень серьёзным и сосредоточенным лицом.

– Звуковой. Голосом. И я стала колотить в дверь. Потом мы с Людмилой Александровной выбили дверь и едва не угодили под пули.

– Хотели поговорить, а она подняла визг. Ну, эти и принялись в дверь ломиться, – изложил свою версию происшедшего Женя. – Кстати, у меня тоже двое свидетелей имеются.

– Не свидетелей, а бандитов! – злобно поправила Бояркина.

– Ладно, разберёмся. И где эти чётки, из-за которых сыр-бор? – обратился к Бояркиной Василий Александрович.

– При чём тут чётки? – возмутилась Бояркина. – Меня чуть не подстрелили, как куропатку! Вот эти вот бандиты!

Женя приблизился к Василию Александровичу и шепнул:

– Они у неё в кармане или в кабинете.

Василий Александрович окинул Бояркину цепким взглядом – пиджачок с тремя карманами и юбка, как минимум, с двумя. И он равнодушным голосом проговорил:

– Что за чётки у вас, Марина Григорьевна, интересные появились?

– Дались вам эти чётки! – Бояркина с недоумением обвела присутствующих взглядом округлившихся глаз. – Да в чём дело?

– Позвольте взглянуть, – настаивал Василий Александрович.

– Пожалуйста! – продолжала недоумевать Марина Бояркина. Она направилась в свой кабинет, остальные последовали за нею. – Заодно и на дырки в стене поглядите. А стол пускай мне новый покупают – там скол совершенно непотребный. Устроили мне разгром по Фадееву. Я сказала, чтобы тут ничего не трогали до вашего прихода. Вот, сами полюбуйтесь. Я сидела за столом, когда они ворвались и потребовали, чтобы я отправилась с ними. В заложники, очевидно, на пытки и жестокую смерть. Я, естественно, воспротивилась. Результат – стрельба и едва ли не убийство. Три дырки в стене – я даже не знаю, чем их заделывать. А стол? С таким столом я должна вип-клиентов принимать?

– Позвольте взглянуть на чётки, – повторил Василий Александрович.

– Чётки? Где же они? – осматривая поверхность стола, проговорила Бояркина. – Что-то я их не вижу. Между прочим, я была в настолько безысходном положении, что вынуждена была запустить пепельницей в окно. Чтобы привлечь внимание. Я даже думала, что придётся самой в окно выбрасываться. Для той же цели. Да, чтобы привлечь внимание к тому, что здесь творилось.

– Похоже, улика ликвидирована, – высказал предположение Гольцов и с сожалением покачал головой.

– Но мы их видели! И опознали! – вскричал Женя. – Так что…

И он посмотрел на Бояркину не предвещающим ничего хорошего взглядом.

– Не надо самодеятельность тут разводить, – досадливо поморщился Василий Александрович. – Проведём обыск и найдём.

– Обыск?! – опешила Бояркина. – Что вы искать собрались? Да что тут происходит, чёрт возьми?!

Василий Александрович надул щёки и приосанился.

– Марина Григорьевна, вам предлагается добровольно выдать оружие, а также иные предметы, имеющие отношение к убийству господина Козюкова. У следствия, в частности, имеются основания полагать, что в данном помещении находятся чётки, представляющие собой соединённые… – Василий Александрович обернулся к Жене. – Каким образом там?..

– На шнурке. На чёрненьком шнурочке! – подсказал тот.

– Так вот… – продолжил Василий Александрович. – Да, речь, в частности, идёт о чётках в форме так называемых человеческих зубов на чёрного цвета верёвочке.

– Но какое отношение имеют они к убийству? Мне их подарили. Мне их наш сотрудник подарил, – растерянно проговорила Бояркина.

– Есть основания полагать, что они принадлежали господину Козюкову. Где они? Их видели у вас сегодня.

Бояркина обежала вокруг стола, заглянула под стол, потом начала выдвигать один за другим ящики и заглядывать в них.

