Осень в Сиаме

– Да, – ответила Алена, и, порывшись в карманах куртки, достала его. – Но если Вы думаете, что я отдам его, то Вы глубоко ошибаетесь.

– Ох, милая, этот цилиндр мой по праву. Он, можно сказать, мое наследие, семейная реликвия. Как и Ваш дом.

Алена не сразу поняла сказанное. И Игнат Матвеевич это заметил.

– Понимаю, это может звучать странно. Но это – чистая правда. Я внук Андрея Павловича Буднякова – крупного текстильного промышленника Российской империи и первого владельца дома, где сейчас проживаете Вы.

– Я все равно не понимаю…

– Хм, Вы же знаете байку о том, что дом построен на крови младенцев?

– Да, что-то такое я слышала. Будто бы Будняков приносил в жертву детей. Но это же бред? – она словно забыла вложить уверенность в последнюю фразу и та прозвучала излишне отчаянно.

– А если я скажу, что это – правда? – темные глаза старика, казалось стали еще темнее. – Отчасти, разумеется. Дом строился без участия злых сил и прочей нечести.

– Тогда что Вы имеете в виду?

– Мой дед был ужасным человеком, садистом, маньяком, если хотите.

21.

Марина сидела в полной растерянности и не до конца понимала, что происходит вокруг нее. Все это представлялось ей пока что каким-то сюром. Эти странные откровения пожилого актера сродни историям мыльных опер все же начинали ее угнетать. Загадка смерти подруги…Подруги? Загадка смерти Дарьи обрастала какими-то излишними слоями, которые лишь отдаляли ее от правды. Даже заявление о садисте деде не очень оживили атмосферу. Еще с самого появления их в этой комнате, ее внимание привлекли картины, почти полностью закрывающие собой одну из стен. Нечто похожее она уже видела. Точно! Картины, выполненные в таком же стиле, она видела в тоннелях под особняком. На минуту ей показалось, что именно их она и видела.

– Вас заинтересовали картины? – ее повышенное внимание к ним не ускользнуло от старика, который тут же прервал свой рассказ.

– Не то чтобы…Просто я уже видела нечто похожее.

– В самом деле? И где же? Я был бы не прочь пополнить свою коллекцию, – Игнат Матвеевич слабо улыбнулся.

– В катакомбах под домом я как-то наткнулась на несколько картин. Все они были в плохом состоянии. Кроме одной. На ней была изображена семья.

– Неужели?

– Игнат Матвеевич, мне кажется, Вы ушли от темы разговора? – перебила его Алена.

– Ох, я так не думаю, так или иначе – это все детали одного пазла, – сказал он спокойно и откинулся на спинку кресла. – Итак, как я уже сказал, мой дед был садистом и маньяком. Возможно, он был худшим человеком во всей империи. Признаться, я представитель побочной ветви. Видите ли, мой отец был не законным ребенком, а прижит от связи с прислугой. Может быть, это уберегло его от ужасной участи постигших его родных детей. Андрей Павлович был человеком горделивым и высокомерным. Его род не был знатным, однако, будучи одним из богатейших людей своего времени, ему удалось заключить брак с княжной Куракиной, родители которой остро нуждались в деньгах. Стоит ли рассказывать, до каких высот взлетело его Эго? Он был горд тем фактом, что потомство будет частью знатной фамилии, хоть его дети и не могли унаследовать титула матери. Но, знаете, он ,видимо, все-таки очень любил свою жену. Как впрочем, и она его. Она любила его всю свою жизнь. Даже после того, как узнала его темную сторону. Как я уже сказал, мой дед был жутким снобом, поэтому своих детей он видел образцом аристократизма. Это был его порок. В этом было его безумие. Именно в воспитании детей он и показал себя деспотом. За малейшую провинность их ждало наказание: он лупил розгами, мог поставить на горох. Но чем старше становились дети, тем изощренней становились пытки. Его старший сын Алексей по замыслу отца должен был стать талантливым художником. Однажды он отнес одну из его картин в Академию художеств, где ее раскритиковали в пух и прах. В ярости Андрей Павлович избил своего двенадцатилетнего сына до полусмерти. Но этого ему показалось мало, и он отрезал на глазах у его десятилетней сестры ему мизинец на левой руке, как напоминание его провала.

Марина ахнула и посмотрела на Алену, которая вжалась в кресло.

– Представьте, каково было маленькой Агате. Она по задумке отца должна была стать величайшей балериной мира. Позже он отрежет ей мизинец на ноге.

– А что же их мать? Остальные члены семьи? Неужели никто не замечал этого зверства?! – воскликнула Марина.

– Они жили уединенно. В свой дом гостей пускали редко, и то лишь для демонстрации видимости счастья. А что касается жены…Она, разумеется, не могла наблюдать за этими зверствами. Она безумно любила своих детей, но мужа любила больше. Для нее это было тяжело, ей нужно было найти выход, поэтому она часто ходила в церковь и молила бога об этом. И однажды, выходя из храма, она споткнулась, но мальчик, один из попрошаек, помог ей удержаться на ногах. Именно тогда она и нашла ответ на свои молитвы.

– Что она сделала? – в голосе Алены было слышно презрение. Кажется, она уже догадалась, каков будет ответ.

