Лепестки Мугунхва

– А кто же мы тогда будем? Монголами, что ли?

– А что?! Монголы одно мясо только едят. Может, и нас тогда заставят одно мясо есть.

– Ну да! Свое собственное! – При этом госпожа Киманэним похлопала руками по своим выпуклым бедрам, а хозяйка от хохота чуть не пролила вино на стол. Обе так развеселились, что даже забыли, что они не одни в ресторане.

– Вы скажите, госпожа Киманэним, как ваш сын?

– Ой! Я же забыла вам рассказать! Вчера к нам заходил его друг Чон. Он, оказывается, приехал с китайским послом. И он сказал, что наш сын, Чольсок, со всем отрядом скоро вернётся в Кэгён.

– Ой! Какая радость! И генерал Хён с ними?

– Ну, конечно! Они ведь везут Священный Камень Тангуна!

– Да-а. Сейчас все только об этом и говорят. Как всё – таки хорошо всё это! Вот впереди зима, а настроение у всех такое, как будто она уже закончилась!

– Вы знаете?! Наш господин Ким в последнее время хмурый такой ходил. Всё говорил, что надо нам уезжать обратно на Чечжу. А сейчас весёлый такой, даже помолодел. А вчера, – госпожа Киманэним перешла на шёпот, – я слышала, как он пел. Сидел себе возле печки и пел. Я даже разобрала, что именно. Знаете?! Когда мы были молодыми и ещё не были женаты… Ой! Ой, что это я?! Совсем разболталась! Простите меня!

– Ну что вы?! Что вы?!

Хозяйка, взяв бутылочку двумя руками, подлила подруге ещё вина

Нарэ слышал разговор женщин и, слегка захмелев от вина, блаженно улыбался. Было приятно испытывать вместе со всеми приближение чего – то значимого и радостного. Ему были понятны чувства женщины, сказавшей, что это как будто приближение весны после холодов. Он вспомнил, как несколько лет назад едва не проявил непочтительность, пытаясь спорить с отцом, нашедшим для сына место в монгольском секретариате. А потом друзья, с которыми учился, а за ними и соседи перестали с ним общаться. Здороваться, правда, продолжали. Ведь настолько невежливое поведение они себе позволить не могли, даже в таком принципиальном случае.

Нарэ опустошил очередную чашечку с вином, как вдруг какая – то неуловимая тревожная мысль отрезвила его сознание. Он почувствовал какое – то несоответствие своих ощущений с реальностью. Что – то вертелось в голове… И тут до него дошло, что всё это имело и обратную сторону. Ведь если сбудется мечта всех корейцев и монголов наконец – то прогонят из Корё, то он, Нарэ, расстанется со своим положением, со своей приятной и сытой жизнью.

Не допив и половины своей бутылочки, Нарэ встал и, положив на стол большую монету с квадратной дырой посередине, в растерянности пошёл прочь.

ГЛАВА 4

Вот уже во второй раз Мэнхо удавалось увести свой сводный отряд от схватки с более многочисленным противником. Монголы тоже как будто старались не торопить события. Это было странно, учитывая их как минимум пятикратное превосходство в численности. Хотя, возможно, отчасти на этот факт пролил немного света Вэйшан, командир китайцев. Он сказал, что узнал военачальника, ведущего монгольский отряд. Это был хан Алтангэрэл – богатый родственник одного из высших ханов. Вэйшан был с ним в одном из Западных походов. И везде этот несколько тучный отпрыск Чингизидов занят был лишь тем, что набивал добром свои собственные сундуки. Тем более было странным столь упорное преследование, вроде бы не сулившее ему никакой личной выгоды.

Отправив вперёд разведчиков, Мэнхо приказал остальным немного передохнуть. Все спешились. Кто – то стал вытирать потных лошадей пучками травы. Другие поправляли и подтягивали подпруги. А кто?то просто улёгся на мягкую траву, не без оснований полагая, что скоро придётся отказаться и от этого кусочка комфорта. Отряд был на подходе к горному району.

Закончив со своим седлом, Пингюн подошёл к коню Тургэна. Он тщательно проверил всё снаряжение и, удовлетворенно кивнув, похлопал мальчишку по плечу.

– Молодец! Хорошо всё сделал!

Расплывшись довольной улыбкой, паренёк вежливо поклонился. При этом не по размеру большой кожаный с железными пластинами шлем слегка съехал набок. Экипирован он был так же, как и весь «красный» отряд. И хотя времени на подгонку по размеру у Тургэна не было, выглядел он вполне по – боевому.