– Ничего не понимаю, – потерянно приговаривала она. – При чём тут Козюков, когда мне их Лев Николаевич дал? И куда они подевались? Я же говорила, ничего здесь не трогать. Катя, заходил кто-нибудь сюда? Ведь я же просила, чтобы никто… Чтобы никто и ничего не касался.

Катя принялась уверять, что никто ничего здесь не трогал. А заходить, конечно, заходили. Но только, кажется, свои. И то из любопытства, а не для того, чтобы что-нибудь взять. Бояркина, до которой постепенно доходило осознание всей серьёзности положения, смотрела на Катю теперь с ненавистью во взгляде.

Но в отношения директора и секретаря вмешался Василий Александрович. Попросив Бояркину остаться, он велел всем сотрудникам салона занять свои рабочие места, а Жене, Никите и Сёме пройти в приёмную. Необходимые распоряжения он отдал и своим спутникам. Оперативно-следственная машина завертелась.

Завертелась, повертелась с часик, а потом начала пробуксовывать. Пробуксовывать в том смысле, что никто не мог сказать, куда исчезли чётки. Обыск также ничего не дал.

Было, однако, установлено, что пропавшие чётки, по всей видимости, в полной мере идентичны чёткам Козюкова – описания их, сделанные как Бояркиной и её подчинёнными, так и козюковцами совпали.

***

Мышенков замороженно сидел в своём кабинете и ждал. Ему дано время на то, чтобы подумать, поразмыслить и что-нибудь сообразить. Но что тут придумаешь? Он сейчас как белогвардейский генерал эпохи гражданской войны, проигравший последнюю в своей жизни битву, которому ничего не остаётся иного, как только лишь написать прощальное письмо жене и детям, а затем пустить себе пулю в висок.

Однако тем генералам было проще. Во-первых, у них было огнестрельное оружие. Во-вторых… Да, им, суровым и гордым генералам, вероятно, не так сильно хотелось жить, как хочется жить и долго-долго не умирать ему, Льву Николаевичу Мышенкову.

И действительно, что за жизнь тогда была! Холод, голод, разруха! Ни телевизора, ни радио, ни компьютера, а удобства зачастую – во дворе!

Мышенков выскочил из-за стола. Нет, надо что-то делать, что-то предпринимать! Необходимо извернуться и вывернуться! Чётки нашли в его кабинете. Но где! На полу! Они валялись на полу. Почему? Их кто-то выронил. А кто? Да неизвестно. Ему, по крайней мере, это неизвестно. Может, Марина Григорьевна и выронила, когда тут зверствовала. Или кто-то другой, из миротворцев, например.

И Мышенков принял решение. Он будет утверждать, что они появились тут, в его кабинете, именно после той их ссоры с мордобоем. А раньше их не было, и быть не могло.

Откуда он это знает? Да хотя бы потому, например, что как раз перед нападением на него Бояркиной он уронил свою паркеровскую ручку и вынужден был весь пол облазить, чтобы её отыскать. И не было там никаких посторонних предметов! Уж чётки-то он бы заметил. Два глаза плюс две линзы всё-таки.

Вошёл Василий Александрович. Мужик мужиком. Ему бы не пиджак с галстуком, которые на нём словно на корове седло, а косоворотку с пояском или, на худой конец, робу сталевара. Однако – власть. Мышенков вежливо улыбнулся и чуть-чуть приподнялся в кресле.

– Прошу располагаться, где вам будет удобно.

Василий Александрович, усевшись в кресло напротив Мышенкова и бросив на стол чёрную папку, некоторое время смотрел на Льва Николаевича молча, затем развёл руками в стороны и произнёс:

– Ну-с, я вас слушаю.

– Простите, не понял, вы задали какой-то вопрос? – живо откликнулся Мышенков.

– Да, о всё тех же чётках.

– Но я не знаю, куда они подевались! Так что прошу прощения.

– Откуда они взялись? Это-то, надеюсь, вам известно?