Спираль

На душе скребли кошки. Первушов жил как-то иначе. Всё у него получалось. Одинцову бы эти навыки пригодились. Очень бы пригодились. Особенно теперь, когда в гвардию бухают столько денег. Самое время подзаработать и фактически стать главой семьи, обеспечивать жену и будущие планы, а не полоскаться говном в речке: куда несёт – туда плывёшь.

Одинцов снова закурил. От первой же затяжки стало дурно. Пришлось выкинуть едва начатую сигарету.

Он вошёл в «Центр». Приятно обдало прохладой. Взгляд упёрся в баннер «Гвардия. Наша сила в единстве». Сейчас они были повсюду. Удивительно, но каждый раз при виде этих агитплакатов что-то поднималось внутри. Какая-то гордость, что ли. Одинцов хлопнул по стеклу дежурки. От испуга дремавший там сержант едва не грохнулся со стула. Вот тебе и «сила в единстве».

– Адреса спустили?

– Нет еще, – парень испуганно смотрел на Одинцова. Боится. Ещё бы. Сейчас все рвутся в гвардейцы. Заменят – моргнуть не успеешь.

Одинцов подмигнул дежурному и пошёл в комнату инструктажа. Ещё недавно он терялся в одинаковых галереях и этажах «Центра». После тесного отделения в цоколе жилой двадцатиэтажки, огромный торговый центр казался лабиринтом. Последний месяц он не вылезал из обысков, и дорога стала до отвращения привычной. Многим переезд казался довольно спорным решением. Не говоря уже об объединении всех служб в одну. Младшим офицерам и сержантам было плевать, а вот генералитет скрежетал коронками. Понятно было, что все они на один стул не сядут, и кому-то придётся освободить своё тёплое местечко. С другой стороны, здесь и сейчас чувствовалась мощь силовиков, их общность. Рекламные табло тоже приспособили – на них теперь крутили слайд-шоу с агитками. Особенное впечатление производили прозрачные витрины: каждый, от рядового до начальника, всегда был на виду. Практически коммунизм. Все наблюдали за работой всех. Так, конечно, тяжелее, напряжённее, но повсеместная собранность приносила плоды – не могла не приносить. Правда, недавно стёкла стали менять на привычные стены. Это расстраивало. Здание быстро принимало обыденный казённый вид.

«Лишь бы эскалаторы не демонтировали».

В инструктажке сидели «близнецы» – два дюжих рядовых, Иванов и Петров, оба – сказочные дуболомы, рыжий коротышка сержант – водитель и тощий участковый, первушовский последыш.

– Фамилия?

– Астахов, тыщстарштенант.

Одинцов кивнул.

– А чё сидим-то? Оружие получили?

– Здравьжелаем.

– Привет.

– Ждём инструктажа, – хором гаркнули близнецы.

– Какой ещё инструктаж вам нужен? – рядовые покраснели. – Идите отсюда. Через десять минут внизу.

Одинцов опустился на стул и почувствовал незнакомую прежде усталость. Как-то внезапно всё надоело. И обыски эти какая-то бессмыслица. Ничего они не найдут. Максимум – выпишут штраф за неполученный телевизор. Раньше не находили – теперь-то с чего? Раз Первушов тачку купил – сам, небось, всё уже нашёл. Они как всегда впустую прокопаются в чужих трусах. Первушов-то своё отстоит. Если что, свалит на их нерасторопность. Мол, было. Не нашли – значит, плохо искали. Он может. Хотя, с чего – они ж с ним вроде товарищей. Да и человек его с нами едет. Чёрт. Хочется уже пересесть в начальники, передохнуть. Но куда там! Толстяк один такой особенный. Станешь тут начальником – даже со званием прокатили. А ведь должен был уже в капитанах ходить. Целый месяц без выходных. Голова уже гудит. Надоело, всё-таки.

В дежурке Одинцова дожидался выездной с адресами.

– Всего один?

Сержант пожал плечами. «И то хорошо». Он позвонил Оле.

– Привет. Я сегодня пораньше постараюсь. Один адрес всего. Так что даже увидимся. Ага. И я тебя.

