Супербомба

– Ну, ты, дурень, даешь, – он только после этих слов понял, что его пистолет уже в моей руке, чему несказанно удивился. А подбородок все-таки с силой потер – значит, он у него не каменный. – И чего?..

– Да почти ничего.

Он некоторое время раздумывал, прикидывая цели, которые могли бы быть достигнуты моей неоправданной атакой.

– Машину тебе, что ли, хочется, дык она тебе ни к чему, – он показал, что прекрасно понимает, кто перед ним. Уже этими словами показал, что знает, как опасно мне появляться на дороге. Как опасно мне вообще на открытом месте появляться.

– Совершенно ни к чему, – я легко согласился, и так же легко встал на ноги, и помощи больше не просил. – Пойдем в дом.

– «Замочить» хочешь? – спросил он, впрочем, без особого испуга.

– Хотел бы, «замочил» бы уже здесь. Какая мне, на хрен, разница.

Усатый животом недоуменно пошевелил, как другой пожал бы плечами.

– Ну, дык пойдем.

Еще раз по сторонам посмотрел, вздохнул глубоко и двинулся к дому первым. Ключ на связке со многими другими ключами он искал долго, но все-таки нашел, после нескольких поворотов дверь распахнул почти гостеприимно, но негостеприимно вошел первым и сразу двинулся в глубину своего большого дачного дома, словно показать желал, что он за дверью не спрятался и не нанесет удар из-за угла, то есть из-за косяка. Это показалось мне достаточно уважительным отношением, и вполне вероятно, что он знает больше, чем могли сообщить ему менты при проверке на дороге.

Что менты спрашивают при проверке на дороге – общеизвестно. Останавливают машину, интересуются, есть ли в машине посторонние. Причем стандартный вопрос задают даже тем, кто в одиночестве едет. Меня самого так в прошлом году останавливали, когда я один ехал. И спросили. Я тогда даже в форме был. И сообщил, что роту солдат в багажнике везу. Шутку не поняли и не оценили, но документы не проверяли. Дело было недалеко от расположения нашей бригады, и к офицерам бригады менты относились с уважением и с опаской. А если пьяный им попадался, всегда старались отвернуться, даже если пьяный их к себе звал. Просто были случаи для ментов нелицеприятные. Вернее, для их лиц неприятные, а нелицеприятными их считали для наших офицеров, которые не желали лица ментов беречь...

Я вошел и сразу за порогом осмотрелся, словно был тут впервые. И даже постарался усилием воли любопытство в глазах зажечь. Но я еще вчера вечером дом осмотрел основательно и подготовил его для разговора. «Жучки» поставил не только в самых популярных местах, но даже в подвале, где есть одна бетонированная комната, очень удобная для содержания пленника. Это на случай, если дело не так пойдет, как следует, – я доверия не вызову и меня каким-то образом туда запрут. Чтобы иметь пусть одностороннюю, но связь. Впрочем, из всех других мест дома информация тоже доходить будет. Машина с «прослушкой» стоит недалеко, на посту ГИБДД, оправдывая свое присутствие тем, что офицеры нашей части вместе с «гиббонами»[7 - «Гиббоны» – жаргонное прозвище сотрудников ГИБДД.] дежурят, чтобы опознать меня, если я появлюсь. Если даже появлюсь, естественно, никто не опознает, но для ментов помощь армии в этом случае важна. Кто знает, люблю я носить парики и накладные бороды или не люблю. Я-то, конечно, этого не люблю, но менты подозревать меня в желании изменить внешность тоже полное право имеют.

* * *

– Тебе пива или чай?

– Чай из холодильника, – сказал я. И тут же поймал себя на том, что чуть было не «завалился», чуть было не показал, что даже содержимое его холодильника изучил, хотя ничего и не тронул. Но успел поправить ситуацию, переведя знания в неуверенную просьбу. – Если тебе не трудно, завари и в холодильник поставь бутылочку. Лучше зеленый. Зеленый чай имеется?

– Имеется.

– Так в Южной Америке чай пьют. Кофе – горячим, чай – холодным, – я ненавязчиво объяснил то, что он, наверное, и без меня слышал. Если бы не слышал, то не держал бы в холодильнике чай.

