В глубине осени. Сборник рассказов

– Хорошая собака, – испуганно прокомментировал врач и сказал, что всё в порядке и можно ехать дальше.

Пограничники хотели осмотреть груз, но микроавтобус был набит вещами так плотно, что хрен руку просунешь. Да и кому охота торчать на морозе! Проверив документы и увидев, что Сергей выезжает в Россию на ПМЖ, придираться не стали. На прощание задали дежурный вопрос: «Оружие, наркотики везёте?» – и открыли шлагбаум.

На белорусской стороне очереди не было, никого не задерживали. Проверяли документы, ставили штамп о пересечении границы и пропускали через кордон. Всё. Теперь до Москвы можно ехать спокойно.

Тяжин впал в тяжёлую задумчивость. Всё последнее время перед отъездом он был слишком занят. Теперь же, глядя на дорогу, заснеженные обочины и придорожный лес, убегающие куда-то назад в прошлое, он мысленно тянулся вслед за ними. В воспоминаниях его не было строгой последовательности, он двигался, как будто шёл по топкому месту, перескакивая с кочки на кочку, пытался устоять, задержаться, но терял равновесие и вынужденно перепрыгивал дальше.

Когда-то, когда Тяжину было столько же лет, сколько сейчас его дочери, у Серёжи возникла странная идея: пешком пересечь весь город по прямой линии, нигде не сворачивая – необычная фантазия для одиннадцатилетнего мальчика. Идея возникла внезапно. В кино. Что это был за фильм – он не помнил. Детские билеты были дёшевы, и Сергей часто бегал на дневные сеансы один.

Были последние дни октября или начало ноября. Дни становились всё короче, и темнело рано. Когда Сергей вышел из дверей кинозала, дневной свет ещё освещал улицу, но в нём уже что-то дрогнуло, и он начал медленно гаснуть, как перед сеансом фильма, когда выключают свет и темнеет не сразу, а постепенно. Только на улице это происходило ещё медленнее. Тяжин не помнил, почему ему пришла в голову именно эта мысль, но появилась она внезапно, как, впрочем, и решимость её исполнить. Он двинулся по улице, минуя перекрёсток, и углубился в район Старого города, на условной границе которого находился кинотеатр.

Школа имени Соломеи Нерис. Букинистический антикварный магазин.

Тут же в эти воспоминания вклинивались и более поздние. Вот он уже стоит в тесном уютном помещении магазина под низкими монастырскими сводами у полок со старыми книгами. Перебирает открытки с изображениями улиц Старого города, какими они были в конце ХIХ и в начале ХХ века. Тихо переговаривается со своим другом Мирославом. Листает замшелые книжки. Вдыхает неповторимый запах старинных переплётов, потёртых корешков, пожелтевших листов.

Вдруг открылись монастырские высокие резные двери морга, и Мирослава вывезли на каталке. Он был одет в тёмно-серый костюм, который был ему велик. Один глаз был чуть приоткрыт, и в щёлке виднелся голубоватый радужный ободок. Когда перекладывали Мирослава в гроб, Тяжин взялся за ноги покойного друга, перевязанные тесёмкой, на которой болталась бирка с фамилией, и с удивлением почувствовал неожиданную лёгкость: болезнь съела и высушила тело Мирека – так звали его близкие и друзья.

Мгновение… и опять та же улица. Доминиканский собор. Дорога постепенно спускалась к улице Горького со стоящей на углу высокой колокольней костёла святых Иоаннов. Дальше узкими переулками вышел к Саду молодёжи. Мимо тира, аттракционов и павильонов по центральной аллее дошёл до узкого мостика через быструю неширокую речку Вильняле. За речкой резко взлетали вверх холмы Нагорного парка. Стал взбираться по извилистой тропинке. Накрапывал дождик. Быстро темнело, и холмы покрылись туманной сыростью.

Он не чувствовал времени и усталости. На особенно крутых подъёмах хватался за ветки густо растущих деревьев и кустарников. Ноги скользили по размокшей глинистой земле. Часов у него не было, и он не знал, сколько времени бродил по холмам. Дорожки были пустынны. Никого не встретил. Наконец, на вершине холма открылась поляна со стоящими в отдалении друг от друга дубами. Во влажном сумраке он почти уже не различал дороги. Неожиданно споткнулся обо что-то твёрдое, смутно белеющее под ногами. Приглядевшись, стал различать белые прямоугольные плиты, разбросанные по всему плато, на гладкой поверхности которых были выбиты буквы неизвестного ему языка. Шестиконечные звёзды. Некоторые плиты были в трещинах, несколько – вовсе разбиты на куски. Он нагнулся и поднял маленький обломок белого искрящегося камня. Положил его в карман намокшей куртки и долго держал обломок в руке, пока камень не согрелся и не стал тёплым.

Память Тяжина опять скакнула – и вот он сидит дома на кухне и вырезает столовым ножом из каменного огрызка голову коня, вгрызается в мрамор. Крошки и белая мучная пыль, как в замедленной съёмке, падают на пол.

