Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

В те дни, я старался всё делать правильно (в надежде избежать неизбежное). Ну типа как для страховки, ведь жена праведника не может же ему изменить… или как? Гарантии, конечно, никакой, но если особо так не вдумываться, вселяет робкую надежду… Мочиться на тротуар – неправильно, поэтому я пошёл в туалет на базаре. Ворота оказались запертыми задолго до моего появления и их пришлось перелезать. Это тоже не совсем правильно, но в темноте не очень заметно.

На тот момент, когда в углу безлюдного и тёмного базара я приблизился к двери туалета, изготовленной из листового железа, на ней уже стояла надпись РЕМОНТ заглавными буквами, исполненная мелом. Тем временем, шампанское достигло пика своей борьбы за свободу, так что мне пришлось излить своё негодование по поводу диктатуры сообщающихся сосудов на всё ту же дверь. Но надпись я не стал смывать.

А и ну да кто б ещё мог меня встретить, карабкающимся обратно через ворота, если не патруль ментов? С благополучным приземлением на родную Землю! Конечно нет, не поверили, что кто-то пойдёт искать туалет, когда тут столько тротуара в темноте, и меня отвезли в вытрезвитель.

Вышел вроде такой доктор, но белый халат в подозрительно желтоватых подпалинах матриархатного оттенка, оставлял общее впечатление неопрятности, заплечных дел и прочей крипто-Скуратовщины, впрочем, возможно давно не выдавали верхнюю спецодежду.

Этот, карочи, доктор, для проверки моего уровня интоксикации предложил мне выполнить несколько наклонов вперёд.

– Пятки вместе, носки врозь? – спросил я, просто из вежливости, поддержать общение… Но этот капилляр мухортый усложнил задачу и наклоны пришлось исполнять с плотно сдвинутыми ступнями.

Врач уточнил сколько и чего я принимал, получив чёткую информацию, пожал плечами и передал меня лейтенанту.

Лейтенант хотел узнать место моей работы, но услыхав, что я не местный, спросил номер тёщи и позвонил Гаине Михайловне для опознания моего голоса по телефону. Затем мне просто указали на дверь и даже отказались подвезти, а то вообще прикроют, если буду много варнякать.

Так что, несмотря на жёсткое противодействие женского начала и его приспешников, твой первый день рождения всё-таки стал уникально единственным случаем, когда я попадал в вытрезвитель…

~ ~ ~

Развитие наших с Ирой супружеских отношений постепенно продвигалась через вполне предсказуемые этапы. На первых порах, когда я приезжал после рабочей недели в Нежин и взволнованно жал желанную кнопку дверного звонка, Ира моментально распахивала дверь. Я обнимал её в прихожей и мы целовались. А ещё она смазывала глицерином мои запястья с потрескавшейся от мороза кожей. – «Ну, какой же ты дурачок!»– говорила Ира и мне было очень приятно, хотя и больно.

На следующем этапе, мы перестали целоваться. Потом и объятия отошли. Обходились дежурными: —«Как ты?»—«Нормально». И это правильно. Что-то же надо говорить.

Отношения на этом не остановились, а пошли дальше и дверь мне начали открывать её родители, тесть, в основном. Иногда мне приходилось жать эту грёбаную кнопку дважды…

В зимы, когда состояние кожи моих рук уже не вызывало интереса, я перестал их обмораживать. Наверное, опыта набрался или же кожа догадалась, что больше не видать ей глицерина.

При нашем заключительном поцелуе в прихожей, я сразу же почувствовал неладное. Отняв губы, Ира как-то по виноватому изогнула шею и от неё пахн?ло потом лисицы. Нет, я никогда не нюхал лисьих самок, но моментально определил – лисою пахнет. Позже в тот приезд, она мне рассказала, что была дома одна, в дверь позвонили и там оказался её знакомый, ещё со школы. Он на кухне упал перед нею ниц, обнимал и целовал её колени, но она сказала ему уходить и ничего не было.

И тут, конечно, случился очередной приступ спрятанной агонии, но я до онемения зажал зубами совсем неправильный стук сердца, а когда дыхание вернулось в норму, начал как-то жить дальше…

Из прихожей я проходил в ванную, помыть руки, а оттуда в гостиную сказать «добрый вечер» всем уткнувшимся в телевизор и сесть за стол придвинутый к подоконнику позади тюля.

Посреди стола стоял телевизор, но на клеёнке оставалось достаточно места для тарелки, вилки и хлебницы, чтобы я поужинал. Экран я не загораживали и никому не мешал; разве что эстетически – демонстрацией своего жующего профиля налево от телепрограммы… Потом я относил посуду на кухню и мыл её, а заодно и ту, что скопилась в раковине под краном после обеда и общего ужина в этот день. И я не стыдился мыть посуду, даже когда на кухню заходил муж Тони, Ваня, наоборот, я гордился, что Гаина Михайловна оказала мне такое доверие, после пары придирчивых проверок в начале моей карьеры уик-эндного посудомоя.

Для начала, я согревал чайник воды на газовой плите, потому что греть её в титане слишком долго и надо дрова приносить из подвала. Процесс мытья шёл в большой эмалированной миске под краном. Цивилизация тогда ещё не докатилась до моющих средств и прочих посудомоечных полезностей и, прежде всего, я брал кусок хозяйственного мыла, чтобы хорошенько намылить кусок марли и уже ею мыл, перекладывая посудину за посудиной или ложко-вилку за ложко-вилкой на клеёнку ящика-тумбочки сбоку от раковины. Затем я хорошенько прополаскивал марлю, чтобы ею же промыть посуду под струёй из крана. Всё по технологии Гаины Михайловны, как она показала. Мне даже нравилось, особенно в той части процесса, когда включенный газ шипит под чайниковым дном и горит синим пламенем.

Кроме этого, мне доверяли выбивать ковёр с пола гостиной, который я выносил во двор. Он старый уже был, очень потёртый, так что и бить не жалко. Иногда, когда я его мутузил, Ира выходила во двор сказать, что хватит уже, а то соседи из других квартир тоже ведь люди и их уже жалко. Гаина Михайловна однажды заметила, что по методу моего выбивания ковра сразу виден прирождённый переводчик. Вот удивительно даже, где она видела переводчиков-ковробоев?

Иногда я и сам проявлял инициативу сделать что-нибудь. Один раз Гаина Михайловна очень переживала, что её сын Игорь попал в Киеве в госпиталь по болезни, а она не может поехать и узнать как он там и я предложил, что съезжу.

Игорь был крайне удивлён и не мог поверить, что в Киев я приехал единственно с целью повидать его. Четыре часа электричкой, чтобы повидать шурина, с которым не знаю о чём говорить. Если бы я признался, что за эти четыре часа наконец-то прочитал Путешествие из Петербурга в Москву Радищева, ему бы легче стало?

Потом столько раз пришлось повторять тёще, что сын её хорошо выглядит. Ну вполне нормально, если не считать, что на монаха смахивал, как и остальные пациенты. Этот госпиталь офицерский и всем выдают длинные синие халаты, а их армейские фуражки не забирают. Дивное вышло сочетание, особенно когда видишь как пара пациентов гуляют в перипатетическом диалоге по аллее крохотного сада при госпитале – долгополые синие рясы под нимбами цвета хаки с кокардой надо лбом. Древний славный орден – монахи-Фуражканцы…

А ещё мне доверили красить пол блестяще-красной половой краской. Не за один присест, разумеется, потому что людям же надо где-то жить и по ходу ремонта. В два приезда на выходные. Но кухню с прихожей и коридор между ними Иван Алексеевич красил в моё отсутствие.