У крыльца уже дожидался чёрно-красный микроавтобус с гвардейской эмблемой: треугольный щит, вытянутый книзу. Углы символизировали Силу, Закон, Справедливость. Между этими понятиями Одинцов общности не видел. Закон со справедливостью связан, как левая рука с правой. А сила… Может быть и за закон, и за справедливость. Неудивительно, что некоторые назвали треугольник бермудским, или «Сами Себе Закон». Рыжий курил, по пояс вывесившись из окна.

Одинцов сел вперёд. Из «Центра» вывалились гогочущие близнецы. Астахов шёл чуть позади.

– А ты?

– А я чё – развернул ему прикладом в челюсть. Как в кино – бам, бам, хруст, чавканье, зубы по асфальту…

Одинцов поморщился и отвернулся, чтобы не видеть мерзких рож этих гопников в форме.

– Куда едем? – спросил Рыжий, когда троица загрузилась в авто.

Одинцов протянул выездной.

– О! Всего один! Есть шанс быстренько обернуться. Как вы вчера, товстарштенант? Допоздна?

– До трёх. Машина встала. Что-то с генератором.

– Беда… Я шефу уже сколько говорю: «Отремонтируй нормально! Мы ж не скорая – нам успевать надо». А он ржёт. А я вот вчера заскочил в клуб, подхватил одну блондиночку. Потанцевали с ней неплохо так и – к ней…

– А жена?

– Свободный человек – имею право.

– Не знает, значит…

– Не-а, – улыбнулся Рыжий. – Да дурная она. Зачем лишний раз? Скандалить начнёт. Чего скандалить-то? С ней не чпокаемся уже лет пять. Ясное дело, что её кто-то прёт, и я кого-то должен. Взрослые люди же. А у неё – нет-нет, да и щёлкнет где-то, и давай орать. Оно мне надо?

Одинцов всё время думал, смог бы он так? Развестись с женой, но продолжать с ней жить. Хозяйство и дети – вместе, а секс на стороне. Хотелось бы никогда этого не узнать.

– С бабой-то чего? – спросил кто-то из близнецов.

– Известно чё… Чпокнул её четыре разочка. Злоебучая – ух! Йогой занимается. Вертел её и так, и эдак. Да… Квартирка у ней, что надо. Двушечка просторная. И кухня большая. Ремонтик солидный такой.

– Ну и ушел бы к ней, – раздраженно предложил Одинцов.

– Хорошо бы, да боязно. Понимаешь, тыщстарштенант, не семейная она. Гулящая. Хорошая, но без царя. А жизнь – сам понимаешь. Щас из дому уйти – как возвращаться, коли чего? Нет. Я уж так…

Одинцов прикрыл глаза. От жары он весь взмок. Кондиционер не помогал – солнце сквозь стекла накинулось на его чёрные брюки и медленно запекало «гвардейца в мундире».

– И пра-льно! Нахер жениться? Дома бывшая стирает-готовит, а спи с кем хочешь. Сказка, ёпт!

– Ты молодой ещё. Жениться надо. Надо. Детишек рожать. Я вот на своих сынов нарадоваться не могу… Просто всему своё время. Не удержался вовремя – так бы женат ещё был. Мой косяк. Жили-то душа в душу. Потянуло как-то раз. А после, как с цепи…

«Началось», – подумал Одинцов. За окном мелькал город. Теперь всё здесь выглядит совсем иначе. Старые районы быстро исчезают за облаками пыли и частоколом подъемных кранов. Скоро не останется знакомых дворов и местечек. Но вместе с тем исчезнут с лица земли и тесные тёмные конурки, прогнившие жилые ячейки для биологических функций госмашины прошлого. И в этом нет ничего меланхоличного. Сам город перестал быть только столицей – отдельное государство. Из соображений антитеррора. Свободный въезд-выезд закрыт. А значит, и инфраструктуру нужно подгонять под новые реалии. Одинцов провалился в липкую душную дремоту.

Машина остановилась.

– Приехали! – чересчур громко сказал Рыжий.

«Торопит, гад. Видать, планы на вечер есть».

Одинцов пару секунд посидел с закрытыми глазами, приводя мысли в порядок. Тело неприятно ломило. Онемевший язык щипало.

«Пора».

Одинцов растёр лицо, отстегнулся и выскочил из машины.