– Был там, что ли? – поинтересовался он.

И легенды о спецназе ГРУ он тоже слышал. В легендах рассказывается, что спецназ ГРУ по всему свету воюет, чуть ли не в Антарктиде на стороне одних пингвинов против других пингвинов. В действительности такое положение вещей было только при Советском Союзе. Как только в какой-то стране начиналась очередная пингвинья заварушка, наших спецов сразу отправляли туда. Сейчас же подобные командировки – редкость и удача для любого офицера спецназа.

– Нет, только читал, – я проявил соответствующую случаю скромность. – И жена у меня дома так же делает. Я ее научил.

– У тебя того... – проявил он интерес. – Жена-то где?

Проявил сочувствие. Это уже хорошо.

– Дома, – я сказал чистую правду. – Или на работе. Но, скорее, дома. Она иногда дома работает. Дай «мобилу», если не жадный.

Маленькие глазки-буравчики посмотрели на меня недобро. Жадным он, похоже, не был, разве что слегка жадноватым. Но мобильник из нагрудного кармана пропитанной потом рубашки все же вытащил и протянул.

Я набрал номер. Это предусматривалось планом. И даже предусматривалось, что я наберу не номер мобильника жены, а именно номер домашнего телефона. Трубка номер зафиксирует. Возможно, попытаются ее «достать». Через номер несложно вычислить домашний адрес. Жену прикрывают попарно опытные офицеры нашего батальона. За ее безопасность в этом случае можно не беспокоиться. Но если «доставать» ее будут, это тоже может дать в руки след. Дополнительный... Хотя вовсе не обязательно, что след этот приведет именно туда, куда следует.

Татьяна ответила быстро.

– Слушаю.

Она у меня научилась отвечать. Раньше всегда говорила традиционное «Алло!», теперь говорит строго по-военному «Слушаю». Почти как дежурный по штабу, только звания не называет и не представляется по всей форме, как положено: «Старший прапорщик Бравлинова».

– Привет, это я.

– Сережа! Что с тобой случилось?

– Не буду объяснять. Что бы тебе ни сказали про меня плохого, не верь. Это ошибка. Скоро все выяснится.

– Ты где? Тебя уже дома искали. Ко мне менты приходили, спрашивали про всех твоих знакомых. Я назвала тех, кого ты уже почти забыл.

– Вообще никого называть не надо было.

– Я только тех, у кого ты точно не появишься.

– Все равно. Просьба только одна – не верь никаким обвинениям в мой адрес.

– Я и так не верю.

– Ладно, мальчишке привет. Я с чужой трубки звоню. Не буду чужие деньги тратить. Целую. Не переживай, все образуется.

– Береги себя.

Я отключился от разговора и вернул трубку хозяину.

– И что ты делать собираешься? – спросил усатый откровенно.

– Ты знаешь, кто я?

Он хмыкнул.

– А кто ж не знает. Твою фотографию по три раза в день по телевизору показывают. На моей памяти такой облавы еще ни на кого не устраивали.

Откуда-то с улицы донесся звук автомобильного двигателя.

– К тебе кто-то? – спросил я, показывая стволом пистолета на окно.

Он громко цыкнул, обозначая свое недовольство и непонимание. Гостей он, похоже, не ждал и не готов был радостно раскинуть руки при их появлении. Я не желал бы пока принимать его гостей тем более, но уже по собственным причинам.

– Соседи вроде сегодня не должны, – сказал усатый и пузатый и к окну подошел. – Ничего себе. Какого им тут. Менты едут.

– К тебе?

– А что им у меня делать. Я ментов не вызываю.

Я подошел к другому окну и осторожно выглянул. Ментовский «уазик» ехал неторопливо по улице среди коллективных садов. Похоже, скорость обусловливалась тем, что менты по сторонам посматривали. Урожай в конце мая собирать рано, высматривать, что стащить, – бесполезно, и на этом основании я сделал вывод, что и здесь меня ищут. Но на дверце «уазика» красовалась надпись «ДПС», то есть дорожно-патрульная служба. Это слегка разочаровывало, но и заставляло задуматься. Хотя использование такой машины может быть простой маскировкой.