– Я думаю, Вы догадались. Она привела мальчика домой, накормила, узнала, что он сирота. А вечером, когда муж готовился к очередной порции экзекуции своих детей, она предложила ему выместить злость на сироте. В конце концов, если он продолжит уродовать своих детей, они уже не будут достаточно прекрасны. И он согласился. В тот вечер оковы, которые сдерживали деда, спали окончательно. Его безумие прорвалось наружу. Наказывая своих детей, он все-таки боялся перейти черту. Но в случае с бездомным сирой этой черты не было. Потом он построил себе новый дом, вдали от посторонних глаз. Это был не дом, это была его личная крепость, его форт, в казематах которого он учил своих детей послушанию. Со временем, правда, по какой-то причине он перестал брать с собой Агату, видимо, он был доволен ее успехами. А вот Алексей присутствовал каждый раз. Он должен был зарисовывать гримасы боли на лицах детей. И он делал это до самой смерти. Собственно все эти картины, – старик развел руками, – картины Алексея.

Марина ощутила позывы рвоты.

– Именно поэтому он покончил жизнь самоубийством? Не выдержал всего этого дерьма? – спросила Алена.

– Не совсем. Есть основания полагать, что со временем он вошел во вкус и не был простым свидетелем зверств. Можно мне Ваш цилиндр?

Алена посмотрела на него с недоверием, но все же отдала его. Марина понимала, что ее путница сейчас шокирована не меньше ее.

Игнат Матвеевич встал из-за стола и подошел к комоду, из ящика которого достал небольшое устройство.

– Еще до изобретения граммофонов, мистер Эдисон изобрел фонограф – первый прибор для записи и воспроизведения звука. Один из таких приборов приобрела Агата, – он говорил это, отвернувшись от девушек. – Ну вот! Наконец-то установил. Послушайте, – он начал крутить ручку и зазвучал приятный девичий голос.

– Сегодня я, наконец, решилась на это. Наша семья проклята, отмечена знаком безумия. Эти крики, я слышу их каждый день, я вижу эти истерзанные тела во снах. Он уже сдался, и я на грани от шага в пропасть. Наш отец демон, и мы от его семени. Но сегодня…, – девушка на записи замолчала и в тишине Марина различила звуки, которые заставили кровь в ее жилах застыть. Это были крики! Крики детей! Слышно их было плохо, слова были не различимы, но это были крики о помощи. – Сегодня, – вновь заговорила девушка, – я покончу с этим! – последняя фраза прозвучала угрожающе громко, но после последовала тишина.

– Наутро следующего дня Алексея нашли повешенным в зимнем саду. И это сделал Агата, – прервал тишину Игнат Матвеевич, снова присаживаясь в кресло. Садясь, он протянул Алене цилиндр.

– Да мне он и не нужен теперь. Лучше оставьте себе, – и она положила его на стол.

– Почему Вы думаете, что это сделала Агата? Я думаю, ей бы было трудно справиться с братом, – спросила Марина.

– Вскрытие показало, что причиной смерти стало отравление, а лишь позже ему накинули петлю на шею.

– А когда ее нашли утонувшей в ванне? – Алена ерзала в своем кресле, как ребенок.

– На самом деле Агата Андреевна пропала в тот же день, когда и нашли тело Алексея. Слуги судачили, что она ушла из дома в монастырь. Никто точно не знает, что стало с ней. Но больше ее никто никогда не видел.

– А кого же нашли в ванне? Кого выдали за Агату? – удивилась Марина.

– Мою бабку. Она умерла при родах сына. Жена деда могла жить с мужем-убийцей, но не могла жить с позором в виде нагулянного ребенка. Поэтому мертвую служанку похоронили, как дочь, а ребенка отдали кухарке.

– А что стало с этой семьей? Неужели смерть сына и пропажа дочери никак не повлияла на них? – продолжила Марина.

– Почему же? Видимо, это стало последней каплей для жены Буднякова. Она забрала младших детей и уехала за границу. Настолько далеко, как только могла. Андрей Павлович же остался в стране. Он был навсегда потерян для общества. После смерти сына он утратил последний рассудок. Не знаю, продолжал ли он свои зверства, но вскоре началась революция, во время которой он и погиб. Кажется, его убили при попытке ограбления.

– А что же Ваш отец? Какова была его судьба?

– Он остался жить в семье кухарки. От него никогда не скрывалась правда о родителях, он всегда знал, кто был его отец. В 1941 ему представилась возможность побывать в доме, где он появился на свет. Однако, по его рассказам, это было не самое приятное пребывание.

– В каком смысле? – спросила Алена.

– Бросьте, Алена. Вы же живете там. Наверняка понимаете, о чем он говорил, – актер лукаво  улыбнулся. – Мой отец был коммунистом до самых костей. Он не верил в бога и прочую мистику, однако, время, проведенное в доме, заставило его изменить свои взгляды. Сам дом был пропитан атмосферой ужаса. Воздух был затхлым и тягучим, как бы они не старались проветрить комнаты. Постоянно слушались чьи-то шаги, мелькали тени. Стоило только прислушаться, и можно было отчетливо услышать детские всхлипывания. Дом, пропитанный кровью, ждал новых жертв. И, наконец, дождался, – он пристально смотрел на Алену.

Марина потеряла ощущения присутствия. Она казалась сама себе сторонним зрителем. Все больше эта история казалась ей неправдоподобной. Дом с привидениями? Серьезно?

– У меня была фотография, которая осталась с тех пор, однако, она куда-то пропала, – посетовал мужчина.

– Ох, возможно, с этим я могу помочь, – пояснила Марина. – Вот, это фото я нашла в вещах Дарьи,– она достала фотографию двух солдат, которую прихватила с собой из дома. – Может быть, это она?

– Да, это и, правда, она, – Игнат Матвеевич хоть и старался казаться непроницаемым все же не смог сдержать радость. – Это дорогая память. Спасибо, что вернули мне ее.