Тут же он продолжил путь и, как ему казалось, шёл прямо. Но в неясных очертаниях холмов и тропинок происходило нечто странное. Стало мерещиться, что он недавно уже проходил здесь, хотя этого не могло быть, ведь Серёжа двигался всё время прямо. Впереди сквозь заросли увидел свет. Спустился с холма и вышел на асфальтированную дорогу, освещённую редкими фонарями. И каково же было его изумление, когда он оказался у того же мостика через речку, который переходил несколько часов назад!..

Тяжин время от времени открывал глаза. В свете фар мимо лобового стекла под косым углом крутилась и падала под колёса на вечернее шоссе редкая белая пыль и превращалась в подобие волн. Резкий ветер подхватывал и смахивал лёгкую крупу в кювет. Сергей то дремал, то вновь просыпался. Водитель – худощавый молодой парень – всё так же молча сидел за рулём и смотрел вперёд, как будто застыл или замёрз. Филька спал, положив большую голову на передние лапы, и судя по тому, как конвульсивно дрожали его брови и передние лапы, видел свои собачьи сны. В тяжёлом похмельном мозгу Тяжина кружилась одна и та же строфа: «Татьяна русскою душою, сама не зная почему, любила русскую зиму…»

Тяжин почти всё время спал. Лишь изредка они останавливались, чтобы вывести Филю для оправки. Не заезжая в Тамбов, повернули направо на Волгоград. Несколько раз водитель путался, сворачивал раньше времени и заезжал не туда. Сверялись с картой. Вязли в снегу. Сергей выходил, толкал автобус, потел и матерился.

Вот, наконец, и райцентр. Железнодорожный переезд, станция, теперь уже и до Безукладовки рукой подать – вдоль железки, мимо бензозаправки и свеклопункта. Слава богу, что Центральная расчищена – видно, с утра трактор прошёл. А так бы хрен проехали! Свежие высокие сугробы по обочинам – снегу в этом году пропасть. Не доезжая шести—семи домов до конца улицы изба Тяжина – засыпанный снегом пятистенок. Сергей, разминая затёкшее от долгой езды тело, кое-как протопал по сугробам, поднялся по ступеням крыльца и с трудом открыл заиндевевшие двери. Через веранду прошёл в кухню, потом в комнату, оглядел пустые выстывшие стены и пол, сиротливые оконца, льющие в промёрзшие внутренности дома серенький дребезжащий свет. Филя неотступно следовал за Тяжиным, обнюхивал углы и недоумённо поглядывал на хозяина.

Надо было разгружаться. Сергей пробежался по соседям, позвал мужиков на помощь. Теперь торопиться некуда. Приехали.

Пока занесли весь скарб, начало темнеть. Водитель решил отдохнуть до утра в Безукладовке – обратный путь неблизкий. Лида – соседка из дома напротив – пригласила переночевать у неё: пока в доме у Серёги не поспишь – холодно. Накрыла немудрёный стол, налила свойского самогона. Расспросы: «как да что?», «да что почём?», «а у вас?», «а у нас-то». Муж Лиды недавно умер от диабета. Старшая дочь с мужем в райцентре – новый дом построили, живут не тужат. Дочка у них, внучка, стало быть, Лидина. Младший сын, Димка, отслужил в армии. Работает на грузовике в кооперативе. Бегает где-то. Женихается. Закусили, выпили, побалакали. Путешественников после долгого пути и разгрузки разморило. Лида уложила их спать. Завтра у Тяжина много дел. Он заснул мгновенно, как только прислонился щекой к подушке.

Деревня Безукладовка стоит на чернозёме. Прёт всё дуро?м – и, если не засеять чем-нибудь культурным, мигом зарастает сорняком: борщевиком, сурепкой, лебедой, крапивой и чертополохом. Дома и огороды по улице Центральной лепятся тесно вплотную друг к другу, разделённые где хлипкими заборчиками, где плодовыми деревьями, а где и вовсе просто непаханой полоской земли. За эти полоски, межи и границы между соседями идёт многолетняя упорная, а иногда и кровопролитная война. Война эта стала частью деревенского существования и даже некой извращённой формой развлечения или жестокой, грубой забавы. Соседи неусыпно подстерегали друг друга: как кто прозевает или расслабится, так сосед непременно отхватит клочок, а то и полоску чужой драгоценной земли.

Межевые «войны» иногда заканчивались быстро и мирно: соседи как-то договаривались, и потерпевшая сторона восстанавливала утраченные границы – но порой прийти к мирному соглашению никак не удавалось, и распря затягивалась и могла длиться долгие годы.