И он мне очень помог, когда я решил сделать книжный шкаф, но без дверей и стенок, чтоб из полок складывался. Для нашей семейной библиотеки, в будущем. Уже собрались восемь томов Словника Украiнськоi Мови. Я опоздал подписаться на Словник, но потом многие подписчики решили не тратить деньги попусту и нераспроданные тома отказников выставлялись в книжных на продажу. Кроме неполного собрания Словника, был весь Квiтка-Основьяненко в четырёх томах, на которого я успел подписаться, десяток книг на Английском и всякий разнобой из книжных магазинов.

В СМП-615 подходящего материала для полок не оказалось и тогда я попросил тестя, чтобы в столярном цеху на ХлебоКомбинате мне прострогали рейки по списку с размерами. Он когда привёз их вязанку и поставил в прихожей, то начал мне доказывать, что ничего не выйдет. Потом ещё и Иру позвал, говорит:

– Сама посмотри – разве из такого полки получатся?

Да, они действительно казались слишком тонкими, но перед тем как попросить, я тщательно продумал как сделать полки – лёгкие, но прочные. Те заготовки я отвёз, конечно, на Декабристов 13 – в Нежине нет ни условий, ни инструмента для такой работы.

И когда я нарезал шипы на рейках, выдолбил гнёзда и посадил на казеиновый клей, а потом уже прошкурил и покрыл светло-жёлтым лаком, то полки даже моему отцу понравились.

Ира, в один из её одиночных визитов в Конотоп, особо не впечатлилась – да, полки, ну и что?. Вон в мебельных и не такие продаются. А неутешительный прогноз Ивана Алексеевича тоже понять можно – у него на производстве работник столярного цеха сказал, что не получится, и он доверился мнению специалиста…

~ ~ ~

А потом мои начальные хождения по квартире родителей Иры сделались короче, потому что я перестал ужинать в гостиной… Это решение было принято после того, как слишком долго пришлось ждать под дверью, пока тесть откроет дверь, а когда я всё-таки зашёл в прихожую, то услыхал шум скандала. Дело житейское, сам знайиш, в семье бывает. Слышались разгорячённые восклицания Вани, Тониного мужа, на повышенных тонах, потом сама она с заплаканным лицом шмыгнула на кухню и обратно, где ещё пара голосов вмешались в неразбериху. Ира выглянула в прихожую: —«Хлеб на столе, остальное сам положи», – и скрылась дальше пререкаться с Ваней.

По поводу моего приезда, театр военных действий переместился в спальню Тониной семьи. Из гостиной слышно было только, что Ваня занял круговую оборону в углу возле окна, а тесть с тёщей и золовка, по очереди и хором, выкрикивают что у кого на него наболело. Слов не разобрать, как проклятия Пилютихи через стену, да к содержанию я и не прислушивался, но различал, что Ваня отбивается короткими очередями, по-Бандеровски. Они патроны берегут. Иногда кто-нибудь из атакующих выбегал в гостиную, припомнить чем ещё они забыли поделиться и, очертя голову бросались вспять, снова ввязаться в бой. Кроме Тони, которая спальню не покидала, а упорно долбала одной и той же монотонно-бронебойной репликой из угла напротив. Я туда не заглядывал, но всё и так понятно, семейные скандалы не блещут разнообразием тактических решений.

И вся та заваруха бушевала на фоне диких воплей бунтующих дехкан в Центральной Азии, потому что на ЦТ шёл сериал Человек Меняет Кожу, где они яростно метались от одного края экрана до другого. Отсюда и голоса. Потом дехкане вконец обнаглели – прыг из телека! И продолжают беготню по клеёнке. На стол с ногами! Поймали момент пока зрители заняты личными разборками в спальне.

