Спираль

Одинцов подошёл ближе. В полке, куда прыщавый коротышка тыкал пальцем, бок о бок стоял десяток одинаковых корешков.

– Так вы не скрываете, что вы их автор?

– Нет, зачем.

Одинцов достал одну из книг. «Зеркало».

– Товарищ старший лейтенант, эта книга запрещена. Все экземпляры описаны. Я бы не стал на вашем месте…

– Запрещены? – удивился хозяин.

– Ваша книга – настольное пособие определённого круга лиц. Вы это знали?

– Разумеется. Я их называю читателями.

– Смеётесь… Я тебе щас посмеюсь, мразь! – Астахов замахнулся на профессора. Тот даже не моргнул, продолжая добродушно улыбаться. Одинцов прокашлялся.

– Петров, выйди-ка. Захвати Иванова. Ждите на лестнице.

Как только хлопнула дверь, Одинцов съездил лейтенанту под дых. От вида корчившегося на полу Астахова стало легче, свободнее. Он снова чувствовал себя хозяином положения. Да и вообще, лейтёха ему не нравился.

– Что здесь происходит?

– Это… кх-кх… книга… Они хотят устроить переворот.

Лейтеха корчился на полу, ловя ртом воздух.

– Дальше. Кто они? – Одинцов небрежно ткнул его ботинком.

– Сопротивление. Этот… профессор – он один из организаторов…

– Какое ещё сопротивление?

– Что? Неужели вы такой идиот?

Одинцов наступил Астахову на кисть. И снова это приятное тепло по всему телу. Может, нос ему сломать?

– Вы… вы ответите!

– Что за сопротивление?

– Сопротивление. Подпольщики. Ай! Спецотдел создали, чтобы найти их членов. Все, у кого есть эта книга – потенциальные бунтовщики. Они должны быть задержаны. Пару недель назад поймали одного подростка после комендантского часа. У него нашли эту книгу. В другой обложке. Самиздат. Не совсем эту – текст совпал на семьдесят процентов…

Одинцов убрал ногу.

– Первушов ждёт, что мы его привезём. Обыск просто формальность. На случай, если здесь проходят собрания. Даже не будь здесь этих книг, его пришлось бы арестовать.

Одинцов грустно посмотрел на профессора. Идти против Первушова нельзя, никак нельзя. Да и как – закон есть закон. С ним или без него – профессора арестуют. Только тогда их с Олей отдельная квартира станет практически недосягаемой.

– Вам придётся проехать с нами. Лейтенант, проводите. Я прихвачу книги.

Оля всегда смеялась над его тупой доверчивостью.

– Что тебе кажется фарсом?

– Ты просто непробиваемый… Какие-то постоянно сбегающие зеки – их вообще есть столько по тюрьмам-то? Какие-то террористы, прячущиеся и планирующие новые взрывы. Серьёзно, да? Думаешь, даже если всё это правда, они станут прятаться в обычной квартирке в черте города, когда тут… вот до леса полчаса на машине! Или подвалы. Вы обыскиваете подвалы?

Подвалы они не обыскивали. И лес не обыскивали. Только самые обычные квартиры.

Одинцов снял экземпляры запрещённой книжицы с полки, задержав последний в руках. Он задумчиво покрутил издание, раскрыл и одним движением рванул блок из переплета. На полу валялся разодранный неуклюжим лейтенантом «Декамерон». Одинцов переменил обложки на книгах. «Бокаччо» сунул за пояс, вторую сунул в общую стопку.

В углу стоял деревянный куб старого телевизора. Вылупленную линзу покрывал толстый слой благородной пыли. Как и всё здесь, он был подставкой для книг; краеугольный камень в шаткой башне книжных полок.

Одинцов вздохнул. Как хорошо было бы, если бы сегодня, как обычно, весь сыр бор начался и кончился на этом ящике, не заменённом на новый.

«Быть жёстче, нужно быть жёстче».

Всю обратную дорогу Одинцов пытался себя успокоить. Арест профессора казался неправильным, но важнее было другое – он, Одинцов, ничего не знает о своих собственных обязанностях. Ему не доверяют. Раз так – вряд ли ему светит внезапное повышение и внеочередные почести.

Вдалеке показалось здание «Центра» – сияющий прыщ на фоне неба, и Одинцов стал крутить в голове, как предъявит Первушову за недосказанность, как пообещает написать рапорт, если ему немедленно не объяснят в чём дело, и обложенный Первушов вынужден будет всё рассказать. Да.