Тяжину всё это казалось странным. Ведь стоило отойти от деревни несколько десятков шагов – и глазам открывалось такое раздолье, что не было конца и краю полям, тянувшимся во все стороны до самого горизонта. Простор и воля, куда не взгляни! А тут народ с остервенением бьётся за сантиметры земли, на которой и посадить-то ничего нельзя – так её мало! В этой скученности изб и подворий на малом пятачке земли – при том что вокруг её навалом – заключалась для Тяжина неразрешимая загадка, которую он пытался отгадать. Он думал: какая неведомая сила и чья злая воля заставила народ тесниться и грызть друг друга?

Сия доля не миновала и Тяжина. Он только недавно купил дом, как начались наезды Василия Крыгина – соседа по огороду.

Крыгин – невысокого роста, коренастый мужик, одетый зимой и летом в ватник, кирзовые сапоги и серую потёртую кепку. Глядя в его мутные, цвета линялых выцветших кальсон глаза, никогда нельзя было понять, трезвый он или пьяный. Речь Крыгина была такой же невнятной и односложной.

Тяжин жил тогда ещё в Прибалтике и бывал в Безукладовке нечасто. Без него тут хозяйствовал отец – Алексей Иванович. Приехав в очередной раз и подойдя к дому, он с удивлением увидел, что Крыгин со своей стороны у дороги поставил металлический гараж. Но удивило Сергея не это, а то, что сосед почему-то на полтора метра въехал своим гаражом на его участок.

– А ты куда смотрел? – раздражённо пенял Тяжин отцу.

Алексей Иванович вяло оправдывался:

– А что я-то? Говорил ему, Крыгину, да он меня разве слушает? Я тут не хозяин.

Выяснилось, что это ещё не всё. Крыгин, оказывается, поставил сруб – то ли банька, то ли сарайчик – метрах в тридцати за колодцем в глубине огорода, но и тут отхватил около метра Серёгиной земли. Цель этих поползновений Крыгина Тяжину стала ясна сразу. Если теперь мысленно провести прямую линию от баньки до гаража, то колодец Тяжина оказывался уже на стороне Крыгина. Остаться совсем без воды – этого Сергей допустить никак не мог и закусил удила.

Банька стояла на кирпичах и ещё никак не была закреплена. Тяжин с отцом подошли к хлипкой ограде. В том месте, где стоял сруб, она была разобрана, к тому же Крыгин, чтобы поглубже залезть на Серёгин участок, спилил старую толстую вишню.

– Это уже наглость! – возмутился Тяжин, обращаясь к высшей справедливости.

– Ну что теперь поделаешь, – обречённо ответил отец.

– Что? А вот что, – и Сергей быстро нашёл первое, что попалось под руку – длинную толстую слегу, подсунул её под нижнее бревно сруба и одним резким движением перевернул баньку на сторону Крыгина.

Алексей Иванович удивлённо расширил глаза:

– Как это?

– А вот так! Очень просто! – зло и удовлетворённо заключил Тяжин.

С гаражом, однако, дело обстояло сложнее. Вася Крыгин для надёжности завалил его полуметровым слоем щебёнки, так что сдвинуть гараж с места вручную было невозможно.

Тут как раз показался на улице сам Крыгин.

– Поди-ка сюда! – крикнул ему Тяжин и поманил рукой – Крыгин неспешной походкой подошёл к нему. – Ты что ж это, гад, вытворяешь?!

Крыгин смотрел на Сергея своими кальсонными глазами и делал вид, что не понимает, о чём идёт речь.

– Ты дураком не прикидывайся! Ты на хера на мою землю залез? – Тяжин кивнул головой на гараж.

– А чаво? – недоуменно протянул Крыгин.

– Знаю я, что ты задумал! – всё больше сатанея, кричал Серёга. – Хочешь спрямлять и колодец у меня оттяпать?

– Ага, буду… спрямлять, – нагло улыбаясь, заявил Крыгин.

– Посмотрим! Ты, козёл, будешь двигать свой гараж!

– Не буду!

– Будешь, как миленький!

Было ясно, что Крыгин по доброй воле сдвигать гараж не собирается, и Тяжину ничего не оставалось, как действовать по закону. На следующий день он пошёл в сельсовет и написал заявление. Женщина, работница сельсовета, приняла его заявление спокойно: было видно, что подобные дела для неё не в диковинку. Сказала, что недельки через две они соберут комиссию и приедут разбираться на месте; если жалоба Тяжина подтвердится, то будет принято решение, и оно в письменном виде будет передано обеим сторонам. В случае, если Крыгин добровольно не исполнит предписания, то дело будет рассмотрено в судебном порядке.

– Но думаю, что до этого не дойдёт, – добавила она.

Тяжин предупредил, что ему, вероятно, придётся уехать, но дома останется его отец, и он в курсе всех дел.

Алексей Иванович потом, смакуя подробности, рассказывал сыну, как приезжала комиссия из сельсовета, как рулеткой обмеряли участки, сверялись с чертежами и составляли протокол, как некоторое время спустя принесли решение и отдали одно ему, другое – Крыгину. Особенно понравилось отцу, как пыхтели Крыгин с сыном, когда выгружали из гаража щебёнку и кантовали его восвояси.