А я так и знал, что от этого ЦТ чего угодно ожидать можно… Как-то в воскресенье тёща сготовила супчик из голой, но здоровенной кости и поставила мою тарелку рядом с ящиком, где мафиозный клан заставил честного судью покончить с собой. И когда он выстрелил себе в висок, мозги точняк в тарелку ко мне шмякнулись – шрямп! А что делать, когда тёща над головой бдительно стоит, чтобы ты её стряпне должный респект оказывал? Пришлось хлебать, с пылу, с жару…

Но не уйдёт никто от справедливого возмездия! И теперь, безнаказанно пользуясь моментом, что мы с телеком с глазу на глаз остались, я его гада—цок! – на другой канал. А там милый такой струнный квартет камерной музыки. Окайфенно! Самое оно.

Но тут тесть из спальни прирысил на подзарядку. И чует – что-то не то, не стимулирует, как ожидалось. Он как-то не враз понял, что это из-за виолончели. Какая нахрен виолончель в Центральной Азии? Но, к сожалению, врубился что к чему и на прежний канал – тресь! А благодарные дехкане ему оттуда дружным хором:: —«Ал-ал-ала!» Он залпом заглотал, как банку энергетика и, с полным боекомплектом, ринулся обратно – в извечный бой…

С того вечера, как приеду, после прихожей и ванной, прямой маршрут на кухню. Хавку на стол поставлю, что там есть. Но холодильник никогда не открывал, чтобы Гаина Михайловна потом Ире не зудела свои укоры из-под носа.

Пока я ел, и ты на кухню прибегала со своей радостной болтовнёй, на личном, пока ещё не очень понятном языке… Но это я опять вперёд забегаю…

~ ~ ~

Чтобы удержать Иру, мою Иру, чтобы она оставалась моей и только моей, я ступил на путь праведный. Начал жить правильной жизнью.

(..в газетных киосках не продают кодексов правильности, потому что они никому не нужны. Каждому и без кодексов известно, когда он правильно поступил, когда нет. Даже если твоя неправильность подпёрта тоннами оправданий, обоснований, а хоть и писаным законом, и все вокруг тебя упорно нахваливают: —«Ай, молодец! Так и надо!», ты всё равно знаешь, про себя, что так совсем не надо было, так нехорошо, и будешь прав, потому что самого себя не обмануть – уж тебе-то известно, что правильно, а что нет.

Их хор пустых похвал утихнет и они разойдутся кто куда, а тебе жить дальше, через отвращение к самому себе и бесполезные попытки отделаться от угрызений или, может быть, глушить их в ещё более мерзких, но достохвальных неправильностях…

Сказать по чести, моё стремление к правильности основывалось на личном интересе: если я всё делаю правильно, то и в отношении меня не может случится неправильного, это было бы слишком подло. Вот на что я рассчитывал. Эту тайную надежду я даже и не пытался тогда определять словами, а только лишь старался—что есть мочи—всё и всегда делать правильно…)

И поэтому каменщику Петру Лысуну требовалось на 2–3 часа меньше, чтобы поставить стены санузла. Нет деревянных закладных? А тебе оно нада? Плюнь и – клади стенку дальше. Плотники, когда придут дверь вставлять, чего-нибудь схимичат.

Перегородка положена с «пузом»? Ну и шо? Скажи «поедят!» и оставь как есть. Придут штукатуры решат вопрос накидом грязи потолще.

Но это неправильно. И потому моей специализацией в бригаде были гипсовые перегородки, а у Петра санузлы. Хотя это не догма и всегда случаются моменты для общих «гоним-гоним!» и вынужденных рокировок.

Да, на то, чтоб всё делать правильно, уходит больше времени, но это ещё не всё, потому что ступив на путь праведности, уже не можешь ограничиться пределами текущей жизни, тебя уже тянет исправлять неправильности совершённые в жизни прошлой, и тут уж без покаяния не обойтись…

Когда я пришёл в Общагу института, бывший первокурсник Сергей из Яблунивки уже доучивался на четвёртом и всё ещё жил в 72-й. Я вернул ему увесистый English-Russian Dictionary под редакцией В. К. Мюллера.

– Хо-хо! А это откуда?