Повернувшись, Пингюн протянул руку к коню Чольсока.

– Эй, Пингюн! Ты что это собрался делать?!

Чольсок лежал на спине, подложив руки под голову.

– Ты что, и меня решил проверить? Да я лучше вас всех разбираюсь в лошадях! Ты что, не знаешь, что у нас на Чечжу самые лучшие кони во всём Корё?

Не обращая внимания на слова Чольсока, Пингюн слегка подёргал седло и, цокнув языком, покачал головой.

– Спорить не буду. Лошадей хороших у вас много. – Потрепав гриву гнедого с растопыренными ушами коня, он повернулся к здоровенному детине, развалившемуся в вальяжной позе на траве: – Но только и дурней, похоже, не меньше. Ты его когда седлал? Утром? Ещё темно было? А сейчас? Вон солнце уже на закате. За это время твой конь хоть раз ел? Пил?

Пингюн сел рядом с Чольсоком на траву.

– Вот скажи мне, Чольсок, когда мы приходим в ресторан к подруге твоей матери и садимся за стол, ты зачем пояс развязываешь?

– Понятно зачем. Чтобы на живот не давило.

– Правильно. Потому как ешь ты больше, чем мы с Тургэном вдвоем съесть сможем.

– Ну, так служба же! Никогда не знаешь, когда в следующий раз поесть получится.

– Тоже верно. И вот смотри, Чольсок! Ты покушал, встал, завязал свой пояс, но уже по – другому, живот – то у тебя после еды больше стал. Так?

– Ну, так.

– А если тебя потом до следующего утра не кормить и пояс не подтягивать, штаны где будут?

Под хохот Тургэна Чольсок озабоченно, но с некоторым недоверием в глазах вскочил и, подбежав к своему коню, сунул руку под брюхо. Затем выпрямился, постоял некоторое время и, снова нагнувшись, стал подтягивать подпругу. Тургэн, согнувшись и закрывая ладонью рот, никак не мог справиться со смехом.

– А ты чего смеёшься? Ты должен проявлять уважение! Я тебе кто? Учитель!

– Извините, учитель! Я стараюсь, но у меня не полу – чается.

– А что смешного?

– Да я представил, как вы, учитель, во время боя свалились с коня, а мы бы подумали, что вас сбила стрела. Хотя на самом деле это было…

Тургэна опять затрясло от смеха. Чольсок сам чуть было не расхохотался, но взял себя в руки и, деловито нахмурившись, легонько хлопнул Тургэна по шлему. Затем чинно подошёл к Пингюну и сел рядом.

– Слушай, Пингюн! Почему тебя так назвали? Ну что это за имя – Пустой Бамбук? У нас на Чечжу никого так не называли. Ладно бы ещё ты глупый был. А ты ведь вон какой умный. Даже… Даже умнее меня, пожалуй.

Пингюн взял в руку небольшой камень и, вытащив из ножен длинный кривой нож, стал медленно его затачивать.

– В нашей деревне у многих были такие имена. У меня ещё ничего. А одного мальчика, знаешь, как звали?

– Как?

– Какашка!

Чольсок с обиженным недоверием посмотрел на Пингюна. Полагая, что над ним издеваются, хотел было уже напуститься на товарища, но, увидев его серьёзный немного грустный взгляд, осёкся.

– В нашей деревне много детей умирало. Старики говорили, что это подземные духи их забирают. Если какой ребенок приглянулся, то его и забирают к себе. Родители не хотели отдавать детей духам. Вот и называли их похуже, понеприглядней.

– А! Ну, тогда понятно. И всё же какашка – это как – то не очень хорошо. Вот вырастет он, и его, взрослого мужчину, что, так и будут какашкой звать?

– Не будут, – проверив пальцем лезвие ножа, Пингюн резким горизонтальным движением рассёк торчавший перед ним ствол молодого бамбука. – Помер он. Лет десять ему, наверно, было. В том году больше половины деревни умерло от голода. У вас на Чечжу хоть море есть. Хоть чем – то прокормиться можно, а тут… Всю траву в округе, все коренья – всё съели!

Пингюн резко встал и, вогнав нож в ножны, пошёл к своему коню. Не подавая вида, что потрясён, Чольсок поднялся и, отряхнув прилипшие травинки, обернулся к